Драматическая медицина - Гуго Глязер

Опыты на себе не повредили и чешскому физиологу Яну Эвангелисту Пуркине, дожившему до 82 лет, в то время как его сын, будучи художником, скончался в 34 года. По количеству проведенных над собой экспериментов Пуркине-старшего можно считать рекордсменом. О своих занятиях он составил подробный отчет: "На третьем году изучения медицины… я решил испытать на себе действие различных лекарственных средств… Я тогда испытывал на себе действие слабительных средств: ревеня, манны, различных солей, александрийского листа, корней ялапы; затем исследовал некоторые рвотные средства. Путем самонаблюдений я установил большое различие между алкоголем и эфиром. Последний вызвал у меня весьма приятное легкое опьянение. Затем я перешел к опию. Я принимал около полуграна перед сном. Это вызвало у меня очень бодрое настроение, так что я не мог заснуть до полуночи. Действие опия сказывалось и на другой день. Большие дозы — до одного грана — вызывали опьянение и ослабляли восприятия со стороны органов чувств, а также были причиной сильного запора, наблюдавшегося также на третий день… Когда в четвертый год своих занятий я работал в городской больнице, то снова начал проводить опыты на себе… Я однажды утром принял пять гранов белены. Опьянения у меня не наступило, но я почувствовал сильный голод, который, помнится, утолил куском хлеба. Для меня самого весьма поучительными были опыты с камфорой… Приняв несколько гран камфоры, я пришел в состояние религиозного экстаза…"

Куда более рискованными были эксперименты английского медика Уильяма Гарвея, который перерезал собственные сосуды для того, чтобы понять закономерности циркуляции крови. Правда, доктор Гарвей опасался не смерти в результате потери крови, а обвинений в ереси. Опасения Гарвея вполне понятны: в 1553 году в Женеве был сожжен на костре автор идеи легочного кровообращения Мигель Сервет.

И хотя Сервета казнили не за его медицинские идеи, а за слишком смелую полемику с Кальвином, доктор Гарвей предпочитал никому не рассказывать о результатах своих наблюдений. Лишь перевалив за пятый десяток, Гарвей решился написать книгу о циркуляции крови. Такое многолетнее молчание избавило экспериментатора от излишнего внимания со стороны компетентных органов и позволило умереть в собственной постели в возрасте 79 лет.

Многие из изучавших себя медиков прожили значительно дольше, чем их среднестатистические современники. Однако эпоха безопасных экспериментов длилась не особенно долго. Все изменилось после того, как медицина начала изучать возбудителей заразных болезней. Теперь смерть в результате опыта над собой стала вполне реальной.

Пиар во время чумы

В XIX веке поиск лекарств, спасающих от заразных болезней, сделал профессию врача действительно опасной. Наиболее рискованными кажутся опыты, связанные с чумой — болезнью, само название которой вызывает ужас. При этом врачи, пытавшиеся понять, каким образом болезнь распространяется, не имели другого способа проверить свои гипотезы, кроме как заразить себя. В ходе экспериментов выяснялось, что заразить себя чумой не так уж просто. Например, в начале XIX века английский врач А. Уайт пытался вызвать болезнь, натирая свою ногу гноем, взятым у умершего от чумы. И лишь убедившись в том, что он здоров, Уайт ввел гной в надрез на своей коже, отчего вскоре скончался.

Когда на парижском маскараде появилась маска холеры, публика в ужасе разбежалась, а когда Роберт Кох

открыл возбудителя этой болезни, несколько врачей захотели попробовать холерную палочку на вкус.

Подобно новому рекорду, каждый новый рискованный эксперимент вызывал желание подражать. В том же году опыт Уайта повторил Рене Деженет, глава санитарной службы французской армии в Египте. При помощи ланцета Деженет внес гной, взятый у больного, в маленькую трещину на коже, но затем тщательно промыл ее водой с мылом, не допустив тем самым появления признаков болезни.

Все эти эксперименты были чем-то вроде социальной рекламы, направленной на то, чтобы люди перестали панически бояться чумы. Такая агитация имела не столько медицинский, сколько экономический смысл, поскольку при первых же признаках эпидемии страх перед болезнью приводил к параличу всей экономической жизни. Начало этой пиар-кампании положил Наполеон, посетивший госпиталь для чумных в занятой французами Яффе. Французские врачи просто не могли не последовать примеру своего императора. Самым эффектным из таких демонстраций стал эксперимент француза А. Ф. Бюлара, составившего к тому же подробное описание своего рискованного опыта: "15 мая 1834 года в 9 часов утра я снял с себя в зале госпиталя для больных чумой… верхнюю одежду, рубашку и фланелевое нижнее белье и надел, не принимая никаких мер предосторожности и защитных средств, рубашку мужчины, заболевшего тяжелой формой чумы. Эта рубашка еще сохраняла тепло чужого тела и была вся в крови, так как больному пустили кровь. В присутствии большинства свидетелей этого эксперимента я оставался целый день, чтобы все могли убедиться, что я не принимаю защитных средств для нейтрализации возможных последствий эксперимента. Я ходил в этой рубашке 48 часов, не чувствую ни обычных симптомов, ни чего-либо другого, что могло бы перейти на меня с этой одежды. Все же два дня спустя на среднем пальце левой руки показалась маленькая опухоль, напоминающая фурункул, но я предположил, что она образовалась на месте небольшой ранки, которую я нанес себе, препарируя тело умершего от чумы".

