По головам - Джордж МакМаннан

Дезориентированный и скорее действующий инстинктивно, подстегиваемый всплеском адреналина, Максим попытался встать на ноги, но снова рухнул на пол, споткнувшись о ножки сломанного стола. Боль новой невыносимой волной пронеслась через тело, отдаваясь в пострадавшей руке и голове.

Кхутайба, сгруппировавшись при падении и упав на Максима, отделался легким ушибом колена. Моментально вскочив на ноги, он осмотрелся в поисках выпавшего пистолета, но так его и не увидел.

– Шакал! – зло прорычал Кхутайба и, понимая, что бессмысленно тратить время на поиски оружия, сильно пнул ногой Максима в живот.

Доментьев издал глухой стон и скорчился от пронзившей дикой боли. Казалось, что внутренности перетряхнуло, как острова Японии во время землетрясения, а в желудке появились тошнотворные позывы.

Следующий удар пришелся в лицо. Жутко клацнули зубы, несколько оказались выбитыми, но какие, Максим не представлял. Мозг лишь опасливо просигнализировал, что передние. Во рту образовался солоновато-горький привкус, и кровь, перемешанная со слюной, тоненькой струйкой, потекла по уголкам рта.

После третьего удара, сознание Доментьева провалилось в пустоту.

Вырубив Доментьева, Кхутайба кинулся к кухне, намереваясь уйти через чёрный ход, однако, толкнув плечом дверь, с удивлением обнаружил, что она не поддаётся. Быстро сообразив, что дверь открывается «на себя», он резко её дернул и получил сильный удар кулаком в лицо. Опешив от неожиданности, он попятился назад, прикрывая рукой сломанный нос.

Кхутайба быстро осмотрелся: бежать было бессмысленно. Из кухни два выхода: один вёл в зал, который оцепила группа оперативников ФСБ, второй, служебный и выходящий на улицу, оказался заблокированным. Ловушка захлопнулась. Сотрудник ФСБ, с которым он сцепился в туалете, «отнял» минуты, которые могли бы позволить ему уйти. Проклиная себя за потерю бдительности, горячий нрав и проявленную неосмотрительность, Кхутайба покорно встал на колени и заложил руки за голову.

Секундой позже в глазах потемнело, и Кхутайба рухнул без сознания на холодный кафельный пол кухни ресторана «Улей».

Командир группы захвата бросил недовольный взгляд на сотрудника, вырубившего сдавшегося без сопротивления Кхутайбу, на что тот, пожав плечами, только и ответил:

– За ребят.

* * *

Тело ужасно ныло, на лице болел, казалось, каждый мускул. Максим провёл языком вдоль дёсен: парочка зубов отсутствовала, а вместо них ощущались неприятные провалы. Основываясь на внутренних ощущениях, Доментьев заключил, что он больше похож на «овощ», чем на человека, да и выглядел он не лучше, чем чувствовал себя. Радовало только то, что он жив, а значит, сам Кхутайба или убит, или задержан.

Максим попробовал открыть глаза. Правый не поддавался. Левым ещё мог смотреть сквозь узкую щёлочку между веками.

«Всё же лучше, чем ничего», – грустно подумал он и с досады вздохнул.

– Очнулся?

Доментьев распознал голос боевого товарища Эдика, настоящего имени которого так до сих пор и не знал.

– Кажется, – еле шевеля губами, тихо ответил Максим.

Эдик улыбнулся.

– Не теряем чувство юмора.

– Какое уж, – Доментьев тоже попробовал улыбнуться, но не смог.

– Как ты? – после секундной паузы спросил Эдик, понимая всю абсурдность вопроса.

– Как видишь – лучше всех!

– Кхутайба, – начал Эдик, – после того, как сделал тебя, попытался уйти через служебный вход на кухне: не получилось. Сработали «альфонсы». Если от этого будет немного легче, то перед тем, как взять, его вырубили, – закончил он, – так что по «зубам» вы сравнялись.

Максим едва заметным движением головы просто кивнул.

Сейчас, погружённый в собственные мысли, он думал, что арест и законный суд – это не тот исход, который можно назвать справедливым для Кхутайбы за все злодеяния, которые он совершил. Этого человека должна забрать смерть, а имя его должно быть навсегда забыто.

Глава: В шаге судьбы

Он не заходил сюда, казалось, целую вечность. А целую вечность тому назад даже представить себе не мог, каким будет настоящее. Тем давним июньским днем молодой курсант-первокурсник пограничного училища Анатолий Смирнитский не задумывался о будущем. Миновала сложная сессия, и не за горами маячил месячный отпуск на море, с друзьями. Но волею судьбы или случая, а может Провидения, что не имеет принципиального значения, но именно в тот день его жизнь наполнилась смыслом, понять который он смог по истечении многих-многих лет, в похожие один на другой дни одиночества в предгорных районах Чечни.

