Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова) - Лазарь Лагин

— Сэр! — счел нужным подать свой голос капитан Фламмери, но майор Цератод пропустил мимо ушей этот односложный укор, насыщенный благородством, святостью и бескорыстием, как грозовая туча электричеством, или, если хотите, как бумажник делового человека банковскими билетами.

По лицу Мообса можно было в точности проследить чувства, владевшие его могущественным земляком. Сейчас оно выражало раздражение пополам с кротостью.

Егорычев молчал. Он почувствовал себя как бы на крохотной мирной конференции, на которой ему надлежало выступить в качестве представителя советской державы, представителя коммунизма в стане империалистов. Ему была с самого начала ясна позиция, которую он должен занять, но хотелось получше обдумать, отточить свои слова. Вот уж никогда не думал ни он, ни многочисленные его друзья, знакомые и родичи, что придется ему, Косте Егорычеву, без специальной подготовки, без консультации с более опытными товарищами выступить в роли дипломата. Однако выбора не было. Егорычев был на этом острове единственным представителем советского народа, и он не мог не выступить с мнением, которое выражало бы мнение его народа. Но Егорычев решил повременить со своим выступлением. Пускай другие выскажутся до конца, а тогда уже скажет свое слово он.

— Я полагаю, — стал развивать свою мысль Цератод, — что прежде всего нам надлежало бы установить, не делим ли мы собственность, которая уже давно имеет хозяина.

«Вот именно! — подумал Егорычев. — Про хозяина-то и забыли!»

— В самом деле, позволю себе обратить ваше внимание, сэр, на местное негритянское население.

«Неужели эта лиса и вправду становится на сторону негров?» — поразился Егорычев, но последующие слова Цератода показали, что никаких изменений в мировоззрении майора не произошло и что капитан-лейтенант Егорычев правильно сделал, не поспешив высказать вслух свое одобрение.

— Вас не удивило, джентльмены, — обратился Цератод уже не только к Фламмери, но и к остальным двум присутствующим, — что местное население разговаривает по-английски и только по-английски? Вы не пробовали задать себе труд разобраться, каким образом Этот язык, вопреки всем нашим прежним представлениям о дикарях, оказался родным языком туземного населения острова, заброшенного в неведомых просторах огромного океана? И не кажется ли вам, что единственным закономерным и логически обоснованным объяснением было бы, что эти негры, или, скорее всего, их более или менее отдаленные предки, бежали на этот остров от своих английских хозяев? Попробуйте только на минутку согласиться с таким предположением, и все становится на свое место. В таком случае совершенно бесспорно, что остров должен принадлежать той нации, тому государству, гражданам которого эти беглые рабы принадлежали, то есть в данном случае Англии, Соединенному королевству Британии и Северной Ирландии. Я хотел бы только в заключение обратить внимание моих уважаемых друзей на вошедшее в пословицу бескорыстие Англии. Она никогда не заявляет претензий на то, что ей не принадлежит по праву, и если Англия на что-либо претендует, то, можете быть уверены, она имеет на это самые убедительные и неопровержимые права.

Он вытер вспотевшую лысину синим клетчатым носовым платком майора Фремденгута и приготовился слушать возражения Фламмери,

— Я был бы счастлив, — сказал Фламмери, — если бы вы оказали мне честь выслушать соображения по поводу вашей речи, равно блестящей как по форме, так и по логике и глубокой своей содержательности.

Цератод вежливо кивнул в знак согласия, и Фламмери начал так:

— Мне показались весьма ценными заключения, высказанные вами, сэр, по поводу языка, на котором говорят туземцы этого острова. Но не согласитесь ли вы, сэр, что в последующих частях вашей речи логика на время изменила своему любимцу? В самом деле, не вошло ли в пословицу не только бескорыстие Англии, но и безмятежное благоденствие, в котором пребывают все ее подданные вне зависимости от цвета их кожи? А если это так, — а я не имею ни оснований, ни желаний сомневаться в соответствующих заявлениях министров его величества, — то какие побуждения могли бы толкнуть чернокожего, подданного его величества, бежать от сытой, счастливой и беззаботной жизни куда-то, пардон, к черту на рога, на какой-то остров, где нет не только пекущихся о его счастии чиновников британской короны, но даже самых обыкновенных христианских штанов? Не проще ли будет предположить, что эти негры бежали оттуда, где они живут так, как и полагается цветным? Я имею в виду Соединенные Штаты Америки. Я призываю в свидетели всевышнего, что если есть на всем земном шаре местечко, которым эти существа почему-то особенно недовольны, так это именно Штаты. Всякая другая, более злопамятная и менее великодушная нация брезгливо отвернулась бы от таких непомерно требовательных граждан. Но, видно, Америке суждено небом нести тяжкий крест белого человека, и мы будем нести его с покорностью и ровно столько, сколько это будет угодно господу. Больше того, мы будем до последних сил, а если потребуется, то и с оружием в руках защищать наше священное право преимущественного несения этого божественного бремени, и мы считали бы трусливым и бесчестным поступком уступить кому-нибудь часть этого тяжкого труда и ответственности. Поэтому мне, как деловому человеку и гражданину государства, которому принадлежали беглые предки этих негров, а следовательно, и они сами, ничего не остается, как взять под свое покровительство всех туземцев этого острова, просветить, возвысить и цивилизовать их, преподать им христианскую веру, так как они наши братья, и Христос умер и ради них. Я кончил, джентльмены.

— Браво! — воскликнул Мообс. — Я горжусь, сэр, что принадлежу к одной нации с вами!

Фламмери презрительно промолчал. Он непринужденно прислонился к могучему и гладкому стволу дерева, под сенью которого происходило это примечательное собеседование, учтиво улыбнулся молчавшим слушателям и приготовился к возражениям со стороны Цератода.

Солнце уже успело подняться довольно высоко. Небо заметно посветлело. Поверхность океана была покрыта мириадами ослепительных, зайчиков и походила на кипящее серебро. Гравий на берегу бухты подсох и стал совсем белым. На нем тоненькими черточками чернело несколько туземных лодок, около которых деловито суетились негры, возвратившиеся с рыбной ловли. Облачко крошечных белых комочков возникло из-за светло-зеленых пальм, окружавших Новый Вифлеем, и вскоре растворилось между деревьями, которые покрывали склоны холмов, начинавшихся сразу за околицей. Это пастухи вывели на пастбище общинные стада коз. Над скрытыми за пальмами хижинами подымались голубоватые столбики дыма. Легкий бриз уносил этот дым, аппетитно пахнувший незатейливым варевом, в темно-зеленые мохнатые горы.