От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции - Михаил Колесов

Примеры Аргентины, Чили, Уругвая в 70‑х годах XX века заставляют задуматься над тем, «устроит ли нас инвалидное кресло в дар от тех, кто делает нас паралитиками?», — спрашивает Галеано. «Диктаторы, истязатели, инквизиторы — все это служащие террора, подобно тому, как на почте и в банках имеются свои служащие. И террор применяется не потому, что речь идет о заговоре людей с извращенными наклонностями, а потому, что он кому–то необходим».

В странах Латинской Америки не существовало бы пыток, если бы они не были действенны; а формальная демократия продолжала бы существовать, если бы были гарантии, что она не выйдет из–под контроля тех, кто сосредоточил власть в своих руках. «Отношение жертвы и палача стали порочным кругом у нас: непрекращающиеся унижения стали системой и они диктуются международными рынками, финансовыми центрами — повсюду, вплоть до дома каждого гражданина. …Этот порочный круг действует удивительно четко: внешний долг и иностранные инвестиции заставляют увеличивать экспорт, поступления от которого сами же и поглощают. А задачу эту нельзя выполнить, соблюдая приличия и хорошие манеры. Для того чтобы латиноамериканские трудящиеся выполняли роль заложников чужого процветания, их нужно содержать как узников, где бы они ни находились — по ту или по другую сторону тюремных решеток. …В Латинской Америке оказалось более гигиеничным и эффективным убивать партизан в материнской утробе, а не на улицах и в горах», — замечает Галеано.

Цитируя последние слова Симона Боливара: «Никогда мы не будем счастливы, никогда!» — он пишет: «Наш архипелаг наций, не связанных между собой, появился как следствие раскола нашего национального единства. Когда народы с оружием в руках завоевали независимость, Латинская Америка возникла на арене истории, объединенная общими традициями, она была территориально едина и говорила в основном на двух языках общего происхождения — испанском и португальском. Но нам не хватало… одного из важнейших условий для того, чтобы создать единую великую нацию: нам не хватало экономической общности. …Латинская Америка рождалась как единое целое в воображении и надеждах Симона Боливара, Хосе Артигаса и Хосе де Сан — Мартина, но заранее была обречена на раздробление самой уродливостью колониальной системы».

«Призраки всех задушенных и преданных революций нашей мучительной латиноамериканской истории напоминают о себе в переживаемой сегодня действительности, так же как сама эта сегодняшняя действительность предчувствовалась в прошлом и порождалась его противоречиями, — пишет Галеано. — История — это пророк, взор которого обращен вспять: по тому, что было, и вопреки тому, что было, он предсказывает то, что будет».

Национальное освобождение Латинской Америки, считает Галеано, — это, прежде всего, задача социальная. Латинская Америка должна свергнуть её нынешних хозяев, и это должна совершить страна за страною. Время восстаний и перемен уже настало. «Некоторые страны верят, что судьбой распоряжаются боги, но истина в другом: судьба — в руках людей. И эта истина должна быть наконец–то осознана нами».

Глава первая

КОНЦЕПЦИЯ ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ (РЕЖИ ДЕБРЕ)

Французский публицист Режи Дебре после своей книги «Революция в революции?», сделавшей его имя знаменитым, написал несколько книг, среди которых особое место занимают две книги под общим названием «Критика Оружия», вышедшие в свет в 1974 и 1975 годах. Именно в этих книгах Дебре формулирует свое понимание революции вообще и латиноамериканской революции в частности. Как это для него характерно, он проводит постоянные параллели с революциями в Европе, в частности в России, а также в Азии (Китай, Вьетнам) и Африке.

Так, например, он пишет: «Революционная война, которую открыла кубинская победа на латиноамериканском континенте, начиная с 1960 года, не пощадила ни одну страну, но без какого–либо унифицированного или прямолинейного плана. Никто не может подвести её итоги: ни одно поражение не кажется предопределенным».

