Галактика Интернет - Мануэль Кастельс

Итак, благодаря Интернету и вопреки мультимедиа у нас все же есть гипертекст, но не гипертекст как таковой, а мой гипертекст, ваш гипертекст или чей-то еще гипертекст. Однако эти гипертексты пока что ограничены, поскольку ограниченными являются пропускная способность и возможности доступа. И они могут остаться таковыми, если только эта децентрализованная форма культурной выразительности не будет либо освоена рынком, либо полностью лишена товарного характера. Следовательно, мы получаем персонализированный гипертекст, ограниченный гипертекст, — ограниченный или усложненный в той мере, которую каждый из нас может себе позволить. Но это в самом деле индивидуальный гипертекст, составленный из различных фрагментов мультимодального культурного выражения, рекомбинированных в новых формах и новых значениях.

В этом отношении мы действительно живем в условиях культуры, которую я в своих предыдущих трудах обозначил как «куль- туру реальной виртуальности» (Castells, 1996/2000). Она является виртуальной, поскольку строится, главным образом, на виртуальных процессах коммуникации, управляемых электроникой. Она является реальной (а не воображаемой), потому что это наша фундаментальная действительность, физическая основа, с опорой на которую мы планируем свою жизнь, создаем свои системы представительства, участвуем в трудовом процессе, связываемся с другими людьми, отыскиваем нужную информацию, формируем свое мнение, занимаемся политической деятельностью и лелеем свои мечты. Эта виртуальность и есть наша реальность. Вот что отличает культуру информационной эпохи: именно через виртуальность мы в основном и производим наше творение смысла.

Однако если виртуальность — это язык, при помощи которого мы конструируем смысл, а гипертекст является персонализированным, то тогда возникает главный вопрос: каким образом мы сможем совместно использовать идеи в общественной жизни? Если культурные выражения объединены в виде гигантского созвездия, к которому каждый из нас способен получить индивидуальный доступ и реконструировать его с изменением его специфических кодов, то как мы тогда сможем говорить на каком-то одном языке? Если бы гипертекст существовал вне нас, будучи интернализованным в системе мультимедиа, нам бы пришлось подвергаться систематическому культурному господству, однако мы все, по крайней мере, подвергались бы обработке по одной и той же методике — многоаспектной, но основывающейся на одинаковых кодах. Однако если — что представляется вполне реальным — вне мультимедийного мира (с ослабевающей способностью к включению в свой состав децентрализованных сетей связи) нам с помощью Интернета удастся создать свои собственные системы интерпретации, мы станем свободными, но потенциально аутичными.

Итак, каким образом общий смысл и, следовательно, общество могут быть реконституированы в условиях распределенного персонализированного гипертекста? Здесь сам собой напрашивается ответ: через совместный опыт. Наши разумы — это не обособленные, изолированные миры; они связаны социальным окружением, так что мы воспринимаем соответствующие сигналы и занимаемся поисками смысла сообразно тому-то мы осознаем через опыт нашей повседневной жизни. Однако в социальной структуре — сетевом обществе, которое порождает структурный индивидуализм к обусловливает все возрастающее различие в социальном опыте,— какая-то часть такого разделяемого через совместную практику смысла теряется, в результате чего зоны когнитивного диссонанса могут увеличиваться в своих размерах пропорционально степени самоконструирования смысла. Чем больше мы усердствуем в выборе нашего персонального гипертекста в условиях сетевой социальной структуры и индивидуализированной культурной выразительности, тем больше становятся препятствия в процессе поиска общего языка, а значит, и общего смысла.

Поэтому, помимо традиционного механизма коллективного использования культурных кодов, проистекающих из простого факта совместного проживания, в культуре реальной виртуальности коммуникация в значительной степени зависит от наличия протоколов смысла. Они представляют собой коммуникационные мостики между персонализированными гипертекстами, не зависящие от общей практики. В наших условиях наиболее важным из этих протоколов оказывается искусство во всех его проявлениях (включая, разумеется, литературу, музыку, архитектуру и графический дизайн). В самом деле, искусство всегда являлось инструментом построения мостов между людьми из разных стран, между культурами, классами, этническими группами, представителями разного пола и властными точками зрения, мостов смысла, порою через выражение социальных конфликтов между людьми по обе стороны значимого противоречия. Искусство всегда выступало в качестве коммуникационного протокола, восстанавливавшего единство человеческого опыта в противодействии угнетению, разногласиям и конфликтам. Картины, показывающие сильных мира сего в их духовной нищете; скульптуры, изображающие угнетенных, преисполненных чувством собственного достоинства; мосты между окружающей нас красотой и царящим в нашей душе адом, как на пейзажах Ваи Гога, — все они выступают в медиа, позволяющего вырваться из круга неизбежного труда жизни, найти выражение радости, страдания, чувства, воссоединяющего нас и делающего эту планету в конечном итоге пригодной для жизни.

