Тень кондотьера - Андрей Стерхов

Словом, как бы мне не хотелось тратить на это время, однако надо было спускаться под землю. И тут – если карта не пошла, то она действительно не пошла – возникла ещё одна незадача. Чтоб осуществить задуманное, требовалось подъехать к пересечению переулка Гашека с улицей Марата – туда, где в обычном сливном колодце оборудован скрытый вход в Подземелье. Однако все подступы оказались перекрыты гаишниками: центр города замер в ожидании проезда картежа какого-то столичного мандарина. Потыкался, я потыкался, в итоге развернулся с матюгами в адрес власть предержащих и покатил через нижнюю набережную к запасному входу у Знаменского монастыря.

Добравшись до места, машину пристроил в одном из двориков нового жилого комплекса, что вырос за последние годы у южной стены монашеской обители. Надел брезентовую тужурку, каску ещё с надписью "СМУ – 17" (всегда на всякий случай лежат у меня эти вещи в багажнике), после чего, прихватив монтировку с фонарём, направился через сквер, разбитый у центральных ворот монастыря, к идущей параллельно берегу реки дороге.

Посреди сквера, возле памятника Адмиралу толпились туристы из далёкой и непонятной страны Японии, они галдели как галчата и дружно снимали миниатюрными фотоаппаратами и сам чуток загаженный голубями памятник, и купола монастырских храмов, и друг дружку. А красивая, как богиня, девушка-гид им быстро-быстро, заученно и в то же с выражением рассказывала всякое. Сперва я подумал, что рассказывает об Адмирале, но, проходя мимо, прислушался – нет, о монастыре. Действительно, что тем японцам русский адмирал? Своё золотишко из царской казны они давным-давно уже оприходовали. К чему прошлое ворошить? Да?

Впрочем, о монастыре здешнем женском тоже много чего интересного и поучительного можно заморским гостям поведать. История у него богатая, как никак ещё при Петре Великом возвели. Тот даже, насколько я знаю, пожертвовал после окончания стройки Евангелие, на коем собственноручно вывел подпись длиною – вот же затейник Петр Алексеевич был – в несколько страниц. С государевым напутствием да благословением пасторским с тех времён разрасталась потихоньку да полегоньку богоугодная обитель приделами да монашескими кельями без особых проблем. Только вот в 1841 году, когда наводнение знатное случилось, монастырь чуть было не смыло вместе с послушницами. Но, слава Богу, обошлось. Молитвы усердные спасли, да солдатики гарнизонные с добровольцами из слободской бедноты. Успели сердечные, рискуя жизнями, берег укрепить.

После же октябрьского переворота, не сразу, а где-то в середине тридцатых, лавочку, само собой разумеется, прикрыли. Объявили по тогдашним новомодным понятиям "контрреволюционной церковно-монархической организацией" и – пожалуйте барышни-гражданки по домам. Здания передали аэрогидропорту, в храмах и настоятельском корпусе разместили ремонтные мастерские и гаражи. После войны совесть, правда, поимели и вернули всё до кирпичика. Изуродованные здания попы благополучно со временем восстановили, набрали новых послушниц из нестойких комсомолок, и начал монастырь свою прежнюю неспешную жизнь. И так до сих пор.

А за пределами Города известен Знаменский монастырь тем, что в его ограде, как раз напротив алтаря, находится могила Григория Шелехова. Это тот самый беспримерной отваги и мужества человек, который присоединил к России Алеутские острова и затеял то, что в последствии назвали русской Америкой. Здесь же, в монастырской земле покоится и прах княгини Екатерины Трубецкой, женщины замечательной во всех отношениях. Вот уж о ком можно часами рассказывать, так это о ней. Причем, щедро пересыпая речь превозносящими эпитетами, рассказывать. Иначе нельзя, ибо жизнь этой русской француженки – настоящий подвиг беззаветной любви. За тот подвиг она, кстати говоря, была вознаграждена примерно: объявленная петербургскими эскулапами бесплодной, в Сибири шестерых или – точно не помню – семерых родила. Но тут уж точно без чуда не обошлось. Поинтересовался я как-то у знающей в этих толк Альбины Ставиской, как такое могло произойти, да ничего мне колдунья старая не ответила, только улыбнулась загадочно. Видать, это их тайны, женские. Не нам, дуралеям небритым, в них нос совать. Впрочем, нам и своих тайн хватает за глаза.

С трудом одолев в неположенном месте плотный автомобильный поток, я перемахнул через невысокий парапет, отделяющий проезжую часть от пешеходной дорожки, и вышел аккурат к нужному колодцу. Огляделся для порядка, подцепил монтировкой чугунную крышку, осторожно сдвинул её в сторону и полез в открытую дыру. Спустившись на два метра по лесенке из металлических скоб, остановился и поставил крышку на место. А когда добрался до самого низа, врубил фонарь и нажал нужное количество раз в секретное место. После разблокирования запорного механизма сорвал с петель крышку лаза, вырубленного в бетоне нанятыми мной таджиками, и пробрался в просторный тоннель. Дальше уже было просто, шагай себе да шагай куда нужно. Я и пошагал.

Если прочертить линию движения по поверхности, то маршрут мой выглядел бы так: вдоль берега до места впадения в Реку речушки под названием Ухашовка, дальше по прямой от завода имени Куйбышева до дома Кузнеца, затем зигзагами до Торгового центра (здесь раньше находился гарнизонный арсенал) и там уже до иняза. Именно в районе этого института, вернее уже лингвистического университета, находится тот подземный зал, который я называю предбанником. Есть ещё путь через бывшую Тихвинскую, ныне Кировскую площадь, он немного короче, но в одном месте его наглухо засыпало грунтом во время прошлогоднего землетрясении. Нужно чистить, да всё руки не доходят.

На месте я был только – неплохой, но вовсе не рекордный результат – через сорок две минуты. От бункера, где почти уже триста без малого лет хранится Вещь Без Названия (точнее – не сам этот архиартефакт, а одна из его частей, общее число коим двести пятьдесят шесть), отделяла меня теперь только глухая каменная стена. На самом деле никакая не глухая, просто нужно знать, как сквозь неё проходить. И в принципе ничего сложного.

Орудуя фонарём словно кистью, изобразил я сначала лучом на стене стебель с нераскрывшимся бутоном, а затем, отдавая чётко отмеренный кус Силы, произнёс нужное заклинание. Что интересно отворяющее заклинание по какой-то странной причуде сотворившего стену мага может быть каким угодно, но в нём обязательно одиннадцать "е" должны дружить с одиннадцатью "о", а помимо того желательно, чтобы в нём присутствовали образ огня и розы. Последние лет тридцать лично я использую такое вот сочинённое по пьяни хулигански-разухабистое:

С мороза доза, баба с воза –Всё перемелет в пыль хорей.Но брод в огне ждет рифмы "роза"Так на – возьми ее скорей.

Под воздействием вбитых в ритм колдовских звуков, бутон тут же с характерным липким причмоком раскрылся, и вырвался из него наружу цветок, весьма похожий на чайную розу. Таковым он оставался совсем недолго, очень скоро превратился в неприглядного вида огненную кляксу, что, набухнув в мгновенье ока, пошла расползаться сразу во все стороны. Уже где-то через минуту стена перестала быть каменной, стала насквозь и сплошь огненной. Чтоб оказаться в бункере, мне оставалось лишь миновать это волшебное полымя, что я с бесстрашием и проделал незамедлительно. Шагнул в огонь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});