В первые годы после победы кубинской революции спонтанно возникли многочисленные попытки подражания, которые стоили очень дорого. Наконец наступил момент, когда стала очевидной необходимость положить конец этому «беспределу расточения сил и пролития крови». Необходимо было внести в этот стихийный процесс некоторую упорядоченность и координацию. С этой целью в Гаване в 1966 году была созвана конференция «Триконтиненталь», на которой присутствовали делегации из разных латиноамериканских стран. По инициативе председателя Чилийской соцпартии Сальвадора Альенде была создана Организация Солидарности стран Латинской Америки [OLAS], первая конференция которой состоялась в августе 1967 года. «…Ее цель была срочная и прагматичная, — пишет Дебре, — …предоставить Че аппарат политической, военной и психологической поддержки, прорвать его политическую изоляцию, максимально нейтрализовать враждебные партии, обеспечить его тыл в смежных странах и, этим опосредованным образом, создать во всех частях, где было возможно, благоприятные условия распространения вооруженной борьбы, начиная с боливийского очага».

Присутствие Че в Боливии придавало смысл и ось этой организации. Как известно, эта конференция была созвана слишком поздно и не могла уже практически помочь обреченному в военном окружении отряду Че. Исчезновение Че привело к тому, что эта организация потеряла свой смысл и сама исчезла. Но эта организация дала импульс процессу координации партизанского движения, появившегося и распространившегося в Венесуэле, Гватемале, Колумбии, Бразилии, Уругвае, Аргентине и других странах. Но, как пишет Дебре: «Единственный закон, который история не опровергнет никогда, состоит в том, что она опровергает всегда то, что от нее ждут».

Еще в мае 1959 года в Буэнос — Айресе Фидель Кастро призвал латиноамериканские народы объединиться для решения своих проблем. «Аргентинец Эрнесто Гевара поднял перчатку», — пишет Дебре. Его личность воплощала собой эту идею континентальной революции. Имя Че было не только паролем для революционных авангардов. «Латиноамериканская революция могла действительно, через посредство фигуры команданте Гевара, достичь реальности своего будущего, ощутить отсутствующее единство…» Эта революция, включая кубинскую, на протяжении долгого времени была брошена между теорией без практики и практикой без теории, между болтовней и действием, подобно качающемуся маятнику. «Оружие, лишенное критики, и критика, лишенная оружия. …Че привнес в каждого революционера Америки часть, которой ему не хватало… Марксизм был поставлен вновь на свои рельсы. Революция началась сначала».

Дебре замечает, что убийство Че мгновенно породило «бурлящую лихорадку» посмертных его учеников, которые раньше себя никак не проявляли, и которых он сам не потерпел бы ни минуты. На продажу была выброшена этикетка «геваризм», которую бы он сам первым уничтожил. Для «переростков» революции ссылаться на его имя стало отличительной манерой поносить социализм, которому Че отдал свою жизнь. «…Когда Че исчез со сцены, можно было заметить, что весь мир в Америке стал, с той и другой стороны, геваристким, но так никем не было достигнуто согласия относительно того, что такое «геваризм».

«Континентальная революция» означает идеальную «конвергенцию» революционных процессов. Она присутствует в духе и воле латиноамериканских революционеров, но не является реальностью. Согласно законам материалистической диалектики, ничто на земле не развивается единообразно. «Если социалистическая революция в «двадцати Латинских Америк» не может быть «континентальной», то тем более она не может иметь свой календарь. …Каждый национальный процесс имеет собственные часы… Революция не экспортируется из одной страны в другую… Всё приходит в свой час к тому, кто умеет руководствоваться своими собственными часами, а не часами соседа». Только «метафизически» можно было бы установить какую–то хронологию латиноамериканских революционных процессов, исходя из абстрактного критерия географического единства. «…Ни какой социалистический или коммунистический Интернационал не смог достичь своей заявленной цели — ускорить революцию на национальном уровне…», — утверждает Дебре.

Он считает, что приближается время обобщения опыта и консолидации латиноамериканских революционеров, достижения «единства многообразия». Сальвадор Альенде незадолго до смерти сказал: «Так пишется первая страница истории. Мой народ и Америка напишут остальные».

В итоге Дебре заключает: «Народ без оружия был бы таким образом, моментально разбит. Оружие без народа — также. Дай Бог, чтобы конструктивная критика не повредила победе народов с оружием в руках».