Чаша Грааля. Софиология страдания - Отец Сергий (Булгаков)

Богоматери]

Человечество, быв воспринято Логосом, стало Христовым богочеловечеством, Ему принадлежащим. Но то же человечество, обоженное Боговоплощением, в Деве Марии имеет и собственное ипостасное бытие, хоть и находится в неразрывной связи с Божеством Логоса чрез богоматеринство. В силу такой связи Божия Матерь непосредственно приникает к Богочеловеку, есть как бы Его любовь к человечеству. Если молитва Христа о человеке непосредственно приникает в небо, спасая всё человечество, то молитва Матери Божией приносится от лица ипостасного человеческого бытия, делающего её как бы самобытной по отношению к Богочеловеку, хотя это есть тварная ипостась. Богоматеринство богочеловечно, как Христово человеческое естество, с существенной, однако, от него разницей. Именно во Христе оно пребывает в нераздельном и неслиянном соединении Божеского и человеческого естества. В богочеловечности же Марии божество нисходит на человечество, сохраняя всю его самобытность. Мы имеем здесь некий богочеловеческий мост, соединяющий небесное и земное[147].

Богоматерь, и «во успении мира не оставившая»[148], молится о мире и вместе с миром как глава творения, и Она страждет с ним и о нём. Согласно откровению праздника Покрова Богородицы, Она плачет о мире, и потому будет ли дерзновенно сказать или подумать, что ныне Она плачет о человечестве, изнемогающем на полях сражений, во всех ужасах войны.

Ниже Пресвятой Богородицы, но вместе с Нею предстоит молящаяся Богу тварь, святые человеки. Они принадлежат к прославленному и обоженному человечеству Христову. Они в этом мире живут с человечеством и страждут о нём, и ему содействуют молитвенной помощью и благодатной силой. Нельзя поэтому допустить, чтоб в бедствиях войны особенно не проявлялась их помощь, как в общем духовном содействии, так и личном участии.

Может быть такое участие, основанное на особливой близости того или другого святого к человеку. Человечность святых установляет особую личную, как бы родственную близость, которая чувствуется и осуществляется в личных взаимоотношениях. Когда наступают ужасы войны или другие общественные бедствия, духовные силы святых, отшедших из этого мира, особливо напрягаются в помощи, навстречу его нуждам и молениям.

Однако этим не ограничивается небесная помощь страждающему человечеству. Происходит ещё и то, что может быть названо духовной мобилизацией. Ангельские воинства приходят на помощь миру человеческому. Откровение даёт об этом ведение, как и другие священные книги. Служение святых ангелов в отношении к тварному миру определяется как непрестанное ему содействие. Следует особенно остановиться на их борьбе с тёмными силами князя этого мира. Как есть благой промысл добра, Божие водительство миром, осуществляемое чрез святых ангелов и святых человеков с Царицей Небесной во главе всех, так же точно есть и тёмный промысл зла, губительное действие сил сатанинских.

Опять-таки об этом достаточно свидетельствует Откровение. После войны в небе Михаила и ангелов его низвержен был на землю дракон и аггелы его в ярости и пошел, чтобы вступить в брань с сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа (Откр. 12:17). Как силы зла, в истории действуют: блудница – соблазны ложной цивилизации, зверь – военная мощь государства с его насилием, и лжепророк – проповедь ложного учения. Они передают свои обольщения, обман и силы земным царям, которые будут вести брань с Агнцем (Откр. 17:14). После падения Вавилона (Откр. 18) наступает последний бой зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его (Откр. 19:19). И, наконец, уже пред самым концом истории мира ещё раз освобождённый из темницы сатана выйдет обольщать народы и собирать их на брань, число их как песок морской (Откр. 20:7). Но здесь уже наступает конец истории.

VIII

[Духовный лик войны]

Итак, силы сатанинские действуют в истории, как зверь – организованный империализм или самодовлеющий тоталитарный этатизм, национализм и деспотический коммунизм, как лжепророк ядовитого рационализма с научным овладением силами природы ради власти и как блудница, разлагающее услаждение богатством и роскошью. И все эти силы объединяются в одном общем итоге – войны всех против всех. Такое состояние мира с трудом поддерживается в равновесии корыстью и страхом. Однако оно рано или поздно нарушается, и начинается восстание Гога и Магога.

Однако было бы недопустимым упрощением стилизовать исторические силы и события как одно лишь противопоставление: война или мир с пасифическим отрицанием войны. Война есть бедствие, но ещё не абсолютное зло – во всяком случае, не всегда и не во всём зло, она существует в смешении с добром, как и всё человеческое. Мир также не всегда и не во всём есть благо. К тому же в войне всегда есть борющиеся и спорящие стороны, которые не могут быть, очевидно, все одинаково и одновременно правы. В различении добра и зла, правды и неправды нельзя поэтому ограничиваться внешними критериями, но надо восходить к внутреннему состоянию. Притом же война есть длительный ряд событий, в которых развиваются и сменяются различные человеческие состояния, от высшего и до низшего, как и наоборот.

Стояние пред лицом смерти (поскольку оно не притупляется длительностью и даже привычкой) открывает в душе человека неизведанные глубины, даёт новые откровения, но может, и наоборот, вести к ожесточению и огрублению. Здесь нет необходимости ни в ту, ни в другую сторону, но остаётся место свободному самоопределению. Вообще война есть величайшее потрясение, которое трагическим ударом разбивает привычный уклад буржуазной жизни с её загниванием и застоем. Таков духовный лик войны со стороны разных её возможностей.

Поэтому неверно и несправедливо обращать всякую возможность духовного и христианского её изживания и отвергать наличие христианского начала в войне, а следовательно, в воинах, прежде всего – по целям и задачам (защита ценностей порядка духовного и культурного), национальные войны, в известных пределах, даже сословные и классовые.

Здесь мы имеем конкретные суждения истории. Поэтому всё-таки остаётся возможным, по крайней мере, принципиально христианское, а в этом смысле и христолюбивое, воинство (само собой разумеется, что христолюбие не является исключительным преимуществом воинства, напротив, оно может проявляться и в других служениях, хотя, конечно, не всегда и не во всех). Отвлечённое осуждение, как и восхваление войны, не пользует нимало.

На наших глазах развёртывается картина языческой войны наступления национализма. Разумеется, и здесь было бы чрезмерным и несправедливым прямолинейно осуждать всех участников даже и такой войны. Человеческие оценки ограниченны и односторонни, они могут быть даже пристрастны, и вообще относительны. Жестокость войны затемняет и притупляет совесть, особенно когда война делается методическим и техническим истреблением как воюющего, так и не воюющего населения.

При известном уровне техники становятся неизбежными и соответствующие её методы, до