Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

Во-от! Все роют, как кроты, а я не могу — я раненный (и пьяный). Хожу, командую, «рулю». Не зря. Отловил группу бойцов во главе со старшим сержантом. В руках — пилы, топоры. Оказалось — в лес, деревья на перекрытия валить.

— Не понял я тебя, старший сержант. Сержанту голова для чего дадена? Кашу в неё есть и каску таскать? Вон же ветка чугунки. Тебе готовые перекрытия и скрепление. Рельсами яму перекрой, шпалами перпендикулярно, костылями пришей — землянка или огневая точка готовы. Путь всё равно повредить надо, чтобы немец им долго не смог пользоваться. Понял? С тебя махра за науку.

Взялся помогать, так до конца. Пошли искать путевой инструмент. А у сарая путейцев — скучающий часовой.

— Кого караулишь, пехота?

— Пленных, мать их растак! И не сменяют. Все пообедали, а я всё стою.

— Открывай, нам инструмент нужен.

— Так он с другой стороны, со стороны пути. Здесь помещение для отогрева путейское.

Сержанта с бойцами послал за инструментом, сам остался.

— И много их там?

— Дюжины три.

— Ни фига! Богатый улов. Ну, ты ещё покарауль, а я сейчас что-нибудь придумаю. Мои ребята пашут, а эти «сверхчеловеки» прохлаждаются? Не пойдёт!

Заставить их работать на благо нашего батальона — идея соблазнительная, но их же охранять нужно. А охранники — копают. Отрывать их — тоже на тоже. Медсанбат!

Легкораненые сидели на кирпичах, курили, гутарили в ожидании транспорта. Угостил их куревом.

— Ну, что, сачки? Кончилась для вас война?

— И когда же она кончиться?

— Есть желание ещё послужить на благо Родины?

— С удовольствием бы. Так не пустили врачи в строй.

— А в строй и не надо. Там пленные сидят, скучают бедняги от безделья. Их хотел заставить работать, так чтобы хребты затрещали, но боюсь разбегутся. И в охрану им приставить некого — все позиции готовят. Вот, думаю — я копать не годный, прогнали меня ребята, а вот немца покараулить — в самый раз. Я его одной рукой пристрелю. Есть добровольцы помочь мне?

Нашлись. Отобрал дюжину ходячих.

— Вас хоть кормили?

Так и знал — не успели. Повёл к Тарасенко. Пока мой «комендантский взвод» питался, инструктировал старшину.

— Тарас, там ещё есть легкораненные. Наши и из дивизии. Голодные.

— Как я паёк спишу?

— Так не за просто так. Пусть трофеи собирают. А не ходячих, сидячих поставь на снаряжение лент пулемётных. Из немецких винтовок пусть патроны достают. Нашим пушкарям выдай трофейные пистолеты и автоматы вместо винтовок. Там сориентируйся по сколько на расчет, в зависимости от трофеев. И своей тыловой команде раздай пистолеты и автоматы. С ними удобнее, чем с винтарями. Если хватит автоматов — шоферам выдай. Пулемёты все — в роты. Винтовки пусть сдадут, а то побросают где попало. Их, вместе с трофейными карабинами, сдашь заму по тылу батальона. Я с ним переговорю — в тыл отправит, на формирование частей. Эта мысль ясна?

— Шошь тут не ясного? И своих отправлю, как освободятся. Трофеи — дело серьёзное. Технику тоже брать?

— Конечно! Не вечно же на кобылах-то промышлять. Бензин, соляру, керосин, моторные масла — собрать. Вот, только вспомнил! Фляги у немцев неплохие, а у нас, у половины — стеклянные. Обменяй. Их горючей смесью наполним — танки жечь будем, всё больше пользы. Что-то ещё хотел сказать.

— Иди уж, Виктор Иванович, не дети малые, разберёмся. Тут и Школеров меня инструктировал, и ты, сейчас ещё Степанов подвалить, цэу давать будет. Вспомнишь — скажешь.

— Ну, давай!

Ребята поели, вооружили их пистолетами и автоматами, показал как это работает, повел к сараю с пленными. Там, произнеся «заклинание», положенное по уставу при снятии часового с караула, отправил его обедать, сам открыл широкую дверь. Первый, кого я увидел, был тот самый немец, что чуть меня не застрелил. Только теперь с перевязанным лицом (я, оказалось, ему пол-лица отгрыз). Он засучил ногами, отползая поглубже. Я усмехнулся. Боится — это хорошо. Передвинул автомат под руку, навел на немцев.

— Кто понимает русский?

Молчат. Блин, где Кадет? Покричал, докричался — бежит.

— Скажи им — надо работать, арбайтен, шнеллер. Кто не будет арбайтен, того пуф-пуф, расстреляем. Потом сварим и съедим. Переводи, переводи. Смотри, какие глаза у этого, недоеденного. Э, это не надо переводить. Спроси — они поняли? Тогда встать!

Немцы поднялись. Не все. Двое остались лежать.

— А эти что?

— Раненные.

— Нам такие не надобны.

Две короткие очереди моего автомата.

— Ещё им скажи — при малейшем нашем ими недовольстве — стреляем без предупреждения. Перевел? Ребята, слышали? Чуть что не понравиться — вали их и в пинки. Оказывают сопротивление или попытаются бежать — стреляй без раздумий — их в Европе пятьсот мильёнов, ублюдков этих.

Сначала погнал их к медэвакопункту. Там я видел большую воронку. Раздали немцам лома, кирки и лопаты — выкопали большую и длинную яму. Это будет братская могила нашим пацанам.

— Нет, ребят, гони их к чугунке. Хоронить своих сами будем. Пошли путь разбирать и шпалы доставать. Кадет, иди. Отдохни до вечера. Если что — скажешь, я разрешил. А с вечера и всю ночь опять копать будем. Давай, давай!

Подбегал Колька Школеров, старлей, зам по тылу нашего батальона. Протрещали с ним час, а может и больше. Хороший парень. Двадцать два всего, а старший лейтенант. Из студентов. Учитель. Успел даже повоевать два дня взводным. Потом ранение — госпиталь, звание старлея, медаль «За отвагу».

— Хорошо — погода плохая, — скаламбурил он напоследок. — А то бы сейчас покоя их самолёты не дали.

Окликнул Степанова. Шёл он грустный.

— Досталось?

— Ага.

— Рассказывай.

— Тебе как? Как было или литературно?

— Нет, человечески.

— Наполеонами херовыми нас назвал, — вздохнул ротный, — и полчаса меня распекал. Жизни учил. Что бы, значит, я тобой командовал, а не ты мной.

— Ты ему сказал, что это моя идея?

— Нет, конечно. Он сам допетрил. Спросил только ехидно о твоём самочувствии. Просил вперёд батьки в пекло не лезть.

— А, значит, он сам задумал то же самое! А теперь сомневается. Думает, что если мы допёрли, то и немец его задумку разгадает. Для этого и отвел твою роту. Пушки где позиции готовят?

— Наши — на этом склоне, трофейные — на том.

— А энпэ он где задумал ставить?

— На гребне.

— Ну, точно! На виду немца окапываются, а ночью отойдут. А глубоко копают?

— Да, нет. Как-то странно роют. Сразом везде. И окопы, и ходы сообщения. И по пояс не закопались.

— И не будут. Если я правильно понял Ё-комбата — это ложные позиции. А основные — ночью копать будут. Во, я же говорил — вторая рота обедать идёт. Спорим, два взвода из трёх здесь останутся?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});