Реквием. Книга первая Инициация - Ивар Рави

отвечать не сможет! — подтверждая мои слова, кровавый комок зашевелился, попытался откашляться и сплюнул на пол зуб. Из уголка рта шла струйка крови. Воздух со свистом вырывался из его легких, а вдох пострадавший делал с усилием — даже вены на шее набухали.

— Он не жилец. — Мне было неприятно смотреть на лица солдат, отводивших взгляды. Все понимаю, их злость, ярость, обиду за командира. Но так отделать живого человека у меня не поднялась бы рука. Мужчина пошевелился, он с усилием наполовину открыл правый, менее затекший, глаз, сквозь веки блеснул зрачок, губы пытались произнести что-то.

— У…

— Что? — переспросил, наклоняясь ближе.

— У…бей! — неожиданно четко произнес лазутчик и закашлялся кровью. Во время СВО до нас доходила информация, что противник недавно добивал своих тяжелораненных. Вначале это казалось дикостью, но в одном бою двое наших умирали от тяжелых ран. Нас заблокировали в двухэтажном здании, подступы простреливались ПЗРК и джавелинами. Один из раненых был дагестанцем, приходя в себя, он просил пристрелить его, вывороченные осколками кишки не оставляли ему шанса спастись. В тот момент мы и сами попрощались с жизнью. Дагестанец умирал несколько часов, ни у кого из наших не поднялась рука пристрелить товарища. Он умер за час до того, как к нам прорвался сводный отряд морской пехоты, оттеснив противника. После того случая много раз думал про раненого дагестанца, корил себя за нерешительность. Он был обречен, я мог прекратить его страдания, но проявил малодушие. Так родилось понятие «выстрел милосердия», со временем прижившееся и среди наших воинов.

Я передал Синицину приказ Сердюкова, совпадавший с моими прежними указаниями. Уже выходя из железного контейнера, где держали умирающего лазутчика, остановился.

— Ты не заслужил выстрела милосердия, но его заслужили мы, чтобы не видеть твоих страданий. — дослав патрон, произвел выстрел в голову. Шум от грохота выстрела в железном контейнере заложил уши, и я не сразу услышал, что говорит Синицин.

— Олег, Орлан вызывает, может, сам ответишь?

Успокоил Ваню, попросил не беспокоиться, добавив, что мы с Денисом задержимся на пару дней. От предложения приехать к нам на подмогу отказался: Ваня и Ашот не сильно увеличили бы наши силы. А вот в Эдеме они нужны, я не забывал про бандитский Касимов и близость к нему.

Синицин с удовольствием поделился полномочиями — практически весь личный состав меня знал теперь как «боевого соратника бати», как они за глаза называли полковника. Самого Сердюкова навестил ближе к обеду следующего дня — Синицин разместил нас в доме, где расположился сам полковник.

Миловидная медсестра в шерстяной кофте поверх халата кормила полковника с ложечки. Показав солдатам у двери свой бланк (стояла новая смена), открыл дверь. Сердюков поперхнулся при виде меня и даже попробовал отстраниться от медсестры, сидевшей вполоборота на его кровати.

— Добрый день, Юрий Владимирович! А вы время даром не теряете.

Медсестра выскочила за дверь, бросив на ходу:

— Он наш защитник, мы все ему обязаны.

Сердюкову было лучше, будь его воля, уже, наверное, натягивал бы форму. Но как часто бывает, военный, прошедший все горячие точки, до ужаса боялся врачей. Заглянул врач, явно предупрежденный медицинской сестрой, строго сказав мне, что раненого нельзя утомлять. Полковник даже вжался в кровать при виде медицинского халата.

Доложив общую обстановку и про ночную попытку прорыва, я поднялся:

— Выздоравливайте, Юрий Владимирович, чует мое сердце, что на этом не все. Шершнев нанесет новый удар, главное — понять, где и когда.

— Рота. — Сердюков улыбнулся.

— Что рота? — не понял его слов.

— Дадут роту, я добился, должны появиться на своем транспорте через два дня после моего приезда.

Рота — это уже серьезно, особенно если среди них есть люди с боевым опытом. Уже направляясь к Сергею в «Светлану», понял, почему так во мне был заинтересован Сердюков. Я был единственным среди всего его личного состава, кто кроме самого полковника имел боевой опыт.

Глава 22

Шпион, выйди вон

Как врачи и предполагали, на четвертый день Сердюков ходил. Повязка груди не помешала полковнику облачиться в обычный камуфляжный костюм. Сильно подозреваю, что помощница у него нашлась — навещая его каждый день, сталкивался с той миловидной медсестрой. Все эти четыре дня, мы с Денисом вели себя как солдаты-срочники: заступали на охранение и патрулирование, неукоснительно выполняя указания Синицина. Лейтенант немного робел, давая мне поручения — перед его глазами стоял образ нашей с полковником дружбы. Пришлось даже немного вправить мозг Синицина — если мне будут поблажки, то и остальные захотят расслабиться.

Обещанная рота во главе с совсем юным лейтенантом по фамилии Сыч появилась на третий день после ранения Сердюкова. Два одинаковых офицера по рангу всегда чреваты сравнением пиписек, но Сыч правильно оценил ситуации, не стал лезть в бутылку. Согласившись считать за старшего Синицина, Сыч тем не менее требовал, чтобы все указания его роте согласовывались с ним.

В свободное от несения службы времени мы с Денисом буквально исследовали город. Сергей неизменно радовался, когда мы навещали его в кафе. В городе все так или иначе были в курсе неминуемой схватки с Шершневской бригадой. Сердобольные жители старались угостить кто чем может людей в форме, хотя сами жили впроголодь. Но таковы струны русской души — на них можно играть любую мелодию милосердия, если ты остаешься нормальным человеком.

— Олег, отвезешь меня в штаб. — распорядился Сердюков на утро четвертого дня во время моего визита к нему. Отмахнувшись от своей персональной сиделки и гневно цыкнув на мои возражения, пошел вперед, опираясь на мою руку.

Усадив полковника вперед, сел сзади, и Денис начал выруливать. Пока ехали до его дома, названного им «штабом», Сердюков молчал. Ситуацию в городе он знал. Кроме меня с докладом ежедневно наведывался Синицин.

— Сегодня вторник? — уточник полковник при подъезде к блокпосту. Он и дом выбрал специально рядом, чтобы оперативно руководить.

— Вторник, десятое мая. — подтвердил Денис.

— Провалялся в больнице на День Победы! —