Вдова Его Величества (СИ) - Демина Карина

— Не домыслы, — Джио решительно подвинула к Катарине блюдо с овощами и приказала: — Ешь. Или окно на ночь так запру, что и муха не прорвется.

Салат горчил.

А капуста, верно, хранилась где-то в соломе, которая начала подпревать, и гниловатый привкус теперь привязался к капустным листам. Тонко нашинкованные, политые маслом, они совершенно не жевались.

— Твой старшенький — змееныш. Правда, не знаю, оборачивается или нет, но это племя мне знакомо, — Джио откинулась на спинку стула. И взгляд ее зацепился за взгляд тетушки. — Муж знает?

— Он… это все он… — тетушка Лу оттопырила губу, отчего выражение пухлого ее личика стало донельзя капризным. — Сделка… со змеем… он сказал, что это наш единственный шанс. Я же просто… я подумала… просто не хотела быть бедной… больше быть бедной… ты не знаешь, каково это, стирать свое белье в ледяной воде. Голодать, потому что ты должна и зеленщику, и бакалейщику, и мяснику, и вообще всем в округе. И все знают об этом, и пусть жалеют, но ничего не дадут в долг. В доме холодно. Порой так холодно, что вода для умывания замерзает. Говорят, это сейчас в моде, умываться ледяной водой. Горячей не бывает вовсе, потому что дров для камина нет. И я выхожу в парк. Гулять. Но все в округе знают, что леди Терринтон собирает хворост, что если она наберет его достаточно, быть может, не замерзнет в пустом огромном доме, который тоже вот-вот заберут за долги.

Она всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Я выходила замуж, зная, что мой избранник не богат, но я не знала, что корабль, в который он вложил все, затонет. И что долги повиснут на нашей шее… он пил и пил, а я… я чувствовала себя настолько беспомощной, что всерьез задумывалась, не повеситься ли мне. Останавливало, пожалуй, лишь то, что я понятия не имела, достану ли до крюка, на котором люстра держится… держалась до того, как ее продали. И выдержат ли меня гнилые простыни. А потом… он пришел… такой возбужденный, такой… он привел человека, что назвался доктором. И тот был… да был таким, что… мне стало страшно.

Плечи тетушки Лу мелко вздрагивали.

А Джио смотрела.

Просто смотрела. Но и Катарине, сидевшей рядом, было неуютно от внимательного этого взгляда.

— Он… он осмотрел меня. И сказал, что я плохо питаюсь, что это неправильно, ведь для того, чтобы родились здоровые дети и женщина должна быть здорова. А я на грани истощения. Он дал какое-то зелье, от которого я уснула, когда же проснулась, то все вдруг переменилось. Наши долги исчезли. А в доме появились женщины, которые этот дом убрали. И дрова. И еда… разная еда… много мяса. И фрукты. И даже цукаты, которых я до того не пробовала. А тот человек заглянул вновь через неделю и сказал, что выгляжу я лучше, но нужно больше гулять. И я стала гулять. Со мной гуляли две девушки, которые смотрели, чтобы… — ее лицо скривилось, — я достаточно хорошо гуляла… каждый день… и в дождь, и когда ветер, ведь одежда тоже появилось… когда мой живот стал расти, тот же человек принес масло и велел втирать в кожу, чтобы не появились растяжки. Мне бы понять, что все не так просто, мне бы… — слезы поползли по белому лицу, стирая его белизну, крупные, некрасивые, как сама тетушка. — Но я… мне казалось, что все именно так, как должно. А он… мой муж… он солгал, что получил, наконец, страховку за корабль и ее хватило, чтобы купить новый. Что мне он не хотел говорить… правда, корабль у него действительно появился. И целых семь… когда родились дети. Их принимал тот самый человек. Я думала, что человек, но он… я так мучилась. Было больно и как-то не так… меня словно что-то заставляло ходить по комнате, когда живот сжимался, раз за разом, раз за… а он помогал, поддерживал, что-то напевал, и от песни этой сознание будто уплывало, но с ним и боль.

Тетушка судорожно вздохнула.

А Катарина подумала, что ей, наверное, даже жаль эту женщину.

— Я родила мальчишек. Двух. И он поднес их ко мне, спросив, которого я хочу оставить. И тогда… тогда я поняла… понимаешь?

