Манхэттен - Джон Пассос

– Ты был в восторге, ты все находил тут чудесным, когда мы вернулись.

– Знаю. Зелен виноград… Я выпью еще коктейль… Элли, ради Бога, что с нами случилось?

– Нас стошнит, если мы столько будем пить.

– Пускай… Пусть нам будет хорошо и тошно.

Когда они сидят на широкой кровати, им виден противоположный берег гавани, видны реи парусника, и белая яхта, и красный и зеленый игрушечный буксир, и гладкие фасады домов за полосой воды цвета павлиньего хвоста. Когда они ложатся, им видно небо и дикие чайки на нем. В сумерки они быстро одеваются, путаются и блуждают по заплесневелым коридорам гостиницы, выходят на шумные, как духовой оркестр, улицы, полные тамбуринного треска, медного блеска, хрустального сияния, гуда и воя автомобилей. В сумерки, одинокие вдвоем, они пьют шерри под широколиственной пальмой, одинокие вдвоем – точно невидимки в пестрой, шумной толпе. И страшная весенняя ночь надвигается из-за моря, из Африки, и падает на них.

Они допили кофе. Джимми пил очень медленно, словно его ожидала агония, когда он сделает последний глоток.

– Я боялась, что мы встретим здесь Барнеев, – сказала Эллен.

– Разве они знают о существовании этого кабака?

– Ты ведь их сам сюда приводил, Джимпс… Эта ужасная женщина весь вечер болтала со мной о детях. Я ненавижу эти разговоры.

– Хорошо бы пойти в театр.

– Поздно уже.

– Да и как можно тратить деньги, которых у меня нет?… Выпьем напоследок коньяку. Все равно – давай разоримся.

– Все равно разоримся – не тем, так иным путем.

– Ну, Элли, выпьем за здоровье главы семейства, добывающего деньги.

– А знаешь, Джимми, это будет даже смешно, если я начну работать в редакции.

– По-моему, работать вообще смешно… Ну что ж, я буду сидеть дома и нянчить ребенка.

– Не огорчайся, Джимми, это ведь временное явление.

– Жизнь тоже временное явление.

Такси довезло их домой. Джимми заплатил последний доллар. Элли открыла своим ключом наружную дверь. Улица металась в вихрях алкогольно-пятнистого снега. Дверь квартиры захлопнулась за ними. Кресла, столы, книги, оконные занавеси толпились вокруг них, покрытые горькой, вчерашней, позавчерашней, третьегодняшней пылью. Запах камчатного полотна,[186] кофейной посуды, масла для пишущей машинки подействовал на них угнетающе.

Эллен выставила за дверь пустую бутылку из-под молока и легла в кровать.

Джимми продолжал нервно шагать по комнате, выходившей окнами на улицу. Его опьянение прошло – он был льдисто-трезв. В опустелой комнате его мозга, точно монета, звенело двуликое слово: «Успех-Провал», «Успех-Провал».

Я схожу с ума по Гарри,Гарри мною увлечен, —

тихонько напевает она, танцуя. Длинная зала; в конце залы помещается оркестр. Она освещена зеленоватым светом двух электрических люстр, свисающих с середины потолка среди бумажных фестонов. В самом конце, там, где дверь, лакированные перила удерживают толпу. Анна танцует с высоким квадратным шведом; его огромные ноги неуклюже волочатся вслед за ее маленькими, проворно переступающими ножками. Музыка замолкает. Теперь ее партнер – маленький, черноволосый, ловкий еврей. Он пробует обнять ее покрепче.

– Бросьте! – Она отстраняется.

– У вас нет сердца.

Она не отвечает – она танцует с холодной точностью. Она смертельно устала.

Я и мой дружочек,Мой дружок и я…

Итальянец дышит ей чесноком в лицо, потом моряк-сержант, грек, белокурый молодой мальчишка с розовыми щеками – она улыбается ему, – пьяный пожилой человек, пытающийся поцеловать ее…

Чарли, мой мальчик,О Чарли, мой мальчик…

Гладковолосые, веснушчатые, курчавые, угреватые, курносые, прямоносые, хорошие танцоры, плохие танцоры…

Ты на Юг уйдешь…И как сахар мне в рот попадешь…

На ее талии – тяжелые руки, горячие руки, потные руки, холодные руки, записок с приглашением на танцы все больше и больше в ее кулачке. Теперешний ее партнер прекрасно вальсирует и очень мило выглядит в своем черном костюме.

– Ох, как я устала, – шепчет она.

– А меня танцы никогда не утомляют.

– Да, но танцевать со всяким…

– Не хотите ли пойти куда-нибудь потанцевать только со мной?

– Мой друг поджидает меня.

И только фотографияРасскажет мне о нем…

– Который час? – спрашивает она широкогрудого молодца.

– Час нашего знакомства, милочка.