Повторить опыт Бюлара вызвался врач Антуан Клот, который надел ту самую рубашку, в которой в течение двух дней ходил Бюлар. Но это было только начало. Клот взял микрофлору с испачканной засохшей кровью и гноем рубашки и ввел ее себе в предплечье, перевязал ранку повязкой, смоченной в крови больного чумой, облачился в одежду еще одного заболевшего чумой и лег в постель, на которой только что скончался очередной больной. Вопреки всему этому Клот не заболел.

О проведении опыта на себе всерьез думал и Луи Пастер, имеющий обыкновение превращать демонстрацию своих вакцин в эффектное шоу. Например, демонстрируя действие созданной им вакцины против сибирской язвы, Пастер привил 48 овец в присутствии ученых, врачей, представителей духовенства, сотни фермеров и толпы журналистов. Казалось, спектакль удался на славу, но через некоторое время овцы стали гибнуть из-за низкого качества разрекламированной вакцины. Мэтр бактериологии Роберт Кох писал о методах Пастера, что они годятся "для рекламирующей себя торговой фирмы, но наука должна отнестись к ним с самым суровым осуждением". Неудача не обескуражила Пастера, и вскоре он приступил к разработке вакцины против бешенства. Опыты на животных проходили успешно, и склонный к театральным эффектам Пастер стал думать о том, чтобы организовать испытание вакцины на себе. "У меня, — писал он своему старому другу, — большой соблазн начать опыт с самого себя: привить себе бешенство и затем задержать его последствия, ибо я начинаю чувствовать абсолютную уверенность в результатах". Однако дальше деклараций практичный Пастер не пошел и испытал вакцину на покусанном бешеной собакой ребенке, которому все равно уже терять было нечего. Вакцина оказалась действенной.

Напрасные жертвы

При помощи опасных для жизни экспериментов нередко доказывались совершенно ложные гипотезы. Так, английский врач Джон Хантер хотел экспериментально подтвердить господствующую в то время теорию, что сифилис и гонорея — это одна и та же болезнь (в XVIII веке эта гипотеза была общепринятой). Для доказательства этого утверждения Хантер решил заразить себя гонореей и убедиться в том, что у него будут также и симптомы сифилиса. Эксперимент блестяще удался: исследователь заразил себя гноем, взятым у больного гонореей, и приобрел не только гонорею, но и сифилис (больной, у которого исследователь взял гной, страдал обеими болезнями). Таким образом, экспериментом на себе Хантер блестяще подтвердил (ложную) гипотезу, а поскольку сифилис тогда не умели лечить, доктору не оставалось ничего другого, как писать книгу о его ходе.

Еще более эффектными и притом полностью бессмысленными были проведенные в Мюнхене опыты с холерой. После того как Роберт Кох открыл возбудителя холеры, многие ученые не согласились с тем, что именно этот похожий на запятую микроб является причиной болезни. Главным аргументом противников было то, что все свои эксперименты Кох проводил на животных, а заразить человека не пробовал. И тогда мюнхенский врач-гигиенист Макс Петтенкофер решил принять полученную Кохом культуру. Мюнхенский гигиенист считал, что эпидемии холеры вызываются не передачей микроба от больного к здоровому (то, что холера имеет живого возбудителя, Петтенкофер допускал), а связана с особенностями местного климата. В то время как в Гамбурге и Париже множились случаи заболевания, в Мюнхене, где проводился опыт, все было спокойно. Для опыта, который проводился в большой тайне, выписали из Берлина культуру бацилл холеры и вывели несколько колоний этих бацилл. И 7 октября 1892 года Петтенкофер выпил полученный раствор. Отделавшийся небольшим поносом экспериментатор вроде бы подтвердил свою правоту. А когда спустя немного времени этот опыт повторил помощник Петтенкофера Рудольф Эммерих, поражение Коха казалось окончательным. Правда, впоследствии Роберт Кох высказал предположение, что в Берлине догадывались, какой эксперимент готовит Петтенкофер, поэтому, не решившись отказать, прислали ему ослабленную культуру микробов. Это спасло не только самого экспериментатора, но и жителей Мюнхена, которых Петтенкофер, не принимавший мер предосторожности и продолжавший прием больных, мог заразить. Об этой истории вспомнили спустя девять лет, когда 73-летний Петтенкофер, преследуемый страхом перед дряхлостью, застрелился. После этого многие стали думать, что смелый опыт был хотя бы отчасти замаскированной попыткой свести счеты с жизнью.