Поселок на краю Галактики - Аркадий Стругацкий

К сожалению, я не успел в свое время просмотреть рукопись новгородца. Я только догадываюсь, что, в отличие от моего друга, альтруист Петров действительно, наверное, попытался в ней исправить своего героя. Его Эдик, увидев лазурную бухту Линдоса и руины древних цивилизаций, не мог, конечно, не переродиться. И в родную Березовку он привез, конечно, не иностранные шмотки, а цветные альбомы по древнему искусству, чтобы вечерами под сытое мычание коров рассказывать оторопелым землякам об олимпийских героях, а может, и о паскудном Минотавре, весьма смахивающем на племенного быка… Это сближает.

Совсем иначе, конечно, подошел к трактовке общего прототипа мой друг. Верный идеалам лаконизма, он начал свою повесть с емкой фразы: «Эдик Пугаев начинал с деревянной ложки…»

Рукопись Ильи Петрова (новосибирского) называлась «Ченч». Этим звонким словечком в южных странах называют давно всем известный натуральный обмен. Отдав деревянную ложку за живого слона, вы там не совершаете мошенничества. Вы просто производите ченч. Другими словами, ситуация складывается так, что вашему партнеру деревянная ложка в настоящий момент попросту нужнее, чем слон.

Определив давнюю свою мечту, привязав ее к действительности, Эдик Пугаев остановился на автомобиле. Отсутствие валюты его ничуть не смущало. В багаже у него хранилась сотни простых и химических карандашей, несколько деревянных расписных ложек и три плоских флакона с одеколоном «Зимняя сказка» — все вещи на Востоке, как известно, повышенного спроса. И пока за бортом судна голосили чайки, выпрашивающие подачку у туристов, Эдик все более и более утверждался в том, что делать ему дома без иностранного автомобиля теперь просто нечего.

Начал он с Афин, где хозяйка крошечной лавочки отдала ему за деревянную ложку десяток одноразового пользования зажигалок «Мальборо». Зажигалки эти Эдик загнал за семь долларов ребятам с полюса холода: они ведь не сходили на сушу, а потому не знали истинных цен. А за те семь долларов Эдик купил два бледно — розовых коралловых ожерелья, которые а тот же день сплавил симпатичным туристкам из Чувашии за две бутылки водки. Это была уже серьезная валюта. Имея за душой серьезную валюту, можно было передохнуть, поторговаться. «Семь долларов! — втолковывал ему упрямый грек на Родосе. — Семь долларов, ни цента меньше. Ведь это настоящая, эта морская губка!» Конечно, грек взял бы и драхмами, но Эдик был убедителен. «Два! — втолковывал он на пальцах упрямому греку. — Только два! И не доллара, а карандаша!..» Губка обязательно переходила к Эдику, а уж на судне он легко менял ее на необходимые вещи. Пять химических карандашей Эдик удачно отдал за чугунного похотливого сатира, но потом одумался, ведь на таможне чемоданы просвечивают и никуда этого сатира не денешь. Улучив момент, он отдал сатира за три деревянных ложки и два доллара стеснительной пожилой туристке из — под Ярославля.

Для Эдика стало привычным делом в любой толпе отыскивать в нужный момент знаменитого писателя Илью Петрова (новосибирского) и вешать ему на плечо свою красивую кожаную сумку. Петрова ни одна таможня не тронет. Он знаменитость! А если вдруг спохватятся и заглянут в сумку, висящую на плече писателя, он, Эдик, отобьется. От-то тут при чем, собственно? Сумка моя, не отрицаю, а водка не моя. Это, видно, Петров сунул ее в сумку. Пьет втихую, видно, козел!

В общем, Эдик в Греции не скучал, хотя, бывало, и его охватывала тоска. Скажем, в Микенаж, Кругом голые горы. Ни речки, на озера, ни поскотины, ни магазина. Трава выгорела, оливы кривые. Эдик ни за что бы не согласился жить в таком городе. Его тянуло в Стамбул. Уж там-то, знал он, «тоёта» не уйдет из его рук. Уж там-то он не останется без иностранного автомобиля!

К сожалению, на этом рукопись Ильи Петрова (новосибирского) заканчивалась.

— Ну и как? — захотел узнать я. — Вывез Эдик автомобиль из древнего Константинополя?

Илья взъярился. Вот всегда так: напишешь о достойном человеке — молчание, а ничтожество непременно вызовет интерес.

— Зачем ты делаешь из Эдика чудище?

— А разве это не так? — Илья был вне себя. — Мы собираемся в Будущее. В Будущее!.. А Эдик, он как грибок. За последние десять лет он съел десятки живых видов. Он убивает самое жизнь. Опасен сам образ его мышления. На твоем месте я бы подумал, брать ли с собой человека, который так много думает об Эдике? Не прочистить ли на всякий случай его мозги, чтобы не завезти в Будущее саму память об Эдике?

— Не преувеличивай. Для Будущего ты пока что автор «Реквиема по червю», а не повести «Ченч».

— Я бы и рад ее не дописывать, — совсем огорчился Илья, — но раскрыть тайную и явную суть эдиков — мой долг.

Вечером дождливого сентябрьского дня мы уходили в Будущее.

Выбор на участие в эксперименте выпал на моего друга. Новгородец не обиделся.

— Эта штука исчезнет? — спросил он, указывая на МВ, торчавшую посреди просторного зала.

— Еще как исчезнет! — хмыкнул мой друг. — А я даже не знаю, больно ли это.

— Не волнуйся, — успокоил я Илью. — Принцип действия МВ, он лежит вне механики. Но зато Будущее будет выглядеть самым реальным образом. Оно будет столь реально, что там запросто можно набить шишку на лбу. Поэтому — никаких вольностей, Илья. Если тебе зададут вопрос, постарайся ответить, но сам не заводи никаких бесед. Наше дело — прислушиваться, запоминать. Случайная фраза, анекдот, даже разговор о погоде — нам интересно все! Ведь это Будущее, которое создавали мы!

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………. странные, без форм фонари, даже не фонари, а радужные пятна мерцающего светящегося тумана, плавали в рыжей дубовой листве. Нигде не раскачивались бесконечные, закопченные, скучные, как сама скука, троллейно — трамвайно — электро — телефонные сети, та тусклая мертвая паутина, которая в конце XX века оплела все материки.

МВ мы оставили в плотных кустах сирени.

Парк или лес — мы не видели вокруг ни одного здания. Наверное, и наш институт давным — давно перенесли совсем в другое место, не говоря уже о деревянных домиках, которые когда-то окружали шоссе. Илья, конечно, не удержался, шепнул:

— Тут рядом дача писателя Курочкина. Давай заглянем к Курочкину, глянем на старика!

— Очнись! Какая дача? Какой писатель?

— Нам нужны люди!

Впрочем, волновался он зря. То тут, то там мелькали среди кустов, за деревьями, на зеленых газонах многочисленные пестрые платья, платки, накидки. Где-то недалеко раздался неясный нам шум, похожий на шипенье пневматики, и народу на многочисленных аллеях и дорожках сразу прибавилось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});