— Нет, — тихо ответила Катарина.

— А ты нелюдь?

— Да.

— Скажи ей, — тетушка обессиленно упала на стул и закрыла глаза. — Объясни. Пожалуйста.

— Змеиный народ давно покинул земли Дану, расселившись по многим иным. Они в целом безопасны, хотя еще те засранцы. Ловко притворяются людьми, но при том лишены многих свойственных людям пороков. Хотя есть и собственные, да… так вот, беда у них одна. Дети. Змеи не терпят друг друга дольше, чем природа определила для совокупления, а когда змеиха откладывает яйцо, то судьбой его дальше занимается змей. Он и прячет бесценный этот дар в самой глубокой из подвластных ему пещер, там, где вдоволь драгоценных каменьев и золота. И силы, накопленной этим золотом. И яйцо зреет, а после, когда из него вылупляется змееныш, змей подкидывает его людям.

— Зачем?

— Чтобы вырастили. Суть змея такова, что ребенку с ним опасно оставаться. Родная кровь не будит в них желания защитить, наоборот, змей чует конкурента. И тут не каждый способен с собой справиться. Тот был, верно, молод, вот и пошел древним путем.

— Древним?

— Испокон веков змеи находили людей, что соглашались обменять своего младенца на змееныша, которого и растили, что родного. Змеи платили им за то золотом и каменьями, этого добра у них в достатке, — это было произнесено, как показалось, с немалой завистью.

— А… человеческие дети?

— Оставались со змеем. К людям они относятся спокойно. И свою часть договора блюдут строго. У них вовсе к договорам особое отношение. Растили бы не сами, естественно. Нянек нанимали, потом гувернеров… в общем, твари они на редкость разумные.

— Если нянек можно, то почему…

Джио покачала головой.

— Чуют запах. А потому и выбирают дом, чтоб от себя подальше, и чтоб других змеенышей рядом не было. А те уже и приспособились, обличье крадут…

— Мой Гевин был светленький, что солнышко, — тихо произнесла тетушка Лу. — И улыбался… только-только на свет, а уже улыбался… и кулачками так смешно… а этот похож, да, только все одно не мой. Его забрали. И этого подсунули…

— Договор, — развела руками Джио. — Если вас утешит, то сын ваш вполне себе жив и здоров.

— Откуда ты знаешь?

— Змееныш при вас. Это часть договора. Гарантия своего рода, что люди не причинят приемышу вреда. Если б ваш Гевин погиб… мало ли, что да как, то и вашему бы поплохело. Как поплохело бы человеку, вздумай вы змееныша обижать.

— Обижать? — полупрозрачные затянутые пеленой слез глаза уставились на Джио.

А та развела руками.

— История знает не слишком умных людей, которые решили, что способны обойти договор на крови. А бывало, что и несчастье происходило. Дети ведь. Пусть и змеиные. Но главное, что всякий раз, не важно, что бы ни случилось, появлялся Змей.

— И убивал всех?

— Ты слишком кровожадна, девонька моя. Лучше вот скушай салатика, да… нет, не убивал. Говорю ж, на диво спокойные твари. Он дотошно выяснял, что происходило. А яды… яды всякие бывают. Одни смерть дарят, другие заставляют правду говорить. Вот и говорили, да… и если случалось, что дите погибало по несчастному случаю, то Змей уходил. А в доме появлялся другой ребенок, как две капли воды похожий на первого. Отсюда и слухи про воскресших. Если же злой умысел имелся, то… яды у них и вправду разные. Иные мучают днями и неделями, и ни один целитель с такими не справится. Даже не рискнет браться, если умный, поймет, что не стоит змеиной справедливости мешать.

Джио опустилась на соседний стул и подвинула блюдо с чем-то мутным, будто лед, пруды затянувший. Сквозь эту муть проглядывали коричневые куски то ли мяса, то ли гнили.

— Дразнят, — сказала Джио, зачерпывая содержимое горстью. — Знают, как угодить… как думаешь, если я отправлю кухарке кошель, ей понравится.

— Думаю, весьма, — Катарина старательно жевала безвкусный лист. — Значит, настоящий Гевин… жив?

— Вполне. И думаю, что неплохо себя чувствует. Змеи очень ответственны во всем, что касается данного слова.