Интенсивная терапия - Юлия Вертела

Больше никаких накладок.

Похороны были просветленными и благостными.

Много красного на белом. Розы охапками.

Приятно, когда незнакомые люди говорят о твоей маме, что она хороший работник и внесла достойный вклад в науку и педагогику. А друзья и близкие признаются, что всегда любили ее.

После поминок меня обнимали, целовали, советовали.

Совали в картонные коробки напитки и еду со столов.

За весь день я ни разу не заплакала.

Вернувшись домой, села на диван, тоска пригнула – до тошноты.

Рельсы отношений с мамой оборвались и разобраны. А мне сейчас так нужно проложить их дальше...

Начала доставать закуски из коробок и обратно раскладывать их по тарелкам.

А потом звонила и приглашала – тех, кто знал маму, и тех, кто не знал...

Хотелось, чтобы застолье продолжалось, чтобы никто не расходился, чтобы все говорили о ней, и пока они собраны во имя ее, она будто и не исчезает... Как будто бы мы, находящиеся за столом, можем каким-то образом общаться с ней посредством поедания пирожков и выпивания киселя. Во все это верилось и всего этого хотелось. Не хотелось оставаться одной.

Я подставляла табуреты, доставала и доставала тарелки, хотелось кормить и наливать. Мама любила застолья, любила людей. Пусть говорят о ней, вспоминают. Будут рядом...

...помню, Юлька, мы с твоим братом поймали в речке двух ершиков, принесли твоей маме, она почистила их и суп нам из двух рыбок сварила – не поленилась...

...красивая она была до старости и веселая, всего месяц назад на моем дне рождения отплясывала. Обрадовалась бы, увидев, как мы тут сидим...

...каждый день ее из окошка видела. В любую погоду – подтянутая, сумки с бумагами и книгами – на работу...

...на рынке с ней встретились, в руках полные сетки – говорит: внукам вкусненькое купила, прибегут ведь голодные...

– Юлька, я тоже долго мучился, не мог смириться. И знаешь, я разговариваю с мамой, как будто она где-то есть и меня слышит. Только так я смог успокоиться...

После этих слов прорвало шлюзы в сердце. Слезы обрушились из меня, как воды с потолка квартиры.

Вода лилась ручьями. Во всех комнатах. По всем углам. По всем пределам.

В Питере началась оттепель.

И вся громада остроконечных сосулек обернулась рыданиями...

I’ve loved, I’ve laughed and cried,I’ve had my fill – my share of losing.But now, as tears subside,I find it all so amusing[4].

В день похорон матери расцвел бабушкин амариллис. Алый.

Оказалось, он распускается не только к радостным датам, но и к знаменательным... А знаменательные бывают – печальными. Это дополнило семейную легенду.

Если понимать интенсивность как яркость, силу и энергию, то мать прожила интенсивную жизнь.

Для меня же интенсивной терапией оказались дни маминой болезни и ухода: я вылечилась от детства, хоть и не стремилась к этому. Но смерть лечит не спрашивая – никто теперь не назовет меня дочкой, разве что по ошибке...

После похорон брат признался, что хотел бы забыть этот месяц маминого пребывания в больнице и помнить ее такой, какой она была до инсульта. На что я ответила, что этот месяц был частью ее пути. И мне не удастся его забыть.

Ночью моей подруге приснился сон:

– Вижу: на бульваре мама твоя – молодая, щеки розовые, радостная – словно свет от нее исходит. Идет тебе навстречу и машет рукой. Но вдруг останавливается, не доходя, и сворачивает.

И вы расходитесь каждый своей дорогой: мама своим путем, ты – своим...

...I did it my way.

Мне стало трудно писать. Наверно, это связано с бессвязностью моего внутреннего состояния. С уходом мамы какой-то важный этап жизни окончился, а новый не начался – хотя что такое новый? На самом деле жизнь течет все так же, просто мне кажется, что я выпала из нее. Но и это не совсем верно. Мне как раз хочется жить! Очень хочется. Просто одеться и идти – не разбирая дороги... Во мне такая мешанина чувств и переживаний, что сама путаюсь. Запутавшись, засыпаю.

Проснувшись, опять пребываю в странном состоянии потерянности.

Плачу. Когда вспоминаю о маме, родителях, себе.

Жду. Сама не знаю чего, но жду.

Дышу. Надеждами, замыслами. Все придумано? Возможно.

Сегодня снилось, что ела клубнику.

For what is a man? What has he got?If not himself – Then he has naught.To say the things he truly feelsAnd not the words of one who kneels[5].

Февраль 2010. Царское Село

Госпитализация

Звоню в «скорую» около десяти вечера.

– Можно вызвать врача?

– Вы умираете?

– Нет, конечно, – отвечаю уверенно.

– Тогда ждите утра.

