Ее зовут Тень - Ксения Чайкова

Торин охал, ахал, вертелся и едва не вываливался из седла, стремясь рассмотреть все и сразу. Остальные вели себя гораздо спокойнее, только заинтересованно косились по сторонам и провожали глазами уж совсем необычные, с их точки зрения, вывески и здания. Мне становилось все труднее удерживать на лице маску отстраненного равнодушия — безумно хотелось соскочить с лошади и затеряться в прихотливом переплетении узких улочек, пошататься по крохотным кабачкам, заглянуть в десяток-другой лавок послушать знаменитую тинорисскую оперу, выпить горячего вина с пряностями и поесть пирожных с фруктами. Но увы! Приходилось внимательно следить за Торином — как бы бестолковый графенок, вертящийся так, будто ему раскаленных гвоздей в штаны насыпали, не навернулся с лошади, да заодно посматривать по сторонам. За нами уже пристроился какой-то подозрительный тип в неприметной серой одежде, почетным караулом сопровождавший нашу кавалькаду, пока не столкнулся наконец с клыкастыми усмешками Тьмы и Каррэна, одновременно раздвинувшими губы в таком потрясающем оскале, что сомнительный незнакомец почел за лучшее унести ноги, пока еще есть чего уносить.

Гостиницу на правах командира и предводителя выбирал Торин. И, естественно, выбрал Мрак знает что — какое-то нелепое сооружение из толстенных бревен, окруженное внушительным забором с торчащими на нем горшками и крынками. На посуде, невесть почему не используемой по прямому назначению, а болтающейся на заборе, были нарисованы жуткие, перекошенные хари, способные довести до нервной икоты даже самого спокойного и морально устойчивого человека. Сногсшибательный эффект только усугублялся явным старанием неизвестного художника придать некоторым мордам веселое, дружелюбное или просто благостно-спокойное выражение. По мне, так подобные шедевры надо разом с часовым монстром собрать и спалить — во избежание душевных травм у нервного и неуравновешенного населения.

Завидев солидную компанию приезжих, на крыльцо выскочил и начал услужливо кланяться хозяин, громовым голосом созывающий слуг нам на помощь. Выглядел он, надо сказать, немногим лучше, чем горшечные шедевры на его заборе. Явно бывший разбойник или душегуб, он сверкал жутким шрамом, пересекающим весь лоб и спускающимся на левую щеку. Каким чудом уцелел глаз — ведомо только богам, кажется, в свое время этого мужика душевно приложили чем-то, похожим на ятаган или тяжелый двуручник. Худое, если не сказать тощее тело, облаченное в дорогой кафтан с шелковым шитьем, явно показывало, что почтенным горожанином этот тип стал относительно недавно, а до этого ему не раз случалось перебиваться с хлеба на воду, а то и вовсе голодать.

При виде этого красавца, громкими криками подгонявшего слуг, я мрачно подумала, что, ищи Торин более неподходящее место для ночлега, ему бы это вряд ли удалось. Но спорить с уставшим и мрачным аристократом не хотелось совершенно, так что я решила не вступать в полемику и протянула уже успевшему соскочить на землю Торину обе руки. Аристократенок не понял. Пришлось повторить этот жест еще раз, более активно и резко, сопроводив его надутыми губками и недоуменным пожатием плеч. Торин вновь не сообразил, что от него требуется, и глядел недоуменно и даже как-то странно. Глазки у него стали удивленные, круглые, как у плюшевого медвежонка. Графенок явно пытался сообразить, с чего это я у него вдруг помощи просить вздумала.

— Торин, начинаем спектакль. Я же твоя любовница, забыл? — не снимая с лица нежной, но чуть обиженной улыбки, пошипела я сквозь зубы, по-прежнему сидя в седле. Все прочие уже спешились и поглядывали на нас с Лорранским с явным недоумением, не понимая, отчего мы копаемся.

Торин опомнился, встряхнулся и наконец-то протянул руки. Я соскользнула в его объятия и небрежным кивком поручила заботу о Бабочке тут же подскочившему конюху. Однако плохо же нынче аристократов воспитывают! Конечно, я понимаю, что любовница и любимая — это не синонимы, но существует же банальная мужская галантность и хоть какое-то уважение к представительнице прекрасного пола!

Вот Каррэн в этом плане молодец: тут же подхватил мои сумки, забросил их на плечо рядом со своими, и даже попытался помочь мне с переноской Тьмы. Правда, тут уж пришлось ему отступить — демон, не горя желанием расставаться с хозяйкой, зашипела и клацнула клыками так грозно, что альм поспешил отдернуть руку и украдкой покосился на нее, словно проверяя, все ли пальцы на месте. Комнату нам с Торином выделили одну на двоих. Естественно. Всех остальных расселили по двое — близнецов, Цветика и Зверюгу, Батю и Каррэна устроили в небольших уютных комнатах с двумя узкими односпальными кроватями в каждой. Нам с Торином досталось более обширное и светлое помещение с вышитыми занавесками, двумя сундуками, напольным зеркалом, угловым столиком и чудовищных размеров ложем. Я, хоть и знала, что так оно и будет, обреченно вздохнула, с тоской покосилась на исполинскую, явно очень мягкую и теплую кроватищу и затребовала у хозяина горячую ванну. Тот понятливо кивнул и в мгновение ока организовал огромную бадью, наполненную почти кипящей водой, да еще любезно предоставил отобранные у жены шампуни, кремы, мыло и уйму чего-то соблазнительного, душистого во всевозможных флакончиках и баночках. Я с сожалением вздохнула, вернула возмущенной женщине ее сокровища, вручила несколько сребреников и отправила по лавкам, а сама, как ни хотелось пойти с ней, взялась за разбор сумок. Вернулась она в рекордно короткие сроки — вода еще не успела остыть до ледяного состояния — и, торжествуя, вывалила передо мной покупки. Поблагодарив услужливую молодуху и вознаградив ее парой монет, я с увлечением перенюхала принесенную мне косметику и побежала вниз, в общий зал.

Солдаты расположились за одним столом. Торин с видом отважного генерала, только что переведшего свои войска без единой потери через Холодные горы, рассматривал висящую по стенам весьма посредственную живопись. Двойняшки что-то обсуждали между собой, Цветик дико косился по сторонам так, что под непрерывным обстрелом хмурых взглядов вяли даже цветы герани на подоконниках. Батя привалился к стене и вообще, кажется, подремывал, а Зверюга глядел в окно с видом поэта, слагающего в уме вирши. Каррэн равнодушно созерцал ту же живопись, явно витая мыслями где-то очень далеко. Я подощ л» к столу и вежливо попросила всех присутствующих присмотреть за моим подопечным, а я пока помоюсь и вздремну пару часиков. Графеныш надулся, как крапчатая жаба по весне, но смолчал. Батя, не размениваясь на слова, степенно кивнул. Я попросила смотреть в оба, просто глаз не спускать с Торина, чем заработала еще один уничижительный графский взгляд и презрительное хмыканье. Да какое мне дело до того, что там Лорранский о себе воображает? Был бы цел — и ладно. А его душевное состояние и уязвленное самолюбие меня никаким боком не касаются.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});