Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика - Евгений Сатановский

К процессу, как известно, быстро присоединилось республиканское руководство во всех столицах, где оно было. А также руководство рангом поменьше. Абхазское, южноосетинское, аджарское, приднестровское, карабахское и прочее. Всем им в новой системе без Москвы, к которой можно было апеллировать, жить было никак невозможно. Поскольку роль у всех этих анклавов в советские времена была одна: создавать головную боль союзным республикам. Быть у них в тылу пятой колонной империи. И висеть камнем на шее, а также плацдармом для разворачивания группы войск, выполняющих директивы центра. На случай чего.

Так вот, случай как раз пришел. Одна незадача: центр не дал директив. И вообще испарился. Но оправиться мог довольно быстро: Борис Николаевич был по природе царь. И местные эмиры, ханы, беки и удельные князья это понимали. Достаточно хорошо, чтобы потенциал своих территориальных автономий оценивать трезво и попытаться их гасить. Что привело к тому, что всем известно. В случае Армении с Азербайджаном. Грузии. И Молдавии. И ни к чему не привело в Украине с Крымом. А также республиках Прибалтики. Русское население которых территориальной автономии не имело.

Как бы то ни было, страна поплыла. И в результате августовского путча 1991 года исчезла как единое целое. Ее буквально выдернули из-под ног. Что чувствовалось. Висело в воздухе. Было видно даже и слепому. И, тем более, зрячему образованному городскому населению. Имеющему некоторый исторический опыт. К которому – населению – большая часть евреев и принадлежала. И, поскольку главным для нормального человека в критические моменты истории является не попасть под колесо самому и выдернуть из-под него максимальное количество друзей и близких, народ поехал.

Куда глаза глядят. В США и Канаду. Израиль и Германию. Австралию и Новую Зеландию. Так как распад страны чудесным образом запоздал на полтора года по сравнению с тем неожиданным для большинства ее населения моментом, когда она перестала быть для этого населения тюрьмой. То есть стали выпускать. Еще с выездными визами – но стали. Во все страны, куда впускали. После чего пошел поток. Легко догадаться, не только и не столько еврейский.

Сочувствующие и братья

Нет в мире такой страны, где евреи жили бы в замкнутых общинах. Сами по себе. Не взаимодействуя с окружающими. Что на протяжении веков и тысячелетий для еврейского общинного и в первую очередь религиозно-общинного руководства было главной проблемой. Поскольку любовь и дружба – это хорошо. Но ассимиляция, как принято считать, – это плохо. Помимо прочего плоха она тем, что лишает евреев будущего, растворяя их в превосходящем по численности инородном окружении, исповедующем, может быть, и родственные, но иные религии, без единого шанса на сохранение традиций.

Со времен библейских Эзры и Нехемии, возражая против смешанных браков, очередные отцы избранного народа говорили именно об этом. И ради этого стояли насмерть. И противостояли ассимиляции, калеча судьбы. Иногда свои, но чаще все-таки чужие. Однако – это теоретическое обоснование процесса. А всякая теория под собой имеет еще и практику.

Практика эта, как всегда, была простой, как шпала. Кто командует общиной. В чей храм идут молиться. Кто ведет обряды календарного и человеческого цикла. То есть женит, хоронит, принимает детей и отмечает праздники. Кто собирает налоги. И вообще – кто в доме хозяин? Что понятно, естественно, простительно и объяснимо. И ровно ничего не значит в реальной жизни.

Особенно в современных государствах. Где люди живут бок о бок. Вместе учатся. Работают. Ходят друг к другу в гости. Воюют в одном окопе, наконец. И между ними складываются простые отношения. Человеческие. То есть мы опять возвращаемся все к тем же самым дружбе и любви. Симпатии и антипатии. Пониманию того, что на этого соседа, по офису или кварталу – неважно, можно положиться. А вот этот подведет под монастырь.

Причем вовсе не обязательно первый будет евреем, а второй нет. И даже скорее обратное. Если ты сам еврей. Поскольку ты на него смотришь изначально не так критически. Он почти свой. Вас многое объединяет. Ты еврей. И он еврей. И вот тут очень может быть, он тебя приложит так… По-братски. А не зевай. Не раскрывай рот. Не спи – замерзнешь.

Сколько автор напарывался в своей жизни – практически исключительно на евреев. Сколько терял денег, поверив на слово, – с тем же результатом и по тому же поводу. И в институте. И на работе. И в общественной жизни. И в бизнесе. Точнее, он напарывался и на антисемитов. И просто на жуликов. Аферистов. Нехороших людей. Разных. Но с евреями это ему как-то было чувствительнее. Может, потому, что он от представителей собственного народа этого подспудно не ожидал. Что, вообще-то, есть кретинизм высшей марки. Но из песни слова не выкинешь.