Искусство всегда являлось строителем мостов между различными, противоречивыми выражениями человеческого опыта. Как никогда ранее это может стать его главной ролью в условиях культуры, характеризующейся фрагментацией и потенциальной некоммуникабельностью кодов, культуры, где множественность выражения фактически может положить конец взаимодействию. Отсутствие общего смысла может дать начало широкому распространению процесса взаимного отчуждения людей, когда каждый будет говорить на своем языке, производном от его или ее персонализированного гипертекста. В мире разбитых зеркал, состоящем из некоммуникабельных текстов, искусство способно стать — и без всякой особой программы освобождения, а только благодаря одному лишь факту своего существования — коммуникационным протоколом и инструментом социальной реконструкции. При этом я исхожу из предположения (далекого и от иронии, и от необоснованного оптимизма), что мы еще сможем быть вместе и получать от этого удовольствие. Искусство, во все большей степени превращающееся в некое смешанное выражение виртуального и физического материала, может стать основным культурным мостом между Сетью и личностью.

VIII - География Интернета: места, соединенные сетью

Эпоха Интернета была провозглашена концом географии. В действительности же Интернет имеет свою собственную географию, географию, представляющую собой сети и узлы, обрабатывающие информационные потоки, генерируемые и направляемые из различных мест. Единицей является сеть, и поэтому архитектура и динамика сложных сетей являются источниками смысла и функции для каждого такого места. Получающееся в результате пространство информационных потоков — это новая разновидность пространства, характерного для информационной эры, но не являющегося не имеющим места: оно связывает между собой различные места посредством телекоммуникационных компьютерных сетей и компьютеризированных транспортных сетей. Оно переопределяет расстояния, но не отменяет географию. Новые территориальные конфигурации появляются в результате одновременно протекающих процессов пространственной концентрации, децентрализации и объединения, постоянно испытывающих воздействие со стороны меняющейся геометрии глобальных информационных потоков.

Я исследую контуры этого пространства, для начала сосредоточив внимание на географии самого Интернета. Затем я проанализирую влияние информационных и коммуникационных технологий на пространственную трансформацию отдельных городов и регионов мира. Я также остановлюсь на одном из мифов нашего времени: исчезновении рабочего места как такового, обусловленного телекомыотингом[59], обсудив ряд современных разработок, касающихся мобильности мегаполисов. Я рассмотрю некоторые возможные изменения, вносимые Интернетом в наше домашнее окружение и в наши отношения с публичным пространством. В заключение я рассмотрю социальную дифференциацию, порождаемую подобной сетевой географией.

География Интернета

Географическое измерение Интернета можно анализировать, исходя из следующих трех точек зрения: техническая география Интернета, пространствеинное распределение его пользователей и экономическая география Интернет-производства. Техническая география соотносится с телекоммуникационной инфраструктурой Интернета, межкомпьютерными соединениями, организующими Интернет-трафик (маршрутизаторами), и распределением широкополосного доступа к Сети, то есть телекоммуникационными линиями, предназначенными для передачи пакетов данных. Ряд исследователей-новаторов работают над составлением географических карт Интернета, из которых особого упоминания заслуживают Джон Квотермен, глава MIDS.com, а также работа, проводимая консалтииговой фирмой Telegeography (2000), основанной Джоном Стейплом. Чизик и Берч (2000), сотрудники Bell Laboratories, создали замечательную эволюционирующую базу данных по топографии соединений между узлами Интернета. Мартин Додж (1998—2001) (Cybergeography.com) и Таунсенд (2001) также внесли свой вклад в картографирование инфраструктуры Интернета, в то время как другие исследователи, включая Кукье (1999) и Абрамсона (2000), анализировали смысл такой пространственной конфигурации. Диаграмма на обложке оригинального издания этой книги, полученная Чизиком и Берчем, отражает топографию Интернета, базирующуюся на трассировках по состоянию на январь 2000 года. Я возьму на себя смелость отослать читателя к сайтам, перечисляемым в конце этой главы, с тем чтобы он смог при помощи прекрасных изображений получить наглядное представление о структуре и эволюции технической сети Интернета.