История Роланда - Пилип Липень

DE. Истории зрелости и угасания. Ключ к мужскому естеству

«Не сходить ли нам прогуляться, Ролли? Так, немножко, до гастронома и обратно?» У Хулио безмятежно-вопросительные голубые глаза, отказать им положительно невозможно. По пути к магазину он вертит головой, машет руками и рассматривает встречных женщин. Раскатисто сморкается в снег и хохочет. «Хули, прекрати! Распугал всех красавиц. Ты становишься грубым и непохожим на себя. Что с тобой?» Ещё пуще хохочет: «Послушай сказку, Ролли! Давай рассказывать сказки, как раньше? Постой! Послушай». Мы стали у водосточной трубы, у обледенелого сугроба, руки в карманы.

«Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве жила-была принцесса. И умница, и красавица, и папина любимица – всем хороша! – да только не была она жизнью довольна. Хотелось ей не девочкой быть, а мальчиком. Хотелось дёргать за косички, подставлять подножки, разбивать носы и плевать сквозь зубы. И чем старше она становилась, тем сильнее её желание разгоралось. В те давние времена операций по смене пола ещё не придумали, но принцесса верила, что есть некий ключ к мужскому естеству, и стоит только его сыскать, как тело её преобразится. Попа похудеет, плечи расширятся, вырастет морковка – и обретёт она счастье! Долго искала ключ принцесса. Стригла волосы под машинку, а ногти – под ножницы, носила ковбойку, джинсы и ботинки с квадратными носами, курила крепкий Кэмел, ночевала с горничными… Но мужчиной всё никак не становилась, и даже горничные норовили от неё улизнуть, замуж за гусара. Принцесса не отступалась: пила пиво, ходила на футбол да на рыбалку, подружилась с ворами да подонками, выучилась по матери браниться и по-тюремному... Но ничего не помогало – оставалась она столь женственной, что рыбаки робели и смущались, а подонки бледнели и лепетали о любви. Ещё упорнее взялась принцесса за дело: занялась новейшей философией, написала блестящую работу по теории нечётких множеств, освоила Perl, взломала сеть мэрии и выложила туда порно, купила себе джип-внедорожник размером с грузовик... Но всё зря! Шея оставалась лилейной, а грудь – трепетной. Отчаяние! К самым последним мерам прибегла принцесса: пила стаканами водку, закусывала луком, спала без любви со всеми подряд и храпела во сне. Но и это тщетно… И вот однажды не выдержала она, прибежала в слезах к отцу-батюшке, упала лицом в мантию, да и рассказала всё начистоту. Погоревал-погоревал царь, но делать нечего, надо доче помочь. Очень либеральный царь был. Отправил её к мудрецу-старцу, на северный остров, в монастырь. Долго ли, коротко ли, через горы да через моря – добралась принцесса до старца. Выслушал её старец и рече: высморкаться на землю тебе надобно, жено. Вот ключ к мужскому естеству. Страшно стало принцессе и гадостно! Закричала, заплакала, заломила локти белые. Однако что ж, коли идти – так до конца. Вышла она из избы, расставила ноги на снегу пошире, зажала одну ноздрю пальцем, а в другую как дунет изо всех сил! Вылетел из носа сморк, упал оземь – и чудо случилося! Громыхнул в зимнем небе гром, просияла радуга. Сотряслося тело девичье: расширились плечи, набухла морковушка, закурчавилась бородушка. Обернулася принцесса принцем – и зажил принц припеваючи! Ходит по замку гоголем, да поплёвывает. А иногда и высморкается на землю-матушку, чтоб эффект закрепить. Женился, детушек малых завёл. А когда отец-царь состарился, на трон взошёл».

DF. Истории зрелости и угасания. О мальчике

Мы шли. Гулкими цилиндрами тоннелей, извилистыми мостами-многоножками, сложными переплетениями скоростных шоссе. Всё присыпано серой пылью. «Не прислоняйся, Хули, испачкаешься». Пересекли чахлый парк. Оградки сломаны, скамеечки сожжены, ноги гудят. Хулио тяжело дышит, он устал. Небо белёсое, тусклое. Идём медленно, упорно. «Нет, отдохнём, присядем! Расскажи сказку, Ролли, твоя очередь». Ладно.

«Жил-был на свете мальчик. И лицом пригож, и щеками румян, и волосом золотист – да только не был он жизнью доволен. Хотелось ему не мальчиком быть, а ангелом бестелесным. Особливо досадовал мальчик на мужское своё естество – и часто по комнате в мрачности бродил, думы раздумывал. Что ж такое творится, – хмурил брови, – что ж за униженье такое? Зачем весь мир сквозь призму полового инстинкта вижу? Зачем всех деяний движитель – жажда размноженья? Зачем этот жаркий стержень во мне? Темнея челом, спускал шорты и колготы, разглядывал себя в зеркале холодным взором. И снова по комнате ходил-бродил, на табурете кручинился, о свободе горевал… И постепенно от грустей и печалей таких неизбывных стал мальчик в размерах уменьшаться. И чем мельче становился, тем меньше тоски да несчастия в нём помещалось. За зиму совсем в крошечку превратился, ростом с солдатика игрушечного. А когда весна наступила, перестал себя вовсе в зеркале видеть. Точкою мальчик стал, и не осталось в нём ни стержня, ни жажды, ни веса земного. Воспарил он над полом, сделал круг над табуретом, да и вылетел в форточку, в небо весеннее, вечернее. А там! Тёплой землёю пахнет, молодою травой, дымком дальним. Летит себе мальчик над берёзами да радуется – как славно ангелом быть!»

