Фактор беспокойства - Алексей Ковригин

только евреи. Боюсь что это неспроста, наверное, и мне пора бы уже всерьёз задуматься об обрезании. Это конечно ирония и сарказм, хотя консульских однажды совершенно непреднамеренно рассмешил до слёз. Как-то раз приехав забрать почту из дома и отправить свои письма, машинально поздоровался и начал свой разговор на идиш. Нее-е… Пора домой!

На сцене ресторанчика «Русская чайная» сегодня поёт Ольга Вадина. Закончив своё выступление, она спускается к нам и знакомлю её с Джулиусом и Людмилой. Эпштейн откровенно робеет в присутствии таких чаровниц, а я просто наслаждаюсь обществом двух этих красоток. Кстати, кажется я понял зачем Ольга так настойчиво приглашала меня к себе домой и отчего все репетиции романсов мы проводили у неё. Дело в том, что Арманд Хаммер не очень-то спешит признавать своё отцовство. Видимо, по его мнению, светловолосый, немного курносый и розовощёкий мальчуган четырёх-пяти лет, что во время репетиций постоянно вертится вокруг «дяди Миши» и Мамы, не очень-то похож на классического еврейского мальчика. Чудак человек! Он бы ещё возмутился тем фактом, что малыш родился не пейсатым, не в кипе и сразу не обрезанным. Хотя в чём-то его понимаю. Это только в анекдотах Одессы, где много моряков в том числе из арабских и африканских стран, папаша еврей на ехидное замечание соседей:

— Изя! А тебе не кажется немножечко странным, что твой Йося родился чуточку подкопчённым? — благодушно машет рукой и отвечает: — Ой, вей! А то вы мою Цилю не знаете? Она ж если берётся что-то готовить, так у неё обязательно что-нибудь да пригорает!

Но эта благодушность есть только в одесских анекдотах. На самом же деле в жизни и до смертоубийства может дойти. «Цивилизованные» люди везде одинаково ревнивы и от национальности это не зависит. Но я абсолютно уверен, что в данном конкретном случае подозрения совершенно беспочвенны. Если уж ГПУ решило Ольгу под Арманда банально «подложить», то наверняка уж озаботилось тем, чтоб она не имела даже гипотетической возможности «сходить налево» и сорвать «операцию внедрения». И кажется моё общение с Хаммером идёт на пользу этой семье. Во всяком случае при последних наших встречах Ольга вся так и лучится добротой и нежностью к сыну и мужу, а последний стал гораздо больше времени проводить с наследником. Да и сама Ольга довольно заметно начала «округляться» и подозреваю, что вскоре ей станет «совсем чуточку» не до выступлений на сцене. Что ж, я только рад за неё и Арманда. В последнее время у меня с ним установились нормальные дружеские отношения, хотя доверительными их и сейчас не назовёшь. Так по началу он видимо вообще в чём-то меня подозревал и всё наше общение ограничивалось только «Здравствуйте-Прощайте». Но видимо навёл обо мне справки и убедился, что я действительно всего лишь музыкант, а не чей-нибудь тайный агент и на его секреты не претендую. А мои рассказы о себе и моей маме убедили его, что я таки-да, действительно «самый настоящий еврей» хотя «совсем немножечко» не похож на «типичного еврейского юношу».

Вскоре наши «посиделки» в ресторане заканчиваются. Эпштейн утром убывает в Голливуд, мне тоже пора отдыхать, а Ольга с Людмилой остаются поболтать «о своём, о девичьем». Надеюсь они подружатся, всё-таки у этих молодых женщин общие интересы, а в большом городе сложно прожить, не имея близкого друга. На прощание беру у Люси её домашний адрес и обещаю уже на следующий день ближе к обеду обязательно навестить с визитом Людмилу и Зинаиду Михайловну у них дома.

* * *

Во время обеда в доме у Лопато дамы делятся последними новостями о наших общих знакомых оставшихся в Париже. Зинаида Михайловна со смехом рассказывает об Артуре Антоновиче, что в конце сентября однажды нагрянул к ним в гости находясь в изрядном подпитии. И возбуждённо размахивая газетой поминутно восклицал, что: — «Анатра всегда верил в этого несносного мальчишку»! Так они узнали «о мировой сенсации» — открытии гелиоглифов на плато Наска. Ну да! Шумиха в газетах и журналах тогда поднялась нешуточная. Об этой новости сообщили все мировые издания и на какое-то время она даже потеснила на второй план сообщения с «Латиноамериканских фронтов». Тем более, что источником сенсации стал известный американский учёный-историк Пол Косок из Нью-Йоркского университета Лонг-Айленда. Не знаю, чем первоначально руководствовался Ла Гуардия в выборе своего «консультанта», но его «креатура» полностью оправдала надежды Мэра, подтвердив сенсационное открытие не менее сенсационными фотоснимками. Первоначальное короткое сообщение гласило что это открытие совершил американский профессор при поддержке Мэра Нью-Йорка, организовавшего «археологическую экспедицию». Но дотошные проныры-журналисты быстро докопались до истины и даже разыскали в Мехико моего друга Альберта. А тот в свойственной ему манере возмущённо поведал, что это именно мы были «первооткрывателями». Впрочем, на первенство так же претендует Испания, заявившая что об этом феномене она знала ещё с незапамятных времён из сообщений своих конкистадоров.

