Савва Морозов - Анна Федорец

Как типичный чиновник, Баранов «кормился» за счет Нижегородской губернии. Известно, что особенно крупные суммы он получал от купцов-старообрядцев, милостиво дозволяя им держаться своих обычаев и даже строить запрещенные законом молельни. Так, Максим Горький в очерке о нижегородском купце-старовере Н. А. Бугрове отмечал: «Старообрядец «беспоповского согласия», он выстроил в поле, в версте расстояния от Нижнего, обширное кладбище, обнесенное высокой кирпичной оградой, на кладбище — церковь и «скит», — а деревенских мужиков наказывали годом тюрьмы по 103 статье «Уложения о наказаниях уголовных» за то, что они устраивали в избах у себя тайные «молельни». В селе Покровке Бугров возвел огромное здание, богадельню для старообрядцев, — было широко известно, что в этой богадельне воспитываются сектанты-«начетники».[241] На все это «пресловутый» генерал-губернатор Баранов закрывал глаза, ежегодно получая от Бугрова внушительную взятку (около 40 тысяч рублей). В то же время незаконно полученные деньги не задерживались в губернаторских карманах. «Человек с железной волей в вопросах, которым он придавал государственное значение, Баранов в частной жизни был мягким и на редкость добрым человеком. Весь в долгах, закладывая собственные вещи, он помогал не только знакомым, но еще чаще своим подчиненным». По словам А. В. Амфитеатрова, когда Баранова в 1897 году назначили сенатором и таким образом отдалили от его «вотчины» в Нижнем, оказалось, что у бывшего распорядителя судеб практически нет средств к существованию.

К моменту, когда С. Т. Морозов возглавил ярмарочный комитет, этот человек уже на протяжении семи лет стоял во главе Нижегородской ярмарки. Неудивительно, что ярмарочное купечество далеко не всегда могло с ним ужиться.

Московское купечество еще со второй четверти XIX века ощущало себя мощной силой, и с каждым новым десятилетием это ощущение только нарастало. Представители купеческого сословия обладали колоссальными средствами, широкими связями, личной инициативой и, в последней четверти столетия, поддержкой со стороны государства. Разумеется, они желали влиять на проводимую государством экономическую политику. Однако сделать это было непросто. С одной стороны, коммерсанты регулярно сталкивались с препонами, которые чинились им чиновниками различных министерств и ведомств — как в случае с «племенной коровой», которую якобы купил С. Т. Морозов. С другой стороны, сама эта сила являлась разновекторной: она состояла из целого ряда личностей с разным уровнем образования, разным представлением о народном благе и различными устремлениями.

По словам П. А. Бурышкина, «торгово-промышленную Москву отнюдь нельзя рассматривать, как однородную, политически единомышленную группу. В московском купечестве, как среди лиц русского торгового сословия вообще, были люди разных мнений, разных оттенков политической мысли. Были правые, были и левые. Были крайние правые; были, хотя и не особенно часто, и крайние левые, тесно связанные с революционным движением». Помимо политических делений были деления отраслевые: «аграрии» (то есть купцы, чья деятельность была тесно связана с сельским хозяйством), промышленники, банкиры и т. п. Подобно героям известной крыловской басни, они тянули воз российской экономики в разные стороны, поскольку по ряду важнейших вопросов не могли договориться друг с другом. В связи с этим особенно велика была роль купеческих лидеров. В 1890-е годы одним из наиболее ярких купеческих вождей являлся Савва Тимофеевич Морозов. Роль Морозова на Нижегородской ярмарке была столь велика, что пресса окрестила его «купеческим воеводой».

С. Т. Морозов заступил на пост председателя Нижегородского ярмарочного комитета 21 октября 1890 года. Первым крупным испытанием в этом новом качестве для него стал неурожайный 1891 год. Летняя засуха сгубила на корню хлеб в обычно плодородных черноземных губерниях. Недород хлеба был чреват серьезными экономическими последствиями: разорением крестьян, голодом, резким падением покупательной способности. Савва Тимофеевич организовал ходатайство о выделении средств на борьбу с голодом. 2 августа 1891 года он выступил на собрании уполномоченных с речью: «Недород, охвативший все хлебородные губернии, угрожает распространиться на губернии промышленные… Предупредить, предусмотреть и прийти на помощь путем ходатайства перед правительством является долгом ярмарочного управления. Ввиду недорода хлеба в России покупная способность значительно пала, — предвидится сокращение производства в районах фабричных и неизбежная при этом безработица грозит массе фабричных и заводских тружеников».[242]

Ярмарка 1891 года, несмотря на недород, все же состоялась и даже ознаменовалась некоторыми успехами — благодаря Сибири, где был собран обильный урожай. Однако экономический прогноз С. Т. Морозова оправдался. Голод, начавшийся зимой 1891/92 года, продолжался на протяжении всего 1892-го, а в некоторых губерниях и 1893 года. Наиболее инициативная часть интеллигенции устраивала столовые для голодающих крестьян. Савва Тимофеевич также проявлял о них заботу, правда, сохранившиеся свидетельства о его личной помощи крестьянам относятся к более позднему времени. Так, в дневнике Софьи Андреевны Толстой, жены Л. Н. Толстого, имеется запись за 19 апреля 1898 года о приезде к ним С. Т. Морозова, который «дал для голодных крестьян Льву Николаевичу 1000 рублей»[243] — очень крупную по тем временам сумму.

Следующие два года, на протяжении которых Морозов возглавлял ярмарочный комитет, тоже нельзя назвать легкими. Продолжительный голод, вызванный неурожаем, в те времена обычно сопровождался массовыми эпидемиями. На этот раз эпидемия холеры (1892–1893) вспыхнула в низовьях Волги и довольно быстро начала распространяться по всей стране. До Нижнего Новгорода она добралась в самом начале ярмарки. Эта «болезнь грязных рук» грозила в основном простому люду. Образованная публика, зная, что «захварывали холерой большею частию после питья сырой воды», старалась соблюдать санитарные постановления.

События 1892 года отражены в воспоминаниях H.A. Баренцева. Говоря о Морозове, Николай Александрович язвительно отмечает: «Какую [он] принес пользу ярмарке, будучи председателем, мне неизвестно, но вспоминаю одно заседание членов ярмарочного комитета, куда я попал членом по недоразумению, будучи выбран без моего согласия во время моего отсутствия… В одно из моих пребываний на ярмарке мне пришлось быть на заседании под председательством Саввы Тимофеевича. Рассматривался вопрос об ассигновании пяти тысяч рублей на устройство баков с кипяченой водой для ярмарочных обывателей, пьющих обыкновенно из кранов проведенную сырую воду; требовалось это по случаю надвигающейся холеры из Астрахани. Раздались возгласы от некоторых членов комитета против такового нововведения: для чего это делать? Жили до сего времени, обходились без них. Расходов и без того много! — и еще другие вроде этого. Смотрю: председатель слушает спокойно и не думает возражать. И я уверен, что этот вопрос был бы решен в нежелательном смысле, если бы не последовало протеста с моей стороны, от человека, случайно попавшего на это заседание. Мой протест подействовал, и собрание ассигновало требующуюся сумму».[244] Думается, у Морозова была выработана своя манера ведения подобных заседаний: дать несогласным «выпустить пар», а потом первым выступить с инициативой. Во всяком случае, из других источников известно, что Савва Тимофеевич в тот период отнюдь не бездействовал. Напротив, объединившись с нижегородским генерал-губернатором H. М. Барановым, бросил все силы на борьбу с охватившей город эпидемией.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});