Великие и неизвестные женщины Древней Руси - Людмила Морозова

В 1106 г. ряд полоцких князей объединились и совершили поход против прибалтийского племени зимеголов. Но действовали они настолько неслаженно и недружно, что потерпели поражение. На полях сражения осталось около девяти тысяч полоцких воинов.[599]

В 1116 г. воинственный Глеб Всеславич, воспользовавшись переменами на великокняжеском престоле в Киеве, напал на земли дреговичей и сжег г. Слуцк. Его жители пожаловались в Киев, и новый глава страны Владимир Мономах решил наказать агрессора. Вместе со своими родственниками он отправился к Минску и по дороге захватил полоцкие города Оршу, Копыс и Друцк. Глеб с семьей вновь оказались в осаде. Это заставило его вступить с великим князем в переговоры и во всем повиниться. Владимир Мономах поверил в его раскаяние, но в наказание за разорение Слуцка отобрал ряд полоцких городов. Глебу был оставлен только Минск с окрестностями.[600]

Случившееся с минским князем, возможно, напугало его братьев и других родственников. Они поняли, что не являются полновластным владельцами своих земель и за любую провинность могут быть сурово наказаны. Фактически они оказались «под колпаком» у великого князя и были несколько изолированы от остальных Рюриковичей. В этих трудных условиях у Предславы вряд ли появилось много женихов. В данном случае автор «Жития», видимо, приукрасил действительность, чтобы подчеркнуть всевозможные достоинства святой и убедить читателей в том, что юная девушка приняла постриг не потому, что у нее не было перспективы удачно выйти замуж, а потому что в иночестве она видела для себя единственный смысл жизни.

Более вероятно, что рано повзрослевшая Предслава, увлекавшаяся чтением и различными науками, сама поняла, что вряд ли найдет подходящего мужа. В лучшем случае к ней мог посвататься младший сын какого-нибудь курского или муромского князя. Как известно, к началу XII в. дробление владений между многочисленными князьями Рюриковичами уже достигло предела. Младшим сыновьям доставались маленькие городки с окружавшими их землями, которые приносили совсем небольшие доходы. Чтобы сводить концы с концами в таких владениях, княгиням приходилось активно заниматься хозяйственной деятельностью в ущерб духовной стороне, обо всем этом Предслава хорошо знала из примера матери. Витебская княгиня была вынуждена принимать участие в торговых операциях и даже имела собственную печать для скрепления сделок. (Она была обнаружена археологами во время раскопок.[601]) Потом такая же печать появится и у Евфросинии.

К тому же жизнь в безвестии в каком-нибудь маленьком городке вряд ли могла устроить праправнучку гордой Рогнеды и внучку Всеслава Чародея. Предслава наверняка хорошо знала историю своего рода, поскольку полоцкие легенды передавались из поколения в поколение и даже были известны в Киеве. Как уже отмечалось, в Лаврентьевской летописи под 1128 г. было вставлено повествование о Рогнеде, существенно дополняющее повествование о ней в «Повести временных лет».[602] Интересно отметить, что этот текст был вставлен в летопись после рассказа о походе Мстислава Великого на Полоцкое княжество в 1128-1129 гг. Во время него данная легенда, видимо, и была записана кем-то из участников и сообщена летописцу.

Таким образом, в 20-е гг. XII в. ситуация в Полоцком княжестве складывалась очень тяжелая, поэтому для юных княжеских дочерей было предпочтительнее уйти в монастырь, чем выйти замуж. Это ограждало их от жизненных бед и несчастий и позволяло посвящать себя духовности, т. е. служению Богу.

Из текста «Жития» можно предположить, что Предслава отправилась в Полоцк под предлогом самообразования в богатой библиотеке деда, которая могла находиться в ведении вдовы Романа Всеславича, или была пожертвована в местный Софийский собор. При этом родителям княжна не сообщила о своем желании уйти в монастырь.

Встретившись с теткой, которая уже была монахиней, как повествует «Житие», Предслава твердо заявила, что также хочет принять постриг. Княгиня не сразу согласилась выполнить просьбу юной племянницы, поскольку боялась гнева ее отца. Однако Предслава заявила: «Жизнь замужних женщин утекает в никуда, и ничего от них не остается, кроме праха. Имена же невест Христовых и повторивших их подвиг написаны на небесах, и сами они вместе с ангелами рядом с Богом и хвалят его». К этому она добавила: «Видимая красота и слава мира вскоре минуют, подобно сну, и увянут как цветок. Любовь же к Богу вечна, хотя и невидима. Следует бояться не гнева отца моего за то, что я пошла против его воли, а гнева Бога за то, что ты не хочешь приобщить меня к ангельскому чину и превратить в его невесту».[603]

Данный сюжет в «Житии», несомненно, был достаточно трафаретным для подобного рода сочинений. Слова княжны, видимо, были придуманы автором-мужчиной, поскольку ни одна замужняя женщина-мать не стала бы утверждать, что ее жизнь утекает в никуда. Ведь после нее остаются дети – продолжатели рода человеческого.