Так что в обширной статье самого Пола Косока уже вскользь было упомянуто, что экспедиция состоялась после сообщения о загадочных рисунках от «эксцентричного путешественника», которого непонятно с какого перепуга «понесло в горы». Но тут Косок наступил «на больную мозоль» Шуберту, уже сложившему «два плюс два» из газетных сообщений. Вскоре в «Нью-Йорк таймс» появилась большая и, как я понимаю, «заказная» статья о молодом советском дирижёре Майкле Лапине, что сейчас выступает в Театре Шуберта. Оказывается, этот молодой Маэстро не только «популярный композитор и дирижёр», которому сам Артуро Тосканини доверил управление своим оркестром, но к тому же отважный пилот, покоривший Анды в целях рекламы своего мюзикла и попутно мимоходом совершивший мировое открытие. «Подумаешь… А я ещё вышивать могу… и на машинке тоже»©

Немного поговорили о будущем фильме что собираются снимать братья Уорнеры. Судя по вспыхнувшей мечтательности в глазах Люсеньки, девушка совсем не против того чтоб сниматься в кино. Но тут я ей не помощник, не настолько уж хорошо знаком с Джеком Уорнером, чтоб рекомендовать ему «начинающую актрису» по блату. Вот с Ольгой Вадиной познакомил, текстов новых песен пообещал, а большего, увы, не могу. Неожиданно в нашем разговоре всплывает фамилия Александрова. В первый момент даже не сразу соображаю, что речь идёт о том самом человеке, которого разыскивал в Остине по просьбе Порфёненко. Зинаида Михайловна печалится дочери что Сашенька Александров, старый знакомый и друг семьи ещё по Харбину, теперь совсем без средств, так как оставил прежнее место службы.

— Люся, ты же помнишь каким гордым и щепетильным был Александр Сергеевич? Даже не хотел поначалу принимать помощь от Ильюшеньки на изготовление протеза. Еле уговорили! А теперь новый владелец ресторана потребовал, чтоб его швейцар встречал гостей «при полном параде» и для этого нацепил на свою грудь «иконостас» из чужих орденов. Для бывшего прапорщика Императорской армии это совершенно невместно! Сашенька с негодованием отверг требование нового хозяина. Вчера при нашей случайной встрече сказал мне, что лучше уж опять начнёт прыгать с парашютом на потеху публики, чем согласится на такое постыдное унижение своего достоинства и чести! Хотя в его возрасте и с его увечьем всё это может закончиться трагедией.

Вот тут и насторожился, а задав несколько уточняющих вопросов полностью уверился, что это именно тот человек, что мне нужен. Однако, как же тесен Мир. И как причудливы его хитросплетения! Распрощавшись с хозяйками тут же отправляюсь по указанному адресу ресторана, а там у официантов узнаю адрес гостиницы где проживает отставной прапорщик. Возможно, что помощь старого товарища и его предложение сейчас окажутся как нельзя кстати для человека, оказавшегося в очень непростой жизненной ситуации.

* * *

Александр Сергеевич поначалу встречает меня настороженно, но узнав, что я приехал передать привет от Владимира Порфёненко, тут же приглашает пройти в номер и усадив за стол принимается дотошно расспрашивать о своём товарище. Деньги от бывшего компаньона принимает, но как-то равнодушно, а вот мои рассказы о «Борисове» и семье Владимира Николаевича слушает с интересом и явно радуется за своего старого друга. От предложенной стопки водки «за знакомство» отказываюсь, ссылаясь на завтрашнюю репетицию, но стакан крепкого чая принимаю с благодарностью. А дальше наш общий разговор как-то незаметно переходит в монолог бывшего прапорщика. Невольно вспоминаю себя «прошлогоднего», когда так же «изливал душу» ныне покойному Илье Ароновичу. Видимо потребность выговориться постороннему «о наболевшем» присуща всякому русскому человеку.

История этого белоэмигранта, уставшего от безысходности своего существования, в общем-то типична для