«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

Так как этот осведомитель, по словам моего подчинённого, являлся лицом ненадёжным, да ещё членом, попросту говоря, бандитских групп, только прикрывавшихся для революционного фасона именем максималистской фракции саратовской организации Партии социалистов-революционеров, свидания с ним происходили не на конспиративной квартире отделения, которую он по ненадёжности мог «провалить», а в одном из самых гнусных кабацких притонов. Помещение этого притона поздно ночью всегда возбуждало во мне отвращение, которое надо было преодолевать. Я никогда не забуду общего фона этих свиданий в притоне — а мне пришлось бывать там не раз и не два, и не только с этим сотрудником.

По предложению моих подчинённых, которые на свидания с этим полубандитом и полусотрудником ходили всегда вдвоём безопасности ради, я облачился в самый старый пиджак поверх ситцевой русской рубахи, на голову нацепил «заклёпку» (кепку самого замызганного вида), перемазал лицо в какие-то тёмные полосы и всячески демократизировал усы и бородку.

Было часов одиннадцать вечера. Втроём, с револьвером в кармане, мы подошли к мрачному двухэтажному зданию, стоявшему особняком почти на краю города, на большой пустынной площади, выходившей к вокзальной и тоже мало заселённой части города. Около подъезда дома, в нижнем этаже которого находился трактир, а в верхнем номера с кроватями «для приходящих», стояло два-три извозчика. В нижнем этаже было шумно, столики были заняты малопочтенной публикой, гремела гармоника, «летали» служители. Один из моих служащих, уже пожилой, но крепкий мужчина, в прошлом был жандармским унтер-офицером или даже вахмистром на местном вокзале, и, вероятно, до известной степени лицом популярным, по крайней мере, в местных низах. Думаю, что его знали в трактире. Во всяком случае, хозяин этого милого учреждения его, конечно, знал. Хозяин сам нас встретил и поручил «мальцу» проводить нас в лучший номер во втором этаже.

Мы заняли «лучший» номер и потребовали пару пива. Предупредив слугу, что поджидаем приятеля, который должен скоро прийти и спросить «Ивана Кузьмича», мы стали ждать. Я скоро заметил, что мои собутыльники похлёбывают пиво, держа стакан в левой руке, а правую предусмотрительно опустив в карман пиджака. Я невольно последовал их примеру и нащупал на всякий случай револьвер. Загадочный осведомитель появился вскоре и оказался высоким, крепко сложенным мастеровым кузнечного цеха, лет тридцати восьми, мрачного вида, с большими тёмными усами. Мне его представили, назвав кратко Савельичем.

Завязалась беседа, которую Савельич поддерживал только односложными репликами, — видимо, он был человек несловоохотливый, но, вероятно, решительный в действиях. Я скоро уяснил себе, что он имел весьма поверхностное знакомство с разными «теориями» революционного учения, а занимался только «практической стороной» максимализма в местной эсеровской организации как один из членов группы в пять человек, готовых к исполнению того очередного «экса», который на них будет возложен по решению старшего в группе, в свою очередь будто бы имевшего связи с верхами местной партийной организации.

Я решил, что моя тактика в отношении этой группы должна состоять в том, чтобы на возможно более отдалённое время «затянуть» её активность, а пока, при помощи этого «осведомителя» и подсобного наружного наблюдения, выявить всех участников и в подходящий момент ликвидировать группу. В этом смысле я поручил Савельичу проводить в жизнь мои решения.

Никакого доверия Савельич не внушал ни мне, ни моим подчинённым, и я решил как можно скорее проверить его перекрёстной агентурой. Однако её надо было ещё найти. Так как в разговоре с Савельичем я установил, что его компаньоны по максималистской группе собираются у некоей шинкарки, разбитной бабёнки-вдовы, живущей в одном из пригородов Саратова, я немедленно распорядился, чтобы двое полицейских надзирателей, или, как они у меня числились в отделении, «агенты для справок», задержали эту бабёнку утром при её выходе на улицу, но не вблизи дома, и доставили бы в жандармское управление для опроса.

По уже установленной практике и соглашению между начальником жандармского управления и начальником охранного отделения (в случае необходимости по ходу розыска произвести следственные действия) надо было заполнить соответствующее сообщение для жандармского управления, в котором кратко упоминались имя, адрес и причины требуемых мер в отношении заподозренных лиц. Начальник губернского жандармского управления, не входя в рассмотрение по существу, выдавал требуемые ордера на обыски и аресты за своей подписью, так как по закону следственные действия могли производить в пределах своего района только те жандармские офицеры, которые занимали должность начальника губернского жандармского управления или его помощника.

Начальникам охранных отделений в провинциальных городах эти права не были присвоены, ибо эти отделения были, как я уже упоминал, созданы распоряжением министра внутренних дел, так сказать, «для внутреннего употребления». Но, с другой стороны, начальник жандармского управления не мог произвести розыск в том городе, где существовало охранное отделение, и мог заниматься розыском только на территории губернии. Такой распорядок приводил к тому, что начальники губернских жандармских управлений должны были иногда скрепя сердце выдавать без промедления требуемые охранными отделениями ордера на производство арестов и обысков, порою не зная даже сути дела. Когда результаты следственных действий попадали в следующей фазе своего развития в жандармские управления — так как все задержанные лица и всё отобранное по обыску неизменно туда направлялось, — неизбежно проявлялось сдерживаемое и затаённое недоброжелательство местного жандармского управления к местному же охранному отделению. Вместо ожидаемых правительством объединённых усилий местных розыскных сил к искоренению революционной активности провинциального подполья получалось нечто совершенно обратное. Силясь отыскать одни только ошибки местного охранного отделения, не доверяя данным, представляемым охранным отделением относительно общей картины революционной активности, расценивая по-своему самые явные и бесспорные доказательства этой активности, начальники губернских жандармских управлений (так, по крайней мере, неоднократно было в Саратове) «не находили оснований» к принятию мер в отношении задержанных за революционную активность мелких местных, а иногда и крупных революционных деятелей.

Только осознав сложность такого механизма взаимоотношений между жандармскими управлениями и охранными отделениями, можно понять, насколько непригодна была система всего жандармского аппарата для борьбы с революцией в период наибольшей напряжённости.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});