Орда встречного ветра - Дамазио Ален

— Раз уж мы дошли до приятных сюрпризов, — начала Кориолис, — и вы тут все, кажется, в курсе что к чему, может, кто-нибудь потрудится нам объяснить, что такое акваль?

Но ответить так никому и не пришлось, так как в это время снова появился коммодор, у которого вновь появилась улыбка на лице:

— Уважаемая Орда, ужин подан в зале. Не почтите ли вы нас своим присутствием?

π Голгот кивнул в ответ, и мы спустились вслед за коммодором по внутренней лестнице, ведущей в зал. Как только вошли, из глубины помещения на нас посыпались смешки.

— И ты себе представляешь этого толстяка Голгота в воде? Как он плыть-то будет, ха, ха-ха-ха?

536

— Тихо вы! Это же наши будущие мученики! — заорал какой-то молодой Фреолец, слегка охмелевший, хотя и не настолько, как его товарищ, который наше появление вообще не заметил. — Погибшие на поле грязи! Лапсанское болото на своих двоих! А чего тогда уже не на одной? Да у вас вообще сифон поехал?

Смех загремел со всей силы.

— Эй! Да вы не стойте с такими кислыми минами, мы уже сто лет не видели Орды с закалкой, как у моржа! — продолжил задирала.

Но то, что случилось ровно в этот момент, быстренько прихлопнуло все это веселье.

Никто не видел, ни как он его обнажил, ни как он его запустил, — во всяком случае не я. Я стоял сразу за ним. За Голготом. Из двух бумов, скрещенных у него за спиной, остался только один — игровой. А через весь зал одним броском полетел другой — охотничий. В месте, откуда только что раздался едкий комментарий в его адрес, стал образовываться круг. А в центре крута был человек. Сидящий с открытым ртом. И с закрытым одновременно. Бумерангом. Было бы даже смешно, если бы матросик словил его зубами, как пес хватает палку на лету. Но бум застрял в открытом рту, углом к горлу. Полоска губ была прорезана по обеим сторонам, и не на пару сантиметров. Он не мог говорить, и никто не решался вытащить лезвие. Насколько знаю Голгота, тот тщательно рассчитал бросок. Иначе у матроса больше не было бы ни щек, ни лица вообще. И было абсолютно точно, что Голгот целился именно в рот, не в горло. Иначе не было бы матроса в принципе.

Голгот прошел через весь зал в тишине, как в безветренный день, и достал бум одним рывком. Кровь текла у матросика по зубам, капала на скатерть. Но Трассер смотрел только ему в глаза:

535

— Мой отец меня вышвырнул, когда мне исполнилось пять, чтоб отправить в Аберлаас. Но до этого все-таки успел кое-чему научить: уважать свое имя. Перед моим именем есть только одно прилагательное, которое я согласен слышать: «девятый». Я бы мог тебе одним ударом всю кровь выпустить, щенок, но я старею. И надеюсь, что ты тоже достаточно долго проживешь, чтобы всю жизнь помнить мое имя. И если через пару месяцев меня высосет акваль, и ты найдешь где-нибудь на пляже мешок из моей кожи, с татуировкой карты моей жизни на спине, то возьмешь и приколотишь ее в своей долбаной каюте на стену! Может, тебе от этого хоть немного станет яснее, что такое мужество.

¿' Ужин прошел в семибалльной тишине, поостыв до 8-ми к десерту, когда экипаж поднялся весь, как по команде, и покинул зал. Контр-адмирал подошел к Голготу принести свои извинения от имени командования и сообщил, что раненый матрос получил медицинскую помощь и посажен в кандалы. Черт его дери!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

