Вице-президент Бэрр - Гор Видал

Я приехал первый, устроился в тихом уголке, заказал испанский кларет, которым увлекался в те времена (пока не отведал настоящего).

Гамильтон явился через несколько минут, как всегда подтянутый, немного располневший по сравнению с тем временем, когда был министром.

— Ужасное происшествие, мой дорогой Бэрр! Ужасное! — Он сел возле меня, тоже взял бокал с кларетом. Я заметил, что рука у него дрожит. Трудно сказать, кто больше нервничал, Монро или Гамильтон. — Вы знаете, как я не одобряю дуэлей!

— Не замечал. Помню, вы вызвали Чарльза Ли и потом командора Никольсона, а сейчас вызываете Джеймса Монро.

— Но что делать? Вы же видели клевету, которую написали обо мне ваши друзья-республиканцы.

Тогда я рассказал ему, как Монро клялся мне, что не нарушил обещания, данного Гамильтону.

— И вы ему верите?

— Безусловно.

— Кто же виноват в том, что все это опубликовано?

— Понятия не имею.

— Масса Том? — У Гамильтона даже голос задрожал от неприязни к Джефферсону.

— Бесполезно строить догадки. Я, откровенно говоря, заинтересован лишь в одном — помешать дуэли между вами и Монро.

— Я в лицо назвал его лжецом. — В голосе Гамильтона вдруг прозвучало раскаяние, а ведь он-то всегда считал себя правым и посему разрешал себе говорить все что заблагорассудится, не боясь кого-либо оскорбить.

— Вы сделали глупость.

— Вы действительно не считаете его лжецом? — Гамильтон мгновенно увидел выход из западни, и я помог ему из нее выбраться. Я показал ему послание Монро. Он взглянул на него (Гамильтон удивительно быстро читал). Нахмурился. Улыбнулся. Грозу пронесло. — Я могу это принять.

— Мы обсудим все с вашим секундантом.

— Вы очень любезны, Бэрр.

— Знаю.

Гамильтон улыбнулся мне своей обворожительной мальчишеской улыбкой.

— Нельзя позволять, чтобы кто-то становился между нами. — В его словах звучала пусть минутная, но неподдельная приязнь.

— Но кому это нужно? — спросил я невинно. — Ведь оба мы уже не занимаемся политикой.

— Вы очень остроумны, Бэрр. Пойдемте. Проводите меня до таверны «Сити».

Вместе мы пошли по Нассау-стрит и, перейдя Пайн-стрит, вышли на Бродвей. Продвигались мы медленно, нам мешала толпа, многие хотели приветствовать лидера федералистской партии (хотя его влияние в партии ослабевало из-за враждебности президента Адамса), и многие проявляли интерес ко мне как к лидеру республиканских сил в штате (меня снова выбрали в ассамблею несколько месяцев назад). Будучи политическими соперниками, мы по-прежнему оставались и практикующими адвокатами, и нам приходилось иметь друг с другом дело в суде и за его стенами. Думаю, до какой-то степени мы даже сблизились в те дни.

Гамильтон пытался навести разговор на Джефферсона, но я не попался на эту удочку.

— Конечно, я подозревал Монро. Но раз он невиновен — а мы ведь согласились, что он невиновен, — добавил он поспешно, — тогда ответственность за все несет Джефферсон. И я знаю, почему он это сделал. А вы?

— Не уверен, что Джефферсон имеет к этому отношение. — Я осторожничал.

Гамильтон пустился во все тяжкие:

— Из-за миссис Уокер.

— А кто такая миссис Уокер?

— Естественно, жена мистера Уокера, бывшего друга Джефферсона.

Я вспомнил этого джентльмена. Его, чтобы заполнить вакансию, назначили сенатором от штата Виргиния.

— Мистер Уокер очень злился на Джефферсона за то, что тот не оставил его в сенате. Как вы знаете, политика для виргинцев — дело чисто семейное.

Тесть Гамильтона совсем недавно занял мое место в сенате, и я не сдержался:

— В отличие от Нью-Йорка.

Гамильтон расхохотался.

— Ну, скажем, есть хорошие и плохие семьи. Как бы там ни было, мистер Уокер с тех пор невзлюбил Джефферсона и сейчас распространяет слухи, что Джефферсон пытался соблазнить его жену.

— Безуспешно?

— В таких делах обычно есть две версии. Одна из двух всегда одинакова — версия жены. В отсутствие мужа миссис Уокер неоднократно и добродетельно сопротивлялась Масса Тому.

— А вы давно знаете эту историю? — Мы стояли перед церковью св. Троицы.

— Уже несколько лет.

— А можете вы — или один из ваших газетчиков — использовать ее против Джефферсона?

Он снова омрачился. Мы ушли с шумного Бродвея в тень церковного дворика. Тогда, как и сейчас, желая поговорить с глазу на глаз, прохаживались вдвоем между могил.

— Я убежден, чтобы защититься, Джефферсон первым нанес мне удар. Tu quoque[73], так сказать.

Мы остановились у церковной стены в тени листвы, и Гамильтон сказал очень странную фразу.