Предслава решила принять постриг, видимо, потому, что не надеялась найти счастье в замужестве. В то же время, как наследница Рогнеды и Всеслава, она хотела оставить заметный след в истории Полоцкой земли. На примере Янки Всеволодовны она могла знать, что монашеский подвиг юных княжеских дочерей вызывал особое удивление у простых людей и привлекал к ним всеобщее внимание.

Интересно отметить, что во время обряда пострижения Предславы в напутственной речи иерей посоветовал ей идти по пути святых Евпраксии и Февронии. Среди христианских святых были две девы с такими именами, жившие в V и VI вв. Но и среди русских княгинь было несколько знаменитых женщин с такими именами. Например, Евпраксией звали дочь Всеволода Ярославича, неудачно вышедшую замуж за германского императора Генриха IV и после развода с ним уединенно и целомудренно жившую в Киеве до конца своих дней. Киево-Печерские монахи так ее почитали, что разрешили похоронить рядом с главным монастырским храмом и возвести над ее могилой часовню. Февронией звали легендарную муромскую деву, прославившуюся мудростью и всякими чудесами. Правда, она жила предположительно на рубеже XII и ХIII вв. Но, как известно, «Житие Евфросинии» создавалось и редактировалось уже после смерти святой вплоть до ХVI в., поэтому в нем могли быть упомянуты знаменитые русские женщины.

Согласно тексту «Жития», первое время Евфросиния жила в кельи местного монастыря рядом с теткой. Была ли вдова Романа Всеславича в нем игуменьей или простой черницей, точно не известно. Скорее всего, этот монастырь не был родовым для полоцких княгинь и тетка Евфросинии не была в нем игуменьей. В противном случае у Предславы-Евфросинии не было бы надобности основывать свой монастырь, в который постриглись потом ее многочисленные родственницы.

Как и подобало юной монахине, Евфросиния проводила время в молитвах, ночном бдении, тщательно соблюдала пост. При этом она постоянно размышляла о своем предназначении, как пчела, впитывала знания, которыми обладали окружающие, и запоминала их мудрые высказывания. Родителям пришлось смириться с отречением дочери от мирской жизни, хотя они долго горевали по этому поводу.[604]

Следует заметить, что начальная часть «Жития Евфросинии» по своему содержанию достаточно традиционна для произведений данного жанра. Например, она во многом схожа с «Житием Евфросинии» Суздальской. Однако далее в нем сообщаются факты, видимо, взятые из реальной жизни полоцкой княжны-инокини. По неуказанной причине Евфросиния покидает монастырь и просит у местного епископа разрешение поселиться в небольшой каморке – голубце, в приделе Софийского собора. Там она собиралась не только изучать книжные хранилища храма, но и переписывать некоторые рукописи в дар церквям и монастырям и по просьбе прихожан.

Б. М. Клосс предположил, что в хранилищах Софийского собора могли быть не только богослужебные книги, но и святоотеческая литература, переводы византийских хроник, географические описания торговых путей, летописи и записи полоцких легенд.[605] Возможно, там были книги на иностранных языках, привезенные паломниками и купцами. Для прочтения их необходимы были знания греческого языка и латыни. Изучением их также могла заняться юная монахиня. Частые браки князей Рюриковичей на иностранках, а также интенсивные торговые контакты с европейскими странами приводили к тому, что в то время не существовало непреодолимых языковых барьеров. Знание нескольких иностранных языков среди знати было, судя по всему, повсеместным явлением.

Таким образом, с разрешения епископа Евфросиния поселилась в голубце Софийского собора и занялась перепиской рукописей. Следует отметить, что это занятие было очень трудоемким и требовало хорошего внимания, усидчивости, грамотности и аккуратности. Юная монахиня, видимо, всеми этими качествами обладала. Поэтому очень скоро горожане стали приходить к ней и за деньги просили переписать для них нужную книгу. Заработанное Евфросиния тратила на свой скудный обиход, оставшиеся деньги раздавала нищим.