«Если», 1995 № 08 - Кристофер Прист

— Ну ладно, — наконец тихо произнес я, оглядывая зловонный тупичок, где нашла упокоение и последний приют Никки. — Утром я подправлю себе мозги.

Мактуб. Пусть будет так. Решено.

12

Почти все мусульмане по природе своей подвержены суевериям. На пути к юдоли слез — земле, сотворенной Аллахом, — нас сопровождают всевозможные джинны, ифриты, чудища, ангелы и черти, шайтаны. Кроме того, существуют колдуны, обладающие очень опасным супероружием — таинственными силами, самая страшная из которых — сглаз. Люди с дурным глазом встречаются часто. Все это не значит, что мусульманская культура более иррациональна, чем какая-либо другая; каждая придумала свой фирменный набор невидимых враждебных сил, подстерегающих беззащитного человека. Обычно среди духов гораздо больше врагов, чем друзей или покровителей, хотя в различных Писаниях говорится о «несчетном ангельском воинстве» и тому подобном. Может быть, их всех посадили в кутузку с тех пор, как изгнали шайтана из рая. Не знаю.

Как бы то ни было, одно из суеверий, распространенных среди некоторых мусульман, особенно кочевых племен и прозябающих в дикости феллахов Магриба (родственников моей матери), — это обычай называть новорожденного младенца словом, обозначающим какое-нибудь несчастье или вообще что-то скверное, чтобы предохранить его от зависти злого духа или колдуньи. Мне однажды сказали, что так поступают во всем мире, даже в тех местах, где никогда не слышали о нашем пророке, да благословит его Аллах и да приветствует. Меня назвали Марид, что означает «больной», в надежде, что я не буду болеть. Вроде бы подействовало! У меня удалили воспаленный аппендикс несколько лет назад, но ведь это обычная, рутинная операция, и других проблем со здоровьем пока не было. Думаю, я обязан подобному везенью передовым методам лечения, применяющимся в наше время, изобилующее разнообразными чудесами, но кто знает? Хвала Аллаху, Милостивому, Милосердному, Повелителю миров… и так далее.

Я не был завсегдатаем больниц. Поэтому, когда очнулся, мне понадобилось немало времени, чтобы осознать, где я, а потом еще столько же, чтобы понять, как меня занесло в такое приятное место. Перед глазами расстилался лишь сероватый туман.

Я моргал и моргал, но глаза словно залепили песком, смешанным с медом.

Попытался поднять руку, прижатую к сердцу, чтобы потереть веки, но почувствовал страшную слабость: расстояние от груди до лица оказалось непреодолимым. Я снова моргнул и прищурился. В конце концов удалось разглядеть двоих субъектов в белых халатах, стоящих в ногах моей кровати. Один из мужчин — совсем молодой, чернобородый, с приятным звучным голосом, — держал больничную карту и инструктировал своего коллегу:

— Господин Одран не доставит нам особого беспокойства.

Второй был намного старше, с седыми волосами и хриплым голосом. Он кивнул:

— Медикаменты? Чернобородый нахмурился:

— Это особый случай. Он может получать все, что пожелает, разумеется с разрешения врачей. Но, как я понимаю, врачи дадут разрешение сразу же, как только парень попросит. В любое время.

Седовласый возмущенно фыркнул:

— Он что, победитель какого-нибудь конкурса? Бесплатный отдых в больнице плюс любые, самые дорогие наркотики?

— Говори потише, Али. Он лежит неподвижно, но вполне может тебя услышать.

Не знаю, кто он такой, но с ним обращаются как с заморским принцем или кем-то в этом роде. Лекарства, затраченные на то, чтобы он не почувствовал ни малейшей боли, могли бы избавить от страданий дюжину несчастных в палате для бедных.

Я сразу почувствовал себя грязной свиньей. Какая-то совесть сохранилась и у меня. Я не просил, чтобы со мной цацкались подобным образом, по крайней мере не помнил этого. Надо положить всему конец, и чем скорее, тем лучше. Ну, по крайней мере, хотя бы ограничить… Мне не хотелось выступать в роли шейха.

Чернобородый продолжил, уставившись в карту:

— Господину Одрану сделали весьма сложную внутричерепную операцию.

Круговые имплантации, и, насколько я понимаю, экспериментальные. Поэтому он должен соблюдать длительный постельный режим. Могут быть неожиданные побочные эффекты.

У меня засосало под ложечкой. Какие еще побочные эффекты? Никто раньше даже не упоминал об этом.

— Сегодня же вечером посмотрю его карту, — отозвался седовласый.

— Большую часть времени он спит и вас особенно не побеспокоит. Господи, с эторпиновым пузырем и инъекциями он может проспать десять-пятнадцать лет!

Без всякого сомнения, костоправ недооценивал удивительную способность моей печени и энзимной системы выводить всякую гадость из организма. Все почему-то вечно думают, что я преувеличиваю возможности моего организма.

Они направились к выходу. Старший открыл дверь и вышел из палаты. Я попытался заговорить — из горла не вылетело ни звука, словно я не пользовался голоcовыми связками уже много месяцев. Попытался снова. Раздался хриплый шепот.

Я с трудом глотнул и пробормотал:

— Эй, брат.

Чернобородый положил мою карту на консоль какого-то сложного прибора, стоящего у кровати, и повернулся ко мне, стараясь сохранить бесстрастно-безразличный вид.

— Через секунду вернусь, господин Одран, — спокойно сказал он. Вышел и закрыл за собой дверь.

Палата была чистенькая, без излишеств, но довольно комфортабельная; никакого сравнения с палатами для бедных, где я лежал, когда мне удалили мой лопнувший аппендикс. Очень неприятный эпизод; хорошего в нем было только то, что мне все-таки спасли жизнь, хвала Аллаху, и я познакомился с соннеином (дважды восхвалим Аллаха). Лечение в палате для бедных нельзя назвать чистой филантропией. Конечно, феллахи, которые не могли заплатить врачу, лечились бесплатно, но больничное начальство взяло за правило предоставлять штатным врачам, практикантам и студентам-медикам, а также сестрам и фельдшерам возможность на практике ознакомиться с максимальным числом необычных и редких случаев. Каждый, кто тебя осматривает, берет кровь или мочу, накладывает повязки или делает небольшие хирургические операции, мало знаком со своей профессией. Нет, эти люди относились к своим обязанностям серьезно и добросовестно, беда в том, что у них не было никакого опыта: они могли превратить самую простую процедуру в изощренную пытку.

В моей чистенькой одиночной палате все было по-иному. Удобная постель, чистота, сравнительно просторное помещение и никакой боли. Полный отдых, абсолютный покой и идеальный уход, плюс квалифицированный персонал. Царский подарок Фридландер-Бея. Но скоро мне придется расплачиваться за его доброту. Уж он об этом позаботится.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});