Скитания - Юрий Витальевич Мамлеев

например, сразу улизнуть на другое место, могут быть последствия. Могут даже прирезать — несмотря на полицейских; гарантий не было. И Крэк усилием воли заставил себя сидеть. Свирепый излучал такую звериность, что затмил всё, что происходило на экране. Во всяком случае, так показалось Крэку. Он сидел, стараясь не шевелиться, хотя сердце билось в предчувствии острия.

Но его пытка, к счастью, продолжалась недолго. Свирепый вдруг встал и ушёл в глубь зала — туда, где раздавались стоны. Крэк немного успокоился и незаметной жирной тенью пересел поближе к полицейским. Тут он вздохнул спокойно. Громообразные, с автоматическим оружием по бокам, были рядом.

Крэк, вспотевший, стал приходить в себя и наслаждаться ужасом и садизмом на экране. Там между тем угрюмо ели — человеческие тела переходили в небытие одно за другим. Весь огромный экран — перед этой курящей, орущей толпой — представлял собой клубок бесконечных червей, пожирающих и людей, и самих себя. Крэк ликовал: каждая клетка его тела отдыхала и вздрагивала в упоении. Освежённый, точно из турецкой баньки, он выскочил на улицу, готовый жить…

Поток жары встретил его на Бродвее. Небоскрёбы кричали рекламами, пускало дым изо рта огромное размалёванное бумажное лицо на тридцать втором этаже, выли машины, и бежали люди. На ходу что-то всовывалось в потные руки (рекламы «массажистских» кабинетов, дешёвых «салонов» и т. д.). От самой краски несло смрадом.

Крэк юркнул в закусочную — пиццерию. Пот заливал его, а в уме ещё были черви. «Что будет с моим задом на том свете?» — подумал он, садясь за трясущийся стол.

И черви исчезли из головы.

В пиццерии все наслаждались жарой, кока-колой со льдом и едой. Крэк жадно ел, впитывая в себя куски, каждый глоток придавал наслаждение внутреннему телу и уму, освежённому червями. Руки его дрожали, а голубые бездонные глаза неподвижно глядели на улицу, где неистовствовал поток ног — белых, чёрных, синих, красных, разноцветных. Пот проникал в глотку, не мешая наслаждению. Это была его доля добычи — простая, наиболее доступная (хотя пять долларов для него — большая сумма), но вместе с тем реальная.

Кругом — с реклам, с листов, с газетных обрывков, из пасти телевизоров — кричало, выло, вопило: «Наслаждайся, наслаждайся, наслаждайся! Пока ещё не пришёл твой час!» И в наёмном голосе, льющемся по радио, тоже звучала доверительность и сладострастие…

А кругом — в пиццерии — ели и жрали толпы людей — стоя, сидя, посреди узкого прохода. Всё пило, жевало, плевало. И солнце равнодушно светило в окно — как будто сквозь тела небоскрёбов.

Наконец Крэк, ошалевший от этих простых ощущений, забылся в грёзе о «массажистском» клубе. Ему это тоже было недоступно. Он бросил на пол назойливые рекламы — вместе с рекламой пророчицы, которая могла подсказать, сколько вы будете зарабатывать через десять лет. Только в желудке его ещё вилось змеёй последнее наслаждение.

Он приподнялся, схватил рекламный обрывок (он тоже призывал к наслаждениям — но уже другого, более закрытого рода), положил его в рот и начал грызть. Это было уже неадекватно: никто так не ведёт себя в пиццерийной толпе. Полусъев газету, Крэк выплюнул остатки на пол и пошёл — вперёд.

Теперь он знал, куда идти. Некая трансцендентность овладела им. Надо было — по этому зову — бежать, бежать: по прямым, но змеиным улицам Нью-Йорка — в сабвей — вокруг Нью-Йорка — кольцом — как змея. И искать, искать. Что искать? Удачи, счастья, лотерейного билета? Крэк не знал: что-то иное вело его теперь. Не до золота ему было — не до счастья, — но он знал: надо искать. Или просто бегать.

Он побежал по улицам, где из каждой витрины протягивались щупальца. Блеск золота переходил в трепет дерьма. Он дважды наступил на него — на тёплое, человеческое — рядом с дымом, идущим из-под земли. И тут же его оглушил завывшими рекламами небоскрёб. Слоновьи бивни поднимались вверх из окон фешенебельных магазинов. Унылый старикан целовал свой искусственный член, распластавшись в пыли на тротуаре. И тысячи ног равнодушно шагали около него.

Крэк исчез в подземном люке метро — на этот раз его понесло в далёкую сторону. В вагоне, съёжившись, он смотрел в глаза окружающим: вагон пошатывало, но вид людей пугал его женственную душу. Поезд приближался к самым плохим районам. С каждым новым пассажиром Крэк всё больше съёживался: убьёт этот или нет?! Каждым ударом своего сердца он считал потенциальных убийц. Какой он всё-таки неприспособленный! Ведь лица других пассажиров — он удивлялся им — были каменны и внешне равнодушны: даже если входили их будущие убийцы. Но на него, видимо, нападали приступы желания жизни — особенно после вкусной еды или фильмов ужасов. И, наконец, он жалел свой потерянный ум, который — после смерти — уже не сможет ни о чём думать. Вскоре он выскочил из метро.

На этот раз Крэк заплутался. Мелькали ярко-синие и красные рекламы, выли полицейские сирены, что-то неясное упало ему под ноги. Но он метался из одного тупика в другой, входил, выходил, прыгал — и наконец после многозначительных бессмысленных метаний оказался около трущоб. Он огляделся: это были необычные трущобы, Крэк ещё не видел таких: ведь Нью-Йорк бездонен. Но по ряду признаков он понял, что попал в Южный Бронкс — в трущобы среди трущоб, в огромный район, протянувшийся к северу от Манхэттена. Действительно, целый город окружал его, но он был как после атомной бомбардировки. Рядами, потоками стояли остовы четырёх-, пяти-, шестиэтажных зданий. На четверть разрушенные, они выглядели как вполне нормальное жильё. Лишь где-то по углам виднелись скопления людей, а в целом длинные, уходящие вдаль проспекты со скелетами домов по бокам были зловеще пустынны.

Крэк посмотрел направо — ни одного человека и тишина. Посмотрел вперёд — там, на углу, стояли люди, но такие, что Крэк не решался туда идти. Он робко взглянул налево — и увидел, что по этой улице бредёт вдалеке человек. И Крэк решил пойти по этой улице.

Но до человека было идти далеко. Кроме того, неясно, шёл этот человек или стоял. Стаи призрачных собак то и дело возникали в провалах между домами. Порой собаки пересекали улицу — были они худые и, казалось, грызли камни.

Иногда у дверей на ступеньках неподвижно лежали люди; их черты лица застыли в мёртвой грёзе без мысли.

Были ли это пьяные, или эти люди закоченели от дешёвых наркотиков, или они лежали просто так, перестав надеяться, — Крэк не знал.

Он шёл вперёд, оглядываясь,