Она качает головой. Музыка переходит на другой мотив. Она бросает партнера и бежит в толпу девиц, сдающих свои приглашения на танцы.

– Слушай, Анна, – говорит толстая белокурая девица, – ты заметила парня, который танцевал со мной? Так вот, он говорит, этот парень: «Как бы нам, говорит, потом повидаться?» А я ему, этому парню, говорю: «В аду мы с тобой повидаемся», – а он говорит…

III. Вращающаяся дверь

Поезда, как светляки, ползут во мраке по туманным, сотканным из паутины мостам, лифты взвиваются и падают в своих шахтах, огни в гавани мерцают.

В пять часов мужчины и женщины, как растительный сок при первых заморозках, начинают каплями вытекать из высоких зданий нижней части города: серолицый поток затопляет улицы, исчезает под землей.

Всю ночь огромные дома стоят, тихие и пустые, миллионы их окон темны. Истекая светом, паромы оставляют изжеванный след на лакированных водах гавани. В полночь четырехтрубные кароходы скользят в темноту из своих ярко освещенных гнезд. Банкиры с усталыми от секретных совещаний глазами слышат совиные крики буксиров, когда сторожа, при свете потайных фонарей, выпускают их боковыми дверями. Ворча, они падают на подушки лимузинов и уносятся в верхнюю часть города, на звонкие Сороковые улицы, к белым, как джин, к желтым, как виски, к шипучим, как сидр, огням.

Она сидела за туалетным столом и причесывалась. Он стоял, склонившись над ней; отстегнутые лиловые подтяжки свисали с его фрачных брюк. Толстыми пальцами он просовывал брильянтовую запонку в рубашку.

– Джек, я бы хотела, чтобы ты бросил это дело! – захныкала она, не выпуская шпилек изо рта.

– Какое дело, Рози?

– Компанию «Пруденс»… Право, я очень беспокоюсь.

– Почему же? Все идет прекрасно. Нам надо только обставить Николса, вот и все.

– А что, если он потом будет преследовать нас?

– Не будет. Он потеряет на этом уйму денег. Ему гораздо выгоднее войти с нами в соглашение… Кроме того, я могу через неделю заплатить ему наличными. Если нам только удастся убедить его, что у нас есть деньги, то он станет совсем ручным. Он сказал, что будет сегодня в Эль-Фей.

Рози только что вставила черепаховую гребенку в свои черные волосы. Она кивнула и встала. Она была пухлая женщина с широкими бедрами, большими черными глазами и высокими бровями дугой. Она была в корсете, отделанном желтыми кружевами, и розовой шелковой рубашке.

– Надень на себя все, что у тебя есть, Рози. Я хочу, чтобы ты была разукрашена, как рождественская елка. Мы поедем в Эль-Фей и уложим Николса на обе лопатки. А завтра я поеду к нему и предложу ему то, о чем мы говорили… А пока давай выпьем.

Он подошел к телефону.

– Пришлите колотого льду и две бутылки минеральной воды в сорок четвертый… Да, Силвермен… И поживее!

– Джек, бросим это дело! – вдруг крикнула Рози; она стояла у дверей шкафа, держала платье на руке. – Я не вынесу этого волнения… Оно убивает меня. Поедем в Париж, в Гавану, куда хочешь, и начнем все заново.

– И тогда-то уж мы наверняка попадемся. Нам пристегнут обвинение в мошенничестве. Неужели ты хочешь, чтобы я всю жизнь ходил в синих очках и накладной бороде?

Рози рассмеялась.

– Нет, я думаю, ты в гриме будешь выглядеть не очень хорошо… Хоть бы мы по крайней мере были по-настоящему обвенчаны!

– А какая разница, Рози? Тогда меня будут преследовать еще и за двоеженство. Вот было бы хорошо!

Рози вздрогнула, когда в дверь постучали. Джек Силвермен поставил ведерко со льдом на бюро и вынул из шкафа четырехугольную бутылку виски.

– Не наливай мне. Я не хочу пить.

– Дитя, ты должна подтянуться. Одевайся скорее и идем в театр. Черт возьми, я бывал в худших переделках. – Он подошел к телефону со стаканом в руках. – Дайте мне газетный киоск… Здравствуйте, барышня… Мы с вами старые друзья… Конечно, вы знаете меня… Послушайте, вы можете достать два места в «Фолли»?…[187] Я так и думал… Нет, я не могу сидеть дальше восьмого ряда… Вы – славная барышня… Вызовите меня через десять минут, хорошо?

– Послушай, Джек, в этом озере действительно есть бура?

– Конечно, есть! Разве ты не видела заключения четырех экспертов?

– Видела. Я все время удивлялась… Послушай, Джек, если это пройдет, ты обещаешь мне больше не принимать участия в таких сумасшедших делах?

– Конечно. Да мне больше и не нужно будет… Ох, какая ты знойная в этом платье!

– Нравится тебе?