E0. Истории зрелости и угасания. Об ангеле

Когда стемнело, мы сошли с дороги и расположились на склоне сухого холма, под сенью старинного дуба. Жёлуди. Хулио развёл огонь, а я разделил поровну финики и роллтон. «Это называется разбить бивак», – опытно сказал Хулио. Мы утолили жажду плоти, улеглись поудобнее и смотрели, как искры ломаными траекториями улетают в тёмный воздух – и гаснут. Хулио прикурил Житан от веточки, откашлялся и принялся за вечернюю сказку.

«Думаешь, Ролли, ангелам так уж хорошо живётся? С одной стороны конечно да, но с другой! Они такие маленькие, Ролли, что не могут сидеть – проваливаются сквозь молекулярную структуру табуретов и вообще предметов. И поэтому им приходится всё время держаться на лету. Само собой, постепенно у них за крылышками отрастают мощные мускулы, но новичкам ох как несладко поначалу. Большинство конечно выдерживают... Ну так вот, Ролли, был у них там один молоденький ангел, слабенький, который умирал просто – так тяжело ему было. Пока остальные гимнопением занимались в эфирах лучезарных и славословия Создателю возносили, этот молоденький всё вниз смотрел. Завидовал он земным тварям со страшной силой! Устойчивость, почва под ногами, уверенность. Понятное дело, человеком стать ему и в голову не приходило – уж очень подлое и гнусное создание, ну и животные ненамного лучше – кровь, кости, кишки, брррр. Но вот например камнем быть – скучновато казалось. Больше всего ему цветы нравились! Ты какие цветы любишь, Ролли? Герберы? Ну-ну. А вот ему абсолютно всё равно было, какие цветы – лишь бы только крылышками не махать больше никогда, никогда. Думал он думал, и вот что придумал: надо ему грязью облепиться, чтобы на семечко цветочное стать похожим, в землю упасть, да и вырасти! Выждал он момент, когда Создатель отвернулся, сложил крылышки – и на свалку спикировал, в самую помойку. Плюх в лужу! Но не липнет грязь к эманации чистого духа. Стиснул тогда зубы молоденький, забрался к бомжу за пазуху и пропитывался там с неделю испарениями зловонными. Потяжелел немного, округлился. Потом на недельку в мешок с тухлым луком. Потом в гнилую рыбью требуху, потом... Короче говоря, Ролли, порастерял ангелок понемногу свой лоск небесный, оброс-таки тленом и грязью. Долетел из последних сил до луга и в мать сыру-землю упал. Но вот огорчение: осень уже настала. Пришлось ему ещё под снегом целую зиму дрожать».

Зевая, Хулио отвернулся и накрыл голову свитером. Я тронул его и спросил, чтобы сделать приятно: «Эй… так чем же сказка кончилась?» «Ну... вырос он цветочком по весне». «А каким цветочком?» «Ну… ромашкой. Давай уже спать».

E1. Истории зрелости и угасания. О ромашке

Лесами Месопотамии, степями Уссурии – за следующий день мы так устали, что махнули руками на возможность дождя и остановились на ночлег у края ромашкового поля. «Ромашковый чай повышает тонус и потенциальную энергию. Заварим чаю, Ролли?» – он уже забыл свою вчерашнюю сказку. «Стой! Не тронь их! Ромашки – это опасные, смертельные цветы». Хулио присел от страха. Ромашки недобро колыхались, багровые в свете костра. «Да-да, Хули! Вот послушай, что я тебе расскажу, раз уж моя очередь: жила-была ромашка. Выросла она на лужайке возле свалки, на солнышке, красивая, высокая. Ей бы жизни радоваться, да только не могла она – скверные запахи мешали. То тухлой тыквой повеет, то гнилыми яблоками, то скисшей капустой. А уйти нельзя никуда. И возроптала ромашка – за что ей, прекрасной, наказание такое обидное? Стала зверушкам завидовать, которые на лапах бегать могут и спать, где вздумается. Особенно ей котёнок нравился, который у местного бомжа жил – чёрненький, с белыми усами и голубыми глазами. Играл с травинками, выслеживал жуков, вылизывал лапки. И взмолилась однажды ромашка изо всех сил: хочу, хочу котёнком быть! А растения – они двойственную природу имеют: цветы в небо смотрят, а корни подземным огнём питаются. Полетела молитва и вверх, и вниз. Создатель услышал и только плечами пожал – дура. Зато Разрушитель коварный – тут как тут! Говорит ромашке: хочешь с котёнком поменяться? Хочу, хочу! Сверкнул глазом, щёлкнул пальцем – хоп! Наслаждайся! И исчез. Поменял. Да только обманул немножко – стала ромашка не котёнком, а сразу взрослой потасканной кошкой. И хлебнула она, Хули, ох хлебнула… И сапогами была бита, и с голоду помирала, и деток её два раза в год бомж топил, и хвост дети подожгли, и... не буду продолжать», – я замолчал, сглатывая слезу. «Скверная история, Ролли. Ну а что ромашковый чай? Почему его пить нельзя?» «А потому что в одной из ромашек – тот котёночек, Хули, насильно заколдованный и обездвиженный. Он уже давно там в тигру лютую превратился. Тронешь – и сразу руку отхватит».