π Может, наказание здесь было и излишнее, но сам принцип меня скорее удовлетворил. Меня раздражала эта фреольская наглость, их манера систематически нас высмеивать. Я всегда рад шуткам. Но не когда контр опускают до понятия банальной прогулки против ветра. Ни один из наших кодексов, взятый отдельно, смысла не имеет. Важна высшая связующая логика, основа формирования, которая пронизывает их насквозь. Она заключается в преодолении усталости и изнашивания. Она исходит из самой природы ветра, который выделывает наши тела, как дубильщик шкуры. Что касается дисциплины, то мы придерживаемся только того, чего требует контр. Никогда

534

не ослаблять контр навстречу потоку. Никаких историй в строю, которые могли бы навредить всему Блоку. Фронтальная часть — не иерархия, это необходимость. Когда мы идем круто к ветру, то раскрываем шире треугольник, чтоб прикрыть фланги. Ребяческий кодекс? Строгая дисциплина? Скорее, просто уважение к ветру. Фреольцы не уважают ветер, они им пользуются, эксплуатируют его. Они его направляют в нужное им русло, перерабатывают. Для них ветер — сырье, податливый и послушный товарищ. Для нас же он враг, с которым предстоит столкнуться. Он держит нас на ногах. Заставляет стоять ровно. Он нас формирует.

Наша разница с Фреольцами велика и непримирима. Наша империя — встречный ветер. Никто так хорошо не чувствует волокна, из которых состоит поток. Никто так не умеет считывать его слабые места, как мы. Мы найдем все девять форм ветра и сделаем это не случайно, а потому, что непременно будем в центре потока, когда появится девятая форма. Можно до бесконечности строить теории на тему завихрений, стабилизировать кильватерный поток, выстраивать схему завитка. Фреольцы это делают с вызывающей уважение тщательностью. Но ни один из их инструментов не сможет классифицировать форму ветра. Для этого нужно быть погруженным в ветровой поток всем телом. Не сверху, наблюдая с корабля или аэроглиссера. Не выглядывая из-за укрытия. Внутри! Всей плотью. Вот, например, Фреолец ни за что не уловит разницу в скорости между сухим сламино и мягким стешем. Анемометр и гигрометр дадут одинаковые показатели в обоих случаях. А мы их различим хоть с закрытыми глазами: по изгибу, по размаху новых потоков, который присущ стешу, по тому, как сохнет пот на лицах. Соляная стружка — значит, стеш. Немного щиплет кожу — значит, сламино. Вот так. Обзы-

533

вайте нас пешеходами, ползунами, горсами на двух ногах. Смейтесь над нашими простецкими приемами. «Устаревшая каста», слышал я вчера. И, конечно, продолжайте считать, что мы завтра будем выглядеть бесполезно по сравнению с вашими развивающимися технологиями…

Контр-адмирал подхватил Голгота на выходе из зала:

— Девятый Голгот, позвольте вернуться к нашему неоконченному разговору.

— Пожалуйста.

— Поверьте, я никоим образом не хочу повлиять на наше решение. Переплывать озеро или нет — часть вашего пути, и именно вы, как никто другой, знаете возможности вашей Орды, как и их предел. Я все же считаю своим долгом предоставить вам все, что имеется в моем распоряжении, чтобы вы могли сделать выбор с полным пониманием особенностей места и опасностей, которые заключает в себе Лапсанское болото.

— Разумеется. И как?

— Вместо того, чтобы раскладывать перед вами карты местности, которые никогда не отражают ее актуального вида, или же донимать вас нескончаемыми перечнями утонувших, предлагаю отвезти вас на место.

— На болото? Как? На корабле?

— Само собой. Мы всего в дне контра от Порт-Шуна…

— Всего в дне! Для нас это…

— Две недели…

— Да, — выдохнул Голгот, раздумывая. — Контр-адмирал, я, откровенно говоря, не хотел бы злоупотреблять вашим гостеприимством. Нашу дикую натуру сложно сдержать в рамках. Вы сами в этом только что имели повод убедиться. Вы устроили нам изысканнейший прием, такое редко встретишь в городах, где мы бываем. Мы резки на поворотах, но все-таки достаточно образованны,