Большой, маленький - Джон Кроули

Но дети не могли точно решить, нужны ли им все эти вещи.

В ожидании кануна того рождества Дэйли Алис забралась с ногами в огромное кресло и, согнув колени, положила на них большую книгу, приспособив ее как столик.

«Дорогой Санта, — написала она, — пожалуйста принеси мне новый термос любого цвета, желательно розоватого, как цвет свежесваренного мяса и нефритовое кольцо, как у тетушки Клауд, на правый средний палец» Она задумалась. Алис наблюдала, как снег ложится на сырую землю и по мере того, как уходит день, снежинки становятся все заметнее.

«Стеганое одеяло, — продолжала она, — вроде того, что лежит у меня в ногах. Пару теплых пушистых тапочек. Мне бы хотелось, чтобы этот ребенок достался мне легче, чем два других. И еще один пустяк, который для тебя будет не так трудно выполнить. Длинный вкусный леденец, какого ни у кого не будет. Заранее благодарю тебя. Алис Барнейбл /старшая сестра/». С самого детства она всегда прибавляла последние слова, чтобы не было ошибки. Она еще немного колебалась, держа в руках этот крошечный голубоватый листочек бумаги, почти полностью исписанный своими пожеланиями, а потом дописала: «P.S. Если ты возвратишь мою сестру и моего мужа оттуда, куда они вместе зашли, я буду тебе несказанно благодарна».

Она несколько раз согнула листок. Среди странноватого снежного безмолвия было слышно, как стучит печатная машинка ее отца. Клауд, подперев щеку рукой, писала огрызком карандаша на журнальном столике; ее глаза были влажными, наверное, она плакала, хотя в последнее время ее глаза часто казались на мокром месте; скорее всего, это было старческое. Алис откинула голову на мягкую спинку кресла, глядя на потолок. Рядом с ней усаживался Смоки, готовясь начать свое письмо. Он уже испортил один листок, так как шаткий письменный стол раскачивался, когда он аккуратно выводил буквы. Он подложил под ножку стола коробок спичек и начал снова.

«Мой дорогой Санта. Прежде всего я бы хотел объяснить мое прошлогоднее желание. Я не оправдываю себя, говоря, что я был немного пьян, хотя так оно и было, я и сейчас немного выпил /это, как и многое другое уже стало рождественской привычкой, но ты знаешь все об ЭТОМ/. Как бы то ни было, если я обидел тебя или переутомил таким предложением, извини; я только хотел немного выпустить пар. Я знаю, что не в твоей власти отдать одного человека другому, но факт в том, что мое желание было выполнено. Может быть, это потому, что я хотел именно этого больше всего, а ты даешь то, чего больше всего хочется. Я не знаю, благодарить ли тебя за это или нет. Я хочу сказать, что не знаю твоих возможностей и не знаю, так ли уж я благодарен за это…»

Он пожевал кончик ручки, подумав о прошлогоднем рождестве, когда он утром вошел в комнату Софи, чтобы разбудить ее. Было, конечно, очень рано, в окнах едва брезжил рассвет, но Тэси не могла ждать. Он удивлялся, сможет ли он рассказать, что случилось. Он никогда никому не рассказывал этого и лишь то, что это письмо вскоре будет сожжено, ввело его в искушение написать то, что он хранил в глубокой тайне. Но нет.

Доктор говорил правду, что одно рождество следует за другим, как будто и нет между ними других дней. За последние несколько дней Смоки хорошо уяснил это для себя. Не из-за того, что ежегодно повторялся один и тот же ритуал — вытаскивали старые украшения и на двери вешали украшенные зеленью рождественские веночки. Все, что происходило со времени последнего рождества, переполняло его сильными чувствами. Это был день, который с детства для него ничем иным, как очарованием Хэлоуина, когда он надевал маску пирата или клоуна и неузнаваемым уходил в сверкающую петардами и фейерверками ночь. И как только наступала зима, вместе с первым снегом его вновь окутывала волна чувств и переживаний. Не он, а она была причиной того, что он писал теперь.

«Однако, — продолжал он писать, — мои желания в этом году немного неясны. Мне бы хотелось один из тех инструментов, которыми ты затачиваешь косу и косаря сена. Мне бы хотелось обладать силой гиббона». Он подумал, что нужно подписаться и поставить дату, но его охватило чувство фатальности происходящего. «Санта, — написал он, — мне бы хотелось быть одним человеком, а не чувствовать себя целой толпой; большая половина людей всегда стремится повернуться спиной и убежать, когда на них смотрят», — он имел в виду Софи, Алис, Клауд, доктора, мать, но больше всего Алис. «Посмотри на меня, Санта, я хочу быть честным и смелым и нести свое бремя. Я не хочу стоять в стороне, пока кучка ничтожных вымышленных проныр устраивает за меня мою жизнь».

Здесь он остановился, заметив, что его трудно понять. Он немного подумал, как закончить свое послание. Он подумал, что нужно написать «всегда твой», но ему показалось, что это будет звучать иронически или даже издевательски и наконец, написал просто, так как его отец обычно подписывал свои письма и что всегда выглядело двусмысленно и ненавязчиво. Он подписался: Эван С. Барнейбл.

Все собрались внизу со своими письмами и высокими бокалами, наполненными сладким ромом со взбитыми яйцами. Доктор держал свое послание свернутым, как настоящее письмо и обратная сторона его была испещрена точками и запятыми; мать достала свое письмо из коричневой сумочки и оно напоминало список покупок в магазине. Огонь в камине поглотил все их послания, правда, отказавшись поначалу принять письмо Лили, которая с пронзительным криком попыталась бросить свой листок прямо в «рот огню»; лишь когда она подросла и стала поумнее, она поняла, что нельзя бросить листок бумаги в центр пламени. Тэси, как всегда настаивала, чтобы они вышли посмотреть, как дым передаст их пожелания Санта Клаусу. Смоки взял ее за руки и посадил себе на плечи. Они вышли на заснеженное крыльцо и смотрели, как улетает дым из трубы и тают снежинки, встретившиеся на его пути.

Когда Санта получил эти послания, он зацепил за уши дужки очков и пальцем прижал их к переносице. Что они хотели от него на этот раз? Короткоствольное ружье, медвежонка, сапожки, несколько совершенно бесполезных безделушек: ну, хорошо. Но насчет остального… Он даже не представлял, до чего еще могут додуматься люди. Но уже было поздно; если он и разочарует их завтра, то это будет не в первый раз. Он снял с вешалки свою меховую шапку и надел перчатки. Уже утомленный, хотя его путешествие еще не началось, он вышел на искрящуюся арктическую равнину, над которой сияли миллиарды звезд и казалось, от них исходил хрустальный звон; зазвенели колокольчики в упряжи северных оленей, когда при его приближении они подняли увенчанные тяжелыми рогами головы; зазвенела под его шагами вечная мерзлота.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});