Тим - Александр Цзи

дольше суток.

Отравление ядовитыми газами в подземелье оказалось нешуточным и имело последствия. В теле поселилась отвратительная слабость. Я поднял руку — она мелко дрожала.

Немного вернулась память. Я вспомнил, как меня мутило, а мускулы сводило судорогой. Кто-то делал мне уколы. В голове роились видения и кошмары, неприятные и бессмысленные. Я то проваливался в беспамятство, но выныривал из него, чтобы поблевать желчью в тазик. А иногда и мимо. Кто-то меня придерживал…

Сейчас тошноты и головокружения не было. Лишь слабость. И то хорошо.

Возле меня торчал хромированный медицинский штатив с висящим на нем перевернутым флаконом. Из флакона прозрачная жидкость капала в трубку, которая оканчивалась иглой в моей локтевой вене. У моей постели почему-то лежала моя старая добрая бита, разрисованная Владой.

Зачем ее здесь положили?

В шатре, кроме меня, людей не оказалось. Я лежал, разглядывая его внутреннее убранство. У стен громоздились кучи одеял, мешки и складные походные стульчики. Уголок, где я прохлаждался, отгораживала ширма из цветастой ткани, но ширму сейчас отодвинули в сторону.

Я попытался приподняться, но мало что получилось. Слабость была просто колоссальная. Потянулся к бите, с усилием пододвинул ее к себе. Вероятно, тот, кто положил ее рядом, предлагал доверять ему: дескать, вот тебе бита, отбивайся, если на тебя кто-нибудь нападет. Пусть это буду даже я, твой спаситель…

Когда-то я читал первый роман о Тарзане Эдгара Берроуза. В нем Тарзан спас в джунглях Джейн Портер, принес в свое гнездо на деревьях и, чтобы она не боялась, что он ее изнасилует ночью, отдал нож. Джейн, конечно, на этот джентльменский жест купилась, не подумав, что если бы Тарзан захотел ее изнасиловать, он бы это сделал, несмотря ни на какие ножи. Мужику, скакавшему без трусов по лианам и запросто душившему голыми руками леопардов и горилл, какой-то ножик не помеха.

Быть на месте Джейн мне не улыбалось, потому что неизвестно, какой Тарзан явится. Кирилл, который говорил неслыханные вещи про десять тысяч лет и казнь Падшего? Или еще кто-то?

Появилась мысль, что меня бросили здесь одного навсегда, а биту оставили, чтобы я защищался от, например, Буйных, которые могут забрести сюда в любую минуту.

В обоих случаях идея с битой дурацкая. С нынешними силами я и спичку не подниму, не то что биту. Вот если бы положили заряженный пистолет, то смысла в этом поступке было бы больше.

Подтягивая биту, я задрал краешек ковра и увидел колоду карт — непривычно больших, с красочными картинками людей, королей, висельников, дьявола… Карты Таро! Что вообще происходит?

Я полежал еще полчаса или около того и ощутил, что слабость вроде бы отступает. Снова попытался принять сидячее положение — на этот раз успешно. Огляделся и присмотрелся к интерьеру повнимательнее при тусклом свете, сочащемся сквозь отверстие в центре куполообразного потолка.

За моим изголовьем, незаметная раньше, располагалась большая угловатая сумка синего цвета с красным крестом. Понятно: походная аптечка. Пахло в шатре лекарствами — я только сейчас это осознал. Запах больницы, от которого у любого нормального человека возникают неприятные эмоции, впрочем, перебивал гораздо более приятный аромат травы, цветов и, кажется, водоема.

Снаружи заговорили звонкими детскими голосами, и гипотеза, что меня бросили на произвол судьбы, отпала. Значит, все-таки Тарзан.

Вскоре он явился. И оказался, во-первых, женщиной, а во-вторых, знакомой мне Матерью, которая приезжала с Отцом и детишками на минивэне к роще Ушедших. Она зашла, отодвинув полог и наклонившись, чтобы не удариться головой о низкую притолоку. Высокая смуглокожая дама с небрежно повязанной косынкой, из-под которой выбивались длинные темные волосы. На груди глубокий вырез, на шее висят разные яркие бусы и цепочки. Длинная, в пол, аляпистая юбка…

В облике Матери было что-то цыганское.

Даша, чуть не принесшая Владу и меня в жертву Падшему, тоже носила кучу бус и фенечек. И у нее была татуировка на шее в виде готических букв. У Матери тату я не заметил.

— Очнулся? — веселым, певучим голосом произнесла она. — Ну и прекрасно. Ты чуть не умер, кстати. Переборщил Вадхак с отравляющим веществом. Но, понимаешь, все должно быть честным в этом испытании. Это священная необходимость. Клятые мужские игры! Проходят века, а вы не меняетесь… Мне, как Матери, порой так жалко вас, мальчишек…

— Кто? — прохрипел я. Горло пересохло напрочь.

— В смысле, “кто”? — не поняла Матерь, подходя вплотную. Она мягко толкнула меня в грудь, и я повалился обратно на подушки. Взгляд ее черных глаз упал на карты Таро. — Ах, вот они где! А я их обыскалась.

Подняла колоду, небрежно сунула куда-то за декольте.

— Сидела тут почти сутки без сна, — сообщила она. — За тобой ухаживала. Раскладывала карты, пока ты лежал без сознания, гадала на тебя. Жаль, не знаю, когда ты родился… Только от дня Испытания в подземелье могла отталкиваться. Инициация — все ж таки второй день рождения! Ты, наверное, знак Земли, нет?

Пододвинула складной стульчик, села и вопросительно уставилась на меня.

— Кто… — снова выдавил я сипло.

— Кто я? Анфиса я. Матерь для Детей Земли. А ты Палач. Не забыл, поди? Амнезии нет?

— Я Тим… Кто… такой… Кирилл?

— А, ты о нем? Он сам тебе представится. Кстати, у него как раз таки есть признаки амнезии. Или старческого маразма, ха-ха! Он ведь намного старше, чем выглядит… душой, по крайней мере. Ты лежи, Тим, отдыхай пока. И не волнуйся ни о чем. Вот тебе вода в бутылке, если что. А вот горшок.

Я бы позадавал еще вопросы, но, пока собирался с силами, Анфиса ловко извлекла иглу из моей вены, заклеила лейкопластырем ранку и ушла.

Лежал, отдыхал и не волновался ни о чем я примерно час. Свет из дырки в потолке ослаб, стал красноватым, потом синеватым, вечерним. За тонкой войлочной стенкой вовсю звенели сверчки. Несколько раз я поднимал руки, смотрел на пальцы — не дрожат ли? Дрожь была почти незаметной. Однако крепко меня траванули, сволочи!

Наконец я сподобился попить воды без тошнотворных последствий и поднялся на ноги. Колени подгибались, меня шатало, но я взял биту и оперся о нее, как о трость. Побрел к выходу, отодвинул полог и, наклонившись, вышел в низкую дверь.

Изрядно стемнело, но светила растущая луна, бледные лучи озаряли темный берег огромной спокойной реки, а на водной глади пролегала лунная дорожка. Трава на берегу была по колено, к моему шатру вела протоптанная тропинка. Иногда в реке плескалась рыба — судя по звуку, немалых размеров.

Я постоял, вдыхая ароматный вечерний воздух. Прошел чуть в