Легкая, почти воздушная, она вкралась в юношеское сердце и осталась там навсегда. Грациозная, эта девушка не шла, а, словно ангел, парила над землей. Их глаза встретились лишь на секунду, но эта секунда наполнила смыслом его душу.

Анатолий обернулся вслед девушке.

«Это было так давно».

Смирнитский устало опустился на скамейку в парке, где тёплым летним днём целую вечность назад встретил единственную женщину, заполнившую бренную жизнь смыслом. Он достал пачку «Парламента» и закурил.

Воспоминания давались так же мучительно больно, как переносились ранения. С возрастом всё воспринимается острее и глубже, а силы убывают прямо пропорционально остроте восприятия. Наверное, именно в такие моменты понимаешь, что начинаешь стареть.

Участник многих войн, которых страна не вела, полковник Анатолий Иванович Смирнитский сидел на парковой скамейке, и жизнь вокруг замерла. Он закрыл глаза, погружаясь в собственные мысли, и голоса людей вокруг постепенно стихали.

– Здравствуй.

Смирнитский открыл глаза, сердце сжалось, а к горлу подступил солоноватый ком. В глазах появился блеск от непроизвольно навернувшихся слез.

– Зд-д-равствуй, – тяжело выдавил он из себя.

Голос немного хрипел.

– Столько лет прошло, – она села рядом с ним на скамейку и, слегка склонив головку в его сторону, лукаво посмотрела так, что он стушевался.

– Как будто целая вечность, – между тем продолжила она.

Смирнитский кивнул.

«Она совсем не изменилась!» – промелькнуло в голове.

– Знаешь, я скучала по тебе.

– Я тоже.

Сидя в парке на той самой скамейке, где когда-то давно Смирнитский непринужденно рассказывал чудесной девушке с нежными чертами лица и ослепительной улыбкой о всякой ерунде, сейчас он не мог выдавить и слова.

Легкий тёплый ветер и сейчас играл в её шелковистых насыщенного чёрного цвета волосах, что ниспадали на нежные плечи. Легкий, почти прозрачный сарафан с редкими красными цветами на подоле, показавшимися Смирнитскому нелепыми, и открытые туфли на небольших каблучках на тоненьких и аккуратных ножках только подчеркивали её воздушность.

– Ты не изменилась, – разве что и смог сказать Смирнитский.

«Боже, – думал он, тем не менее, про себя, – слов нет, как она прекрасна».

– Ты долго не приходил, – она прижалась щекой к руке полковника, – я ждала, очень долго. Но хорошо, что ты не приходил так долго.

– Марина, – сказал и тут же осекся, понимая, что впервые за многие годы назвал жену по имени, – я…

Ему столько хотелось сказать, но слова, как всегда, застревали именно в тот момент, когда они больше всего нужны.

– Ш-ш-ш, – коснулась его губ рукой Марина, – не надо ничего говорить. Главное, что сейчас мы наконец-то рядом и уже никогда не расстанемся.

Тут Смирнитский ощутил рядом присутствие третьего человек.

– Мы все сюда приходим, – полковник обернулся на голос, – рано или поздно.

Чуть позади полковника стоял Игорь Кириллов. Анатолий Иванович его помнил – переданный буквально перед началом операции сотрудник из Центра.

– У каждого это место своё, – продолжил Игорь, – но по какой-то причине я оказался в твоём месте, Иваныч.

Смирнитский ничего не понимал.

– Я надеялся, что ты сюда не придешь. Не для того я столько тащил тебя по горам, чтобы увидеть здесь.

– Тащил меня? – голос Смирнитского задрожал. – Но как?

Он обернулся к Марине, чтобы найти в ней ответы и поддержку, поскольку ему казалось, что он сходит с ума. Но там, где она сидела буквально несколько секунд назад, её не оказалось.

– Марина? – сначала негромко, почти шёпотом.

– Марина! – потом увереннее и громче.

– МАРИНА! – уже почти по слогам во весь голос крикнул Смирнитский.

Непонятным для Смирнитского образом Марина оказалась позади Игоря и молча стояла, опустив глаза.

– Она, наверное, ещё не успела сказать тебе, Иваныч, – Игорь посмотрел сначала на Марину, потом на Смирнитского, – она ещё любит тебя. Забавно, что даже смерть не властна над чувствами.

– Что здесь, черт возьми, происходит? – Смирнитский чуть отодвинулся назад.

Игорь подошел к Смирнитскому.

– Оглянись, прислушайся и почувствуй.

Резкая и внезапно возникшая боль прорезала грудь, и из нее вырвался глухой стон.

«Введите адреналин, три кубика, сердце должно работать!»