— Иногда я начинаю сомневаться, — сказал он, — для меня ли эта страна.

— Вы предпочли бы жить под английской короной? — Я с ним играл.

— Нет, конечно! Но здесь что-то не так. Я это во всем чувствую. А вы?

Я высказал свою точку зрения:

— Я чувствую, что все просто озабочены желанием найти свое место в жизни. Более энергичным удается устроиться лучше. Но жизнь здесь мало чем отличается от того, что происходит в Лондоне, или от того, что происходило в Риме во времена Цезаря.

— Нет, все не так просто, Бэрр. — Гамильтон покачал головой. — Но я-то всегда считал, что мы можем создать здесь нечто небывалое.

— Наша «небывалость» лишь в географическом положении.

— Нет, она духовная. Лишь в этом секрет всякого величия.

— По-вашему, духовность есть непременный признак величия души?

— Единственный! — И это говорил соблазнитель миссис Рейнольдс! Сразу оговорюсь, сам я не вижу в его интрижке ничего особенно духовного. Скорее, Гамильтон просто выставлял напоказ грязное прелюбодеяние, прикрывая то, что Джефферсон и Монро до самой могилы считали жульничеством в Казначействе. У Гамильтона, мягко выражаясь, было извращенное понимание духовности. Но ведь слово «духовный» он употреблял в богословском смысле; у меня же мозг мирянина.

Гамильтон снова тепло поблагодарил меня за добрую услугу, и мы вышли вместе с кладбища, пройдя по тому самому месту, где он семь лет спустя лег — благодаря мне.

В ответ на выпад Каллендера Гамильтон опубликовал сенсационный памфлет, в котором поведал миру о своем адюльтере с миссис Рейнольдс и заявил о своей безупречности на официальном посту.

Когда Монро показал мне памфлет, я подумал, что его написал кто-то другой. Но Монро уверил меня, что автор — сам Гамильтон.

— Он покончил с политической карьерой, — выпалил я.

— Не торопитесь с выводами. — Монро был осторожен.

— Но его больше никогда не изберут.

— А зачем ему избираться? Он и так командует в кабинете Адамса.

— Но не самим Адамсом.

— А он ему и не нужен. Ведь Гамильтон пользуется поддержкой самодовольного старика из Виргинии. — Так Монро называл основателя виргинской династии.

Четыре или пять лет назад, переходя Уильям-стрит, я увидел, как дряхлый старик садился в карету. Меня поразили напудренные волосы, шляпа с кокардой, черный бархатный камзол. Он выглядел странно — как Рип Ван Винкль. И вдруг я вздрогнул, узнав своего бывшего друга Джеймса Монро. Но первое, что бросилось мне в глаза, — необъяснимое сходство с его старым врагом Джорджем Вашингтоном. Я убежден, сходство это не случайно: последний представитель виргинской династии решил уподобиться первому, которого он не выносил и поносил, — без сомнения, он устроил этот элегантный маскарад, чувствуя свой близкий конец.

Через несколько месяцев Монро умер в доме у зятя. Как все мы — нищим!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Полковник Бэрр решил не опротестовывать иск мадам.

— Это отнимет много времени, а надо беречь остатки моего разума. — Он сидел за бухгалтерскими книгами, вырезками из газет, пачками пожелтевших писем, перевязанных выцветшими шелковыми ленточками («Любовные послания», — вдруг сказал мне мистер Крафт с пренеприятнейшей ухмылкой).

Изо дня в день я записываю повествование полковника, а оно течет теперь таким непрерывным потоком, что я натер себе пером огромную мозоль на среднем пальца правой руки.

Сегодня после обеда, до того как начать работать, Бэрр вдруг вспомнил Гамильтона:

— Где-то нам необходимо сказать, что Гамильтон оставался моим другом на протяжении следующих трех лет, пока я не стал вице-президентом. Мы даже вместе работали над созданием Манхэттенской водопроводной компании…

— Гамильтон принимал в ней участие вместе с вами? — Это что-то новенькое.

— Да. Манхэттенская водопроводная компания — весьма почтенная организация. В те дни основным источником водоснабжения города был большой пруд, который потом зацвел. Большинство считало, что причина желтой лихорадки — плохая вода. После эпидемии девяносто восьмого года решили брать воду для города из реки Бронкс. Я стоял за учреждение частной компании. Другие считали, что оплату водопровода должен взять на себя город, но даже Гамильтон признавал, что без новых — ненавистных — налогов тогда не обойтись, а он ведь разбирался в данном вопросе! Тогда я убедил федералистские законодательные власти принять мой законопроект, то есть учредить компанию, которой управлял бы весьма представительный совет директоров. По просьбе Гамильтона я даже сделал одним из директоров его шурина. Так мы дали городу питьевую воду. — Бэрр вдруг засмеялся. — По просьбе Джефферсона на его надгробии написано, что он основал Виргинский университет. Ну, а на моем пусть будет высечено, что Аарон Бэрр коснулся скал Манхэттена — и потекла вода. Пей, о Израиль, воду Ааронову! И ведь пьют по сей день.