При том, что всегда в его окружении и окружении родителей среди ближайшей родни и друзей были люди, никакого отношения к евреям не имевшие. И общаться с ними было легко и приятно. И положиться на них можно было в чем угодно. И он их прикрывал, в случае чего. И они его прикрывали. И, надо сказать, не самые плохие моменты его жизни были связаны со всей этой компанией. Скорее наоборот. Что открывает безграничную, хотя и щекотливую тему: о том, как именно евреи живут рядом с теми, с кем живут. Какие отношения складываются между ними. Как все это соотносится с традицией и предрассудками, которые по большей части заменяют традицию. И евреям. И неевреям.

Не будем говорить о врагах. С ними все ясно. Поговорим о «сочувствующих» – как их называли в юности автора его еврейские друзья из Московского института стали и, соответственно, сплавов. Что явно восходило к ироничной характеристике советских евреев как «инвалидов пятого пункта». О тех, кто жил в одной общаге. С кем делили на заводской практике кусок привезенной из Москвы колбасы. Банку консервов. Что важнее, особенно когда кончались деньги, заварку и кусок хлеба. С кем дрались бок о бок на танцплощадках. Ходили на дежурства в ДНД и оперотряды. Травили байки под горячительное. И просто так, за чаем. Корпели над лабораторными. Готовились к экзаменам. Ругались. Мирились. Переживали друг за друга и друзей вытаскивали. Советовались насчет личной жизни. Справляли свадьбы и пытались, по молодости, не допускать разводов. Они вели себя как братья. Да и на самом деле были ими. Часто куда больше, чем прямые близкие родственники.

У каждого из нас одна молодость. И именно это время, как известно социологам, то самое, когда складывается круг будущих человеческих отношений. Часто на всю оставшуюся жизнь. Старшие классы – редко, но бывает. Армия – чаще. Институт – очень часто. Работа – первые несколько лет. Некоторым дана большая удача – обрастать друзьями, как корабль ракушками. Всю жизнь. Где бы ни жил и ни работал, находить близких по духу людей.

Единомышленников или просто тех, с кем комфортно, – не так важно. Что вовсе не означает возможность прожить долго в замкнутом пространстве в одной компании. Даже если, встречаясь с теми же людьми по пять дней в неделю, на работе чувствуешь себя замечательно. Полярники знают это лучше прочих. Космонавты тоже. Но полярников больше, и их опыт зимовок растиражирован литературой. В том числе художественной.

Однако никакая психологическая совместимость не предполагает возможности ее исключительно и только по национальному или религиозному принципу. Религия в принципе гораздо более прочих факторов способствует формированию замкнутых коллективов. В том числе мононациональных. До исчезающе малых величин: сотен или десятков человек.

Именно это демонстрируют на собственном примере хасидские дворы – в том числе потерявшие последнего из наследственных цадиков. Превратившиеся в закрытые, ушедшие в глухую оборону общины. Как сатмарские. И некоторые другие. Представляющие в еврейском народе абсолютное исключение. Так как, сколько бы еврейские религиозные лидеры ни твердили об опасности мира вокруг и необходимости противостоять его искушениям, евреи поступали по-своему. То есть в этом мире жили. Перенимали все, что им там нравилось. Делились своим. И это во времена, когда именно религия была главной формой самоидентификации. Маркером. Цивилизационной основой. Что говорить о современности!

Набивший оскомину пример – Карл Маркс со своей женой-баронессой и другом Энгельсом. Немцем. И масса менее показательных для советского человека, но более близких во времени и пространстве аналогов. Общее дело вообще сплачивает. Будь это охота на китов. Прокладка железнодорожной магистрали по тайге. Или борьба с басмачами. Ситуации, когда или вы все вместе их, или они вас, и тогда всем хана, как-то удивительно быстро проявляют человеческую суть.

После чего, как правило, те или иные отношения остаются до конца. Фронтовой друг – это фронтовой друг. Будь то однополчанин из-под Сталинграда. Или легионер с египетского острова Элефантина. Или с Адрианова вала, на границе с каледонскими пиктами. Соратник по общей борьбе тоже. Будь то красногвардеец Троцкого, чекист Дзержинского, барбудос Фиделя или гладиатор Спартака. И так далее, и так далее, и так далее.