Закон Мёрфи в СССР - Евгений Адгурович Капба

он в беседках всё время заседает!

— Ну, пусть идёт тогда, — пожал плечами я.

Момент на самом деле был тонкий: Сережа-Домино вполне мог наплевать на своих товарищей и устроить мне знатный подляк, заорав что-нибудь типа «убивают» или «атас, менты». На этот счет я тоже подстелил себе соломки, но использовать последние аргументы в виде двустволки под сиденьем мне очень не хотелось…

Тем не менее, я спрыгнул на землю и махнул хайбером Артеку:

— Открывай фургон, выпускай этого вашего Домино. И смотри мне!

Рассветало. Сережа, подслеповато щурясь, выбрался на улицу.

— Приехали? — спросил он.

— Приехали… Хозяева не спят: вон — печь топится.

— Дядя всегда затемно встаёт, — проговорил Домино, а потом захлопнул рот и сжал губы.

Ага! Я едва не подпрыгнул от неожиданности: дядя? Это кто — дядя? Казанский что ли? Или кто-то из его ближников? Вот это новости! Новости-говновости… Тяжелая артиллерия теперь будет тут точно нелишней! А потому я шагнул снова к водительской двери «еразика», сунул левую руку под сиденье и взвел курки.

Машина стояла аккурат так, чтобы я смог пальнуть вдоль кабины — через открытые дверцы в сторону калитки.

— У меня там два ствола, и в обоих — утиная дробь. Сбежать не успеешь, Сережа. Превратишься в фарш, так и знай. Твое дело — дать понят что мы свои, смекаешь?

Зашуганный Сережа-Домино смекал. Он подошел к калитке и залязгал клямкой, дергая ее скованными руками.

— Ямщик! Открывай! Это Домино! — надрывался он.

Сережа орал, наверное, минуты три. Мне казалось, сквозь его вопли я слышал шевеление в доме: наверняка там готовились к встрече нежданных гостей. В чердачном окне мелькнула тень, скрипнула дверь где-то за домом, потом калитка открылась, и я с облегчением и огорчением одновременно увидел мужика из тренажерки — Лысого:

— Вот-те здрасте! — сказал он. — Домино, Артек… Это кто в машине — Щепка? А что это с вами такое случилось? Кто вас так отделал, а? Погодите-ка, бакланы, кого вы с собой… Шкипер? Какого хрена?!

— Спокойствие, только спокойствие, — проговорил я. — Это я их сюда привез, а не они меня. Ваш соратник вынудил меня к крайним мерам, решив продолжить казалось бы разрешенный уже конфликт… Сейчас я целюсь в вас из двустволки, и мне нужно честное слово, что прежде чем попытаться меня прикончить, вы соизволите разобраться в ситуации.

— Моего слова будет достаточно? — проговорил Лысый осторожно.

— Вполне.

— Тогда я обещаю, что тебя сначала выслушают, а потом уже будут решать, что с тобой делать. Ямщи-и-ик! Слезай с чердака, сходи к старшому… Домино опять в за*упу полез… Эмир, это свои, убери обрез.

Тот, которого назвали Эмиром, оказывается, целился в сторону «еразика» из дырки в заборе, с противоположной калитке стороны дома. Меня бы он с первого раза хрен достал, а вот Щепку с Артеком — этих да, свалить бы смог.

После слов Лысого я руку со спусковых крючков убрал, а хайбер сунул под куртку — там у меня на кустарного производства портупее крепились ножны. Тесак-ятаган — это часть легенды, я над ним трясусь и ношусь как дурень с писаной торбой. Наверняка Лысый уже поведал об этом своему вождю, пахану, главарю… Или как это у них называется?

Зверская рожа Ямщика выглянула с чердака, Эмир и Лысый смотрели с грешной земли: закованные в наручники и избитые «седые» все в троем прошествовали с понурыми лицами через калитки к дому. Я закрыл дверцы «ЕрАЗа» на ключ, прекрасно осознавая, что это даёт только иллюзию защиты. Если будет нужно, обитатели страшного дома вскроют машину в два счета, и плакало моё ружьишко…

— Пошли уже, Шкипер, — сказал Лысый и, не побоявшись показать мне спину, прошел во двор и поднялся на крыльцо.

На холодной веранде стояли два кресла, покрытые ковровыми дорожками и круглый столик с вазочкой, в которой я увидел букет сухих бессмертников. В доме есть женщина? Сложно представить себе звероватых бандитов, укращающих жилище цветами…

— Давай присядь, подожди тут, — Лысый указал на одно из кресел. — Пока старшой там племянничка привечает…

Я присел, и тут же задумался — "племянничка"? Странные у них тут взаимоотношения. По всей видимости, родственные связи с главарем не давали Серёже каких-то особых преимуществ. По крайней мере, судя по ситуации в тренажерке и по этим вот странным репликам, особым уважением Домино не пользовался, хотя и водил за собой целую бригаду. Наверняка людей у него было больше, чем двое, просто по какой-то причине он не посчитал нужным брать с собой на дело всю банду. Или его люди отказались вписываться в мутное дельце.

— Скажи мне в двух словах, что у вас там произошло? — Лысый остановился у внутренней двери — массивной, выкрашенной синей краской.

— Эти убогие вломились ко мне в квартиру, но оказались третьими по счету желающими свести со мной счеты. По итогу — хрен там у них получилось. Мне еще и выручать ваших абибоков пришлось — присели они в КПЗ, и менты, видимо, хотели с ними вопрос по-свойски закрыть. Но мне такой расклад вообще не с руки — других выходов на сбыт у меня нет, и в одиночку гешефты делать в Минске — дохлое дело. Один идиёт не означает, что вы все идиёты, это я в подвальчике понял. Мне один земляк при погонах шепнул, когда их повезут, я водиле по кумполу дал, вытащил туебней… А они уже сказали, куда ехать.

— Дела-а-а… Ментов за собой сюда не притащили?

Я пожал плечами:

— Машину сменили. Старались — аккуратно.

— Дела! — повторил Лысый и, скрипнув половицей, скрылся за синей дверью.

Из-за двери раздавался гомон голосов, звяканье посуды, и — внезапно — звуки музыки:

— …Я возвращаю ваш портрет

И о любви вас не молю!

Хотя прошло немало лет,

Я вас по прежнему люблю!

Это было и вправду неожиданно — романсы в бандитском логове с утра пораньше. Было ли мне страшно? О, да! До дрожи. Я понятия не имел, что там внутри. Не знал — успеют ли приваловские волкодавы? И вообще не представлял, как воспримет неведомый и страшный Казанский новости о похождениях своего дебильного племянничка. Может он в нем души не чает и велит растерзать меня в сию же секунду, а я, дурак, приперся — вот вам, извольте, голова на плаху…

Сидя в кресле, я сложил руки на груди — так, чтобы правой ладонью касаться эфеса афганского клинка. Есть у нас, мужиков, такая придурь — мы сильно любим оружие. Любому мужчине, кто