К полуночи я уже была не в столь приподнятом настроении и еще раз набрала 03.

– Ну, что у вас?

– Температура 39,5, ноги болят, трудно ходить.

– У нас с такими симптомами врачи на «скорой» всю ночь работают.

Мне стало стыдно. И в третий раз я позвонила уже утром. После чего окончательно убедилась, что «скорая» живым недоступна.

– Вызовите сначала участкового. Если потребуется, он направит на госпитализацию.

– Участковый в течение дня, – отчеканил какой-то полуробот в регистратуре.

Дожидаясь решения своей участи, решила вызвать сыну врача из детской поликлиники. У него намечались признаки ОРЗ, и бабушка паниковала.

– Тебя заберут в больницу, а я с ним что делать буду?

В детской поликлинике поинтересовались:

– Какой фирмой и в каком году выдан страховой полис?

Услышав ответ, тут же огорошили:

– Ваш полис устарел. Пока не поменяете, не обслуживаем.

– Но у ребенка кашель и температура.

– Да хоть чума! Страна не резиновая, граждан и так много. Впрочем, вы можете заплатить двести пятьдесят рублей, и врач будет...

Пытаясь осознать полученную информацию, лихорадочно ищу свой собственный полис. Попутно объясняю бабушке, что у нас страна не резиновая...

– Лечи внука народными средствами!

Участковая, добравшаяся до меня уже в сумерках, с ужасом рассматривает распухшие с красными узлами ноги:

– Последний раз такие ноги я видела в блокаду.

Утешаю себя тем, что это всего лишь шутка, врачу не больше тридцати.

– Собирайте вещи. И ждите сантранспорт.

– Это долго?

– А вы как думали?

– Тогда можно я без него? Больница-то рядом.

– По правилам вы должны ехать на сантранспорте, иначе вас не примут.

Около восьми вечера меня сбросили в приемном покое.

На соседней койке девушка с серым лицом рассказывала врачу, с какого года она инфицирована СПИДом. Вид у нее был пострадавший – порезы, побои. После ухода доктора она доплелась до туалета и обильно залила пол и раковину кровью. Поступившая с гипертонией пенсионерка поскользнулась на кровавом полу и въехала головой в стену, так что синяя шишка налилась над бровью. На возмущенные возгласы вышла сонная санитарка. Чвякнула два раза тряпкой и назидательно заметила:

– Здесь вам больница, а не институт благородных девиц.

В двенадцать ночи после четырех часов ожидания, измерения температуры и подробного заполнения медицинской карты флегматичный врач в шлепанцах сказал мне, что мест на отделении терапии нет.

– Звоните завтра, может, освободятся. А сейчас идите домой.

– Идти? – обалдела я.

– Ну да.

– А сантранспорт?

– Обратно без сантранспорта.

– А какие лекарства пить?

– Что пили, то и пейте...

Когда сгребала в кулек полотенце и тапки, отчего-то припомнилось «и пошли они солнцем палимы...». Однако солнца давно не было, была полночь и мороз минус двадцать. Я поежилась на порожках приемного покоя, думая, как переступить через обширную корявую наледь. Сделала шаг пошире, пятка предательски заскользила, поехала, поехала... и тело с какой-то внутренней безнадежностью обрушилось. Руки, как крылья, ударились о лед.

Обратно в приемный покой меня завозили на каталке. Посмотрев список, все тот же флегматичный врач сказал, что есть места на хирургии и теперь мне туда в самый раз.

Медсестра закатила меня в полутемную палату и посоветовала:

– Занимай вон ту койку у стеночки, вчера на ней старушка умерла. Очень хорошее место, не дует.

– Спасибо, – обрадовалась я, что не дует... и провалилась в счастливое забытье.

Цупутис

Однажды цыпленок Цуп-цупутис клевал коноплю. Подкралась хитрая лиса, хотела было схватить его, да не тут-то было. Петух увидал лису, взлетел на забор и закричал: – Эй, наш Цуп-цупутис в опасности, спасите Цуп-цупутиса! Услышала петуха свинья, услышали петуха овцы, услышали собаки – все дружно бросились на выручку, прогнали лису и спасли Цуп-цупутиса.

Литовская сказка «Два цыпленка»

Лето. Зелено. Тихо. Как на острове... Пациентов в Институте гриппа немного – каждый понедельник забрасывают по «скорой» несколько человек. Больные занимают просторные палаты стационара, большая часть из которых пустует. После ремонта в помещениях светло, уютно. Кормежка вкусная! Персонал ласковый! Поискать, что ли, книгу благодарностей? Работники института тоже подлечиваются в клинике – урывками: то врач забежит себе капельницу сделать, то сотрудница – на массаж. Юра – работник вивария. Он объявился в девятой палате, сразу закрутив вокруг себя вихрь сумятицы и восклицаний. Раздеваться не хотел: