Бумажные войны (сборник) - Игнатий Кларк

Зинаида Чалая. Будущая война

Еще в 1931 году Горький писал:

«Мы окружены врагами, да! Но капиталисты — тоже. Количество и качество наших друзей неизбежно растет и будет расти, — это значит, что возрастает количество и качество врагов капитализма»[290].

Война, которую готовит против нас мировой фашизм, неизбежно мобилизует на яростную борьбу с фашизмом широкие массы трудящихся всех стран.

«Едва ли можно сомневаться, — говорит товарищ Сталин, — что эта война будет самой опасной для буржуазии войной. Она будет самой опасной не только потому, что народы СССР будут драться насмерть за завоевания революции. Она будет самой опасной для буржуазии еще потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу у противника. Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран. И пусть не пеняют на нас господа буржуа, если они на другой день после такой войны не досчитаются некоторых близких им правительств, ныне благополучно царствующих „милостью божией“»[291].

Автор пьесы о будущей войне не может и не должен пройти мимо этих важнейших обстоятельств: восстания рабочих и крестьян в тылу нападающей на нас фашистской страны, неизбежной социальной революции и краха капиталистического строя в ряде стран.

Антихудожественная, гнусно приспособленческая фальшивка Киршона «Большой день» была уже разоблачена советской критикой. Пользуясь весьма поверхностным знакомством с советской авиацией и плагиаторски «позаимствовав» у некоторых советских драматургов ряд сцен и положений, Киршон состряпал внешне эффектное блюдо, соблазнившее неприхотливый вкус нескольких руководителей театров. Правда, при этом действовала киршоно-ягодо-авербаховская система очковтирательства насчет «мнения сверху», запугивания, шантажа, нажима. «Блюдо» не пошло впрок театральному организму и вскоре было выброшено с проклятиями. Говорить о нем следует не как о художественном произведении, а только и исключительно как о приемах вражеской маскировки и приспособленчества[292].

Возвращаясь к советскому репертуару на темы будущей войны, надо сказать, что в этом отношении у нас дело обстоит далеко не блестяще.

В пьесе Рудермана и Вершинина «Победа» действие происходит на территории противника и демонстрирует победу военную и победу идейную нашей Красной Армии в будущей войне. Два красноармейца охраняют семерку пленных, среди которых находится неразоблаченный офицер-фашист. В неблагоприятной обстановке (изолированные в подземелье, выход из которого закрыт обвалившимся домом) красноармейцы проявляют высокую культуру, спокойствие и бдительность. Среди пленных происходит классовое размежевание. Рабочий, крестьянин, старый солдат, учитель, в солдатских шинелях, нивелированные и обезличенные фашистской муштрой, начинают сознавать себя людьми. Наконец, при попытке фашиста-офицера убить сонного красноармейца пленные расправляются с фашистом.

Красная Армия возвращает пленным оружие, с которым они идут на общего врага — фашизм.

Язык и образы пьесы отличаются правдивостью и простотой, и вместе с тем авторы достигли некоторой индивидуализации характеров не только «по социальному признаку». Доработанной все же пьесу считать нельзя: сценически неблагоприятная обстановка (все три акта происходят в одной, довольно мрачной, декорации подвала) и неоправданная растянутость диалогов и действия — существенные еще «недоделки» этого интересного в общем произведения[293].

Пьеса С. Вашенцева «В наши дни» показывает, как может начаться война и как поведут себя советские люди в этих обстоятельствах. Автор выводит на сцену большой состав действующих лиц самых разнообразных профессий и характеров. Обыденная жизнь советских людей полна радостного творческого напряжения. Люди растут и как бы становятся могучими и крылатыми существами, для которых нет грани между обычным и героическим. «Как странно: вот в такой обыкновенный вечер может совершиться подвиг, — говорит Светлана. — Где же черта, которая отделяет обыкновенное от чудесного? Ее не видно». В тихий, безоблачный день начинается война. Дочь профессора музыки летчица Светлана в мужественной схватке с воздушным противником защищает родину и завоевывает себе звание героя Советского Союза. Тихая, скромная сестра ее Варя становится парашютисткой. Совершает боевые подвиги конструктор Румша, ранее не любивший покидать стен своей мастерской.

Эгоизм, шкурничество, трусость (муж Вари — Ласс и его мать) — черты «лица» потенциального врага народа. Обыватель Ласс «приспосабливается» к советским условиям, но он обыватель до мозга костей и как таковой несет в себе потенцию предательства и измены. Эта потенция более явственно прорывается в словах его матери, и те страх и злоба, с какими он просит мать замолчать, свидетельствуют о страхе самому быть разоблаченным.

Общий план и замысел пьесы интересны и значительны. Однако, несмотря на широкий диапазон действия, многие перемены, сцены под открытым небом и т. д., пьеса все же носит характер «комнатности». Кажется, все эти грандиозные события войны, вплоть до начала социальной революции в Германии, автор привел на сцену для одной Светланы и замечательного советского человека — ее отца. Отсюда — интимность пьесы и сужение ее политического плана. Отсюда ходульность сцены с немецким лесником, напоминающей сказку братьев Гримм о людоеде и его доброй жене, — резкое выпадение из реалистического стиля пьесы.

Советские летчики Румша и Стрельцов — это образы героев наших дней и дней будущей войны с фашизмом. Румша — кабинетный работник, инженер. Любовь к родине и любовь к девушке заставляют его преодолеть свою замкнутость и научиться самому водить самолеты, которые он конструирует.

Румша страдает от своей мнимо несчастной любви. Но первый признак войны, первый боевой призыв меняют тон его голоса, походку. Румша выпрямляется, он весь — готовность и энергия. Человек преображается на глазах. Эта сцена сделана очень корректно, сдержанно, но крепко запоминается.

Стрельцов, любитель поэзии, добродушный шутник, посмеивающийся над своими неудачами в любви, в сущности по-настоящему, всем сердцем влюблен «только» в свою родину, в свою эпоху, в свою советскую авиацию.

В обстановке фронта перед получением боевого задания Стрельцов хорошо отвечает нашим литературным искателям проблемы смерти и ее «преодоления»: «А что касается смерти… Э, брат, мы имеем право о ней не думать. Пусть о ней думают те, о которых Горький сказал. Как это у него? Постой… Да… „Как черви слепые живут. И сказок про них не расскажут, и песен про них не споют…“. Если придется умирать, умрем с мыслью, что имели счастье жить… в великую эпоху. Это, брат, не всем дано…».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});