Эмбер. Чужая игра - Павел Шумил

причине, что выследил Дворкина! Фиона как-то сказала, что он не первый, он нулевой. Во всех запросах о населении этого мира счет начинается с единицы.

Я запросил текущие координаты нулевого элемента списка — и получил их!

Запросил другие параметры — и опять получил! В этом мире существует

человек-невидимка под номером ноль. Дворкин! И ему придется отвечать.

Электричество! Сделать все сумеет! Электричество! Мрак и тьму рассеет. Нажал на кнопку, чик-чирик, И человек готов!

Переключаюсь я на другую песенку после безуспешной попытки сочинить

второй куплет к первой. Строю магический круг, из которого невозможно выйти.

Попытаться выйти можно, но, выходя из круга на север, попадаешь в него же с

юга. Просто — и со вкусом. А Истинный Терминал позволяет и не такие штучки

с пространством вытворять. Для безопасности обвожу на полу мелом границы

круга — войти-то в него можно с любой стороны. А затем редактирую текущие

координаты человека номер ноль. Дворкин возникает в центре круга.

И совсем не удивляется.

— Вот ты и нашел меня, мой мальчик, — говорит он и мелко хихикает. — Видимо, у тебя накопилось много вопросов?

Он направляется к креслу, но, переступив меловую черту, оказывается на два метра дальше от него, чем был.

— Ишь ты, как интересно! — удивляется Дворкин и несколько раз пытается перешагнуть линию. Смеется и грозит мне пальцем. Встает на четвереньки, поднимает двумя пальцами меловую линию, словно это веревка — и пролезает под ней! Он вне круга! С кряхтением поднимается и поправляет линию там, где она неровно легла на пол. — Ох, проклятый ревматизм! А ты шутник, Богдан! — Дворкин уже пассами превращает обычное кресло в кресло-качалку и укореняется в нем. — Задавай свои вопросы. Я честно на них отвечу.

Задавай… Все вопросы, как назло, вылетели из головы. Только что я считал себя хозяином ситуации, а мне погрозили пальчиком и объяснили без слов, что я в этих играх — мальчишка с грязной попкой.

— Этот мир, — делаю широкий взмах рукой, — это виртуальная реальность, да?

— А ты еще боишься поверить? — опять захихикал Дворкин. — Разве в школе не говорили, что чудес не бывает? Ты же взрослый человек, ты целый год изучал этот невозможный мир. Неужели еще остались сомнения?

Растерянность сменяется злостью, и злость возвращает ясность мысли.

— Невозможный, да? Я не физик, я кос-мо-де-сант-ник, понятно? Я работаю по Странникам! Этих невозможностей во сколько насмотрелся, — режу ребром ладони по горлу.

— Физики в сказки не верят, а остальным можно, — Дворкин опять захихикал, закудахтал, забил руками словно крыльями, взлетел, описал под потолком два круга и приземлился передо мной на стол — уже размером с голубя. — А чем тебе не нравятся чудеса? Чем не нравится этот мир? Разве он плох?

— Этот??? — хватаю Дворкина за грудки двумя пальцами и подношу к лицу. — Он игрушечный, не настоящий! Здесь нет ничего настоящего. Здесь только смерть настоящая, разве нет? Ты — божок местный — ты настоящий?

— Расшумелся! Положь, откуда взял! — сердится Дворкин. Отпускаю его. Дворкин становится плоским как лист бумаги. Кленовым листом планирует, кружась, мимо стола на пол, здесь раздувается, вновь становится объемным. Кряхтя, поднимается, отряхивая колени. — А любовь, а счастье здесь не настоящие? А боль и горе — не настоящие? Докажи, что ТАМ, в настоящем мире, ты был счастливее, чем здесь. Назови такой день, мы заглянем в твой файл и вольтметром измерим, как ты был счастлив ТАМ, и как здесь, с Паолой.

Крыть нечем.

— А кто вообще позволил засовывать меня в этот мир?

— Ты погиб ТАМ. Я дал тебе год жизни ЗДЕСЬ. Не нравится? За твоей спиной клавиатура. Нажми на пипочку и сотри свой файл. Это не больно и совсем не страшно, хи-хи-хи. Не хочешь стирать себя, сотри тех, кто тебе мешает. Стесняешься? Давай я за тебя сотру. Назови только имена.

— Кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями?

— Как — кто? Я их выдумал. Они же игрушечные, не настоящие. Ты сам мне это сказал. Настоящих здесь только двое: ты и я. Почему я не могу выбросить неудачную игрушку?

— Они больше не игрушки. Может, ты их создал, но они больше не твои.

— Так, значит, они настоящие? Живые?

Молчу. Что тут можно сказать? Меня выдрали за уши. Как мальчишку.

— Ладно, сдаюсь, — поднимаю руки. — Зачем этот мир? И зачем здесь я?

— Мне было скучно, вот я его и создал, — опять захихикал Дворкин.

— От скуки? Целый мир?

— Ты не представляешь, КАК мне было скучно! Зато теперь я при деле. Вершу историю. Караю и милую.

— Да за это судить надо!

— Вот мы и перешли ко второму твоему вопросу, — довольно потер руки Дворкин, — зачем здесь ты? Отвечаю: судить меня и этот мир. Готов передать тебе бразды правления. Как ты решишь, так и будет. Вся власть в твоих руках. Отсюда можно даже физически уничтожить весь массачусетский комплекс. Нижние ярусы затопить, а верхние — взорвать.

— Как это?.. Я… Судить…

— Струсил, десантник? А если не ты, то кто? Я? Сумасшедший старик? Я не обольщаюсь насчет состояния своего разума… После того, что сделали с ним… Поэтому я призвал сюда тебя. Молодого, энергичного, решительного. Психически здорового, — Дворкин опять противно захихикал. — Я дал тебе бессмертие в этом мире, дал способности, намного превосходящие средние. Ты понимаешь любой язык, способен быстрей всех перемещаться по отражениям. У тебя активная жизненная позиция. Я заставил тебя целый год мотаться по всему свету, чтоб ты изучил его изнутри. Я наблюдал за тобой. Ты побывал во многих переделках, но предпочитал вести дела без крови. У тебя появилось множество друзей, хотя могло появиться множество врагов. Много раз в минуту опасности ты рисковал на пределе своих возможностей, но не за пределом. Это говорит об уме и чувстве меры.

Ты готов судить мой мир.

ИГРА НА ВЫЖИВАНИЕ

Мне становится страшно. И тоскливо. Я не готов судить. Я никогда не распоряжался чужими жизнями — только своей. Мне приходилось спасать людей, но не судить. Черт! Что же делать? С Паолой посоветоваться?

Беру себя в руки. Главное — не паниковать. Что говорит наука? Для принятия решения нужна полная, достоверная информация. Есть она у меня? Нет. Значит, не надо торопиться. Поднимаю взгляд на Дворкина. Он опять сