Анатомия предательства, или Четыре жизни Константинова - Геннадий Русланович Хоминский

ляг в больницу до экзаменов, короче, что-нибудь придумаете.

– Как же так, а Лёнька? – тихо спросил Юра.

– А Лёнька получит по заслугам.

– Но это же нечестно, это предательство, – почти вскричал Юра.

– Хочешь честно? – милиционер встал и подошёл к нему вплотную, – ты организатор ограбления магазина. Да, да. Все одноклассники написали, что это ты предложил сходить в магазин, ты собирал деньги. Получишь три года, а твой дружок – два. Это будет честно, а главное, справедливо. И если бы мы с твоим отцом не проливали вместе кровь, если бы он не спас мне тогда жизнь, так бы и было.

– А что же с Петровым? – тихо спросил отец. – Он один у матери, больше у неё никого нет.

– Иван, ты с меня кожу с живого-то не сдирай. Было преступление? Было. Что должна делать милиция? Верно. Найти преступника и наказать. Вот мы и нашли Петрова. Всё.

Милиционер снова подошёл к столу и разлил остатки водки. Молча с отцом выпили.

– Сколько лет твоему Лёньке? – он посмотрел на меня.

– Восемнадцать, будет в апреле.

– Призывной возраст, – милиционер задумался, а затем сказал, – вот что сделаем. Я оттяну суд до конца мая, а ты переговоришь с военкомом, пусть напишет на моё имя письмо, что, мол, так и так, не выполняет план по призывникам, просит посодействовать. Я Петрова ему и отдам. Преступление не тяжкое, убыток ты возместишь. Думаю, прокурор пойдёт навстречу.

– Ну вот, Коля, другой разговор. Теперь я твой должник.

– Нет, Иван, тот долг, что за мной, я никогда тебе не верну.

– Не нужно, Коля. Столько уже лет прошло.

– Такое, Ваня, не забывается.

– Он Вам на фронте жизнь спас? – вдруг спросил Юра.

Он понял, что совершенно не знает своего отца. Где он служит, кем был на фронте? Форму отец надевает только на Девятое мая. И вот сегодня.

– Нет, Юрка. Это было после войны. И поэтому это было страшнее. Врага не было. Ты сам становился врагом своего народа. Твой отец не побоялся, вступился за меня и спас. А мог сам вместе со мной… – милиционер встал, отошел к окну, достал носовой платок, высморкался.

– Так что, Коля, я забираю пацанов?

– Своего забираешь, а Петров будет сидеть, пока военком не сформирует первую команду. Я и так сделал больше того, что мог. Извини.

– А когда будет первая команда? – спросил Юра.

– В начале мая, – ответил милиционер.

– Что же Лёньке два месяца в тюрьме сидеть?

– Не в тюрьме, а в изоляторе. И два месяца лучше, чем два года.

– Он же в училище собирался поступать, в военное?

– Вот и отлично. Отслужит два года и поступит на льготных условиях, – ответил отец.

– А ты, пацан, запомни, – милиционер смотрел Константинову прямо в глаза, – преступление без наказания – это очень плохо. Можешь решить, что так будет всегда. Но так не будет. Был такой американский философ, имя забыл, так он сказал так: мысль порождает поступок, поступок порождает привычку, привычка порождает характер, характер порождает судьбу. Постарайся, очень постарайся, чтобы твои плохие мысли и поступки не превратились в привычку. Чтобы потом не пришлось клясть свою судьбу.

***

Константинов ходил по камере из угла в угол. Как был прав тот милиционер. Он даже не узнал, как его зовут. Отец ничего не рассказывал. Ни про войну, ни про службу. У него не было друзей, к ним в дом не приходили его сослуживцы. Так думал Константинов, и только позже, когда хоронили отца, он увидел, как много пришло людей. Кто-то был в военной форме, кто-то в гражданке, но чувствовалась военная выправка. Отец лежал в гробу в генеральском мундире, а он даже не знал, что отец был генералом. У него оказалось очень много друзей. Все пришли проводить его. Был и тот милиционер, теперь полковник. Он кивнул Юре, но не подошёл.

«А у меня даже похорон не будет. Просто солдаты отвезут на кладбище и закопают», – Константинов зажал голову руками и сидел, раскачиваясь на кровати. Судьба. Судьбу он создал сам. Он предал своего лучшего и единственного друга. Предал Люду и своих сыновей. Предал дело, которому отдал лучшие годы жизни. Друзей не было, видимо, характер его не давал возможности с ним сближаться. Прав был тот американский философ. Поступки рождают привычки, привычки рождают характер, характер рождает судьбу. Любой плохой поступок, любую подлость, любое предательство можно объяснить для себя, найти себе оправдание. Это, мол, не я плохой, это жизнь плохая. Я предал не потому, что так захотел, просто так сложились обстоятельства. Типа, я ни при чём. Но это ложь, ложь самому себе. Всегда у человека есть возможность выбора. Поступить, как подсказывает совесть либо, как удобнее для себя. И он сделал выбор. Москва, Бауманка, но за это получил звонкую пощёчину от Наташи, когда она громко выкрикнула в лицо «ПРЕДАТЕЛЬ». Ведь Москву и Бауманку он получил за счёт Лёньки. Это он понял позднее.

***

Вечером, когда Юра сидел, насупившись и молча выслушивал нотацию мамы, в дверь позвонили. Мама пошла и открыла. Он услышал, что это была Наташа. Юра подошёл к двери, и они с Наташей вышли на лестничную клетку.

– Ну, что, давай рассказывай, что там в милиции? – сходу спросила она.

– Да ничего, – потянул Юра, не зная, что отвечать.

– Просидели ночь в тюрьме? Дело завели?

– Да, завели.

– Но Вас же отпустили? А где Лёнька, у них закрыто?

– Наташа, понимаешь, отпустили только меня.

– Почему только тебя? Вас же вместе арестовали, Вы вместе магазин ограбили?

– Наташа, так получилось. Я всё объясню.

– Ты свалил всё на Лёньку?

– Да нет же. Просто мой отец смог вытащить только меня. Лёньку он тоже попытается вытащить, но чуть позже.

– Не поняла, значит, тебя отпустили, потому что у тебя такой отец, а Лёнька будет сидеть в тюрьме, потому что тётя Шура не может ему помочь? Тебе не кажется, что это предательство? Магазин грабили вместе, а отдуваться Лёньке одному?

– Наташа, всё не так.

– Замолчи, видеть тебя не хочу. Ты предал своего друга. Ты предатель, – она резко повернулась и побежала по ступенькам вниз.

Через два дня Юра пошёл в школу. Когда он вошёл в класс, все замолчали. Он прошёл и сел за свою парту, за которой сидел вместе с Лёнькой. В классе была полная тишина, все смотрели на него. Затем он услышал: «Гандон», – и опять все стихли. Кто произнёс это слово, было не понятно, но Юра спиной почувствовал, что все презирают его. Прошёл урок. На перемену из класса никто не