День независимости - Ричард Форд

Почти тошнотворный запах переваренной сосиски плывет по залу от стойки хот-догов. «И у тебя тоже не голова, а помойка», – громко сообщает одна из канадок стоящему в очереди мужчине.

– А в твоей, думаешь, что? Операционная? Ты, между прочим, мне не жена, понятно?

– Пока что, – добавляет другой мужчина и регочет.

Я понимаю, что потерпел поражение, тем не менее надо ехать, и я широким шагом пересекаю зал «Винса». Сухопарые подростки из Мунчи и Натли влачатся к автоматам со «Смертельной схваткой» и «Нарковойной», желая кого-нибудь укокошить. Новые путники с усталыми глазами входят в двери, рассчитывая получить здесь то или иное облегчение, игнорируя награды Винса – слишком много впечатлений для одной ночи. Надо бы купить, здесь и сейчас, что-то для Клариссы, однако на продажу выставлена лишь всякая футбольная дребедень да открытки с видами Нью-Джерсийской развязки во все времена года (придется найти что-нибудь завтра), и я выхожу из кондиционерного воздуха прямо к «Эврике», чей водитель стоит, привалясь к своему праздному Джаггернауту, окруженному белеющими в темноте неподвижными чайками.

Снова на текучей, захлебывающейся светом развязке; часы на приборной доске показывают 00.40. Уже настало завтра, 2 июля, и личные мои устремления сводятся теперь лишь ко сну, тем более что завтрашний день будет днем серьезных испытаний, если, конечно, все пройдет идеально в каждой мелочи. И потому я решаю – поздний выезд и прочее – преклонить мою смутную голову где-нибудь в штате Коннектикут, пусть это будет символом и стимулом успешности моей поездки.

Однако шоссе чинит мне препятствия. Помимо заторов из-за дорожных рабочих, въездов и съездов, щитов «ВЕДУТСЯ РАБОТЫ», необходимости перестраиваться в левый ряд и напряженного механического предчувствия, что все Побережье может просто-напросто взорваться, движение на дороге сделалось совсем уж неистовым, мучительным, безумным – как будто всех, кого ночь застала в Нью-Джерси, ждет верная смерть.

У съезда 18E&W, которым заканчивается зона развязки, машины уже едва ползут – перед съездом, за ним, вокруг и дальше, насколько достает взгляд, чуть ли не до моста Джорджа Вашингтона[56]. Световое табло над шоссе советует усталым путникам: «БУДЬТЕ ГОТОВЫ К ДОЛГИМ ЗАДЕРЖКАМ, ИЗБЕРИТЕ АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ МАРШРУТ». Более разумной была бы рекомендация: «ПРЕДСТАВЬТЕ, ЧТО ВАС ЖДЕТ ВПЕРЕДИ, И ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ». Мое воображение рисует многомильную пробку на магистрали Кросс-Бронкс (и меня, брезгливо мающегося над переполненным адом городской никчемной земли внизу), а за нею – множество несчастных случаев с человеческими жертвами на Хатче, обилие долгих задержек у пропускных пунктов скоростных магистралей, унылая монотонность извещений «МЕСТ НЕТ», которые проводят меня до самого Олд-Сейбрука, да и дальше, а кульминацией их станет ночевка на заднем сиденье машины, припаркованной на кишащей комарьем площадке для отдыха, где меня (худший случай) свяжут, изувечат, ограбят и убьют успевшие настрадаться за свои жизни подростки – которые, вполне возможно, следят за мной от самого «Винса», – и необозримый встречу я простор[57].

И я, человек опрометчивый, избираю альтернативный маршрут.

Не столько альтернативный, сколько другой, более длинный, с трудом прослеживаемый по карте маршрут несостоятельного дурня, что поворачивает на запад, стремясь на восток: сначала по 80-му шоссе, забитому бессчетными машинами, затем на запад к Хакенсаку, оттуда по 17-му мимо Парамуса, на север Штата садов (опять!), хотя движение здесь пугающе разреженное; через Ривер-Эдж, Ораделл и Уэствуд, затем, минуя два пропускных пункта, к Нью-Йоркской линии, на восток к Наяку и Таппан-Зи и через Тарритаун (в котором жил когда-то Карл Бимиш) туда, где Восток открывается перед вами, как открылся когда-то Север перед стариной Генри Гудзоном[58].

Путь, который в спокойную летнюю ночь занял бы тридцать минут, – от Дж. В. до Гринвича, а там прямиком в дороговатенькую гостиничку с видом на залитое лунным светом море – сегодня занимает час пятнадцать, и я все еще нахожусь южнее Катоны, в глазах резь, доверять им нельзя, из кюветов и придорожных карьеров выскакивают призраки, и руль я, боясь заснуть, стискиваю, как автогонщик, пораженный сердечным приступом на трассе Ле-Мана. Несколько раз я подумываю о том, чтобы просто сдаться, съехать с шоссе и устало повалиться на бок, махнув рукой на то, что могут сделать со мной затаившиеся в пригородах Плезантвилля и Валхаллы темные личности в кроссовках, ночные ловцы удачи, – проколют шины, взломают багажник, разбросают вещи и риелторские таблички, отнимут бумажник.

Однако я уже близок к цели. И вместо того, чтобы доехать по широкому, безопасному, надежному 287-му до широкого, безопасного, надежного 684-го и, проделав еще 20 миль, оказаться в Данбери (по существу, это город мотелей, там, возможно, даже круглосуточный винный имеется), я беру в Сомилле (от одного названия в сон тянет) на север и устремляюсь к Катоне, заглядывая в атлас ААА, чтобы отыскать кратчайший путь в Коннектикут.

И тут мне попадается на глаза почти незаметный крошечный деревянный знак «КОННЕКТИКУТ» с маленькой, вручную раскрашенной стрелкой, которая указывает из 1930-х направо. Я следую указанию, свернув на NY 35, мои фары словно высасывают из темноты узкую, извилистую, обнесенную каменными стенами с лесом за ними дорогу на Риджфилд, до которого, по моим расчетам (расстояния, кажущиеся на карте большими, на самом деле малы), остается двенадцать миль. И ровно через десять минут въезжаю в этот спящий буколический городок, и понимаю, что пересек границу штата, не заметив ее.

Риджфилд, который я с осторожностью проезжаю насквозь, шаря по сторонам взглядом в поисках копов и мотелей, это городишко, который даже в бледном свете его бариево-сульфатных уличных фонарей напомнил бы любому (за вычетам тех, кто безвыездно прожил здесь всю жизнь) Хаддам, штат Нью-Джерси, – только побогаче. Узкая, английского обличил главная улица тянется от лесистого юга к украшенному роскошными лужайками району богатых особняков смешанного архитектурного стиля, каждый из которых оборудован первоклассной системой безопасности, а затем пронизывает затейливый коммерческий центр, с крытыми гонтом, преимущественно тюдоровскими по духу домами (богатые риелторы, автосалон классических машин, магазин японских деликатесов, винный, книжный магазин «Пища для ума»). В центре городка расположена огороженная лужайка с военным мемориалом, на который смотрят фасады протестантской церкви и еще двух особняков, переоборудованных под адвокатские конторы. «Лайонс» устраивает собрания по средам, «Кивание» по четвергам. Улицы покороче ответвляются от главной в глубину городка и проходят, изгибаясь, по более скромным, но также густо обсаженным деревьями кварталам, носящим имена Болди, Тодди-Хилл, Скарлет-Оук и Джаспер. Ясно, что всякий, кто живет под магистралью Кросс-Бронкс, переехал бы сюда, если бы смог оплатить перевозку своих пожитков.

Но если проезжать здесь в 2.19 ночи, город проскальзывает мимо тебя так быстро, что ахнуть не успеваешь, и ты сворачиваешь к 7-му шоссе, не найдя, где остановиться, чтобы задать пару вопросов, не увидев ни одного дружественного мотеля, а только пару темных кафе («Де Шато» и «Ле Перигор»), где мужчина может разделаться, сидя напротив своей секретарши, с лобстером «Термидор» или – в обществе взятого из какой-нибудь стоящей поблизости приготовительной школы сына – с телятиной «Скарпатти» и «запеченной Аляской». А вот на жилье здесь рассчитывать не приходится. Городок Риджфилд задержаться никого не приглашает, здесь все рассчитано на местных жителей, и, на мой взгляд, это делает его местом, непригодным для проживания.

Усталый и разочарованный, я неохотно поворачиваю в сторону 7-го, решив остановиться в Данбери, до которого еще пятнадцать миль, а его темные мотельные парковки сейчас под завязку набиты машинами. Все я сделал неправильно. Надо было настоять на ночевке у Салли или, на худой конец, заночевать в Тарритауне – и то и другое спасло бы меня.

И тут впереди, во мраке, там, где 7-е пересекает Риджфилдскую линию, чтобы снова скрыться в заросшей кустарниками коннектикутской глуши, разгорается красное неоновое сияние, на которое я возлагал такие надежды. «МОТЕЛЬ». А под этим словом маленькие расплывчатые буквы складываются в жизнеспасительное «СВОБОДНЫЕ НОМЕРА». И я лечу туда, как ракета.

Однако, заехав на небольшую, в форме месяца парковку (мотель называется «Морской ветерок», хотя никакого способного обдуть его ветерком моря вблизи нет и в помине), я обнаруживаю некую суматоху. Постояльцы высыпали в купальных халатах, шлепанцах и майках из своих номеров. Обильно представлена полиция штата – множество синих мигалок, – тут же большой оранжевый с белым фургон «неотложки» с собственной включенной мигалкой и распахнутыми задними дверцами, готовый, по-видимому, принять пассажира. Парковка отзывается заторможенной нереальностью подсвеченной с тылу съемочной площадки (совсем не то, на что я надеялся), и меня охватывает искушение уехать прочь, хоть мне тогда только одно и останется – завалиться спать на сиденье машины и надеяться, что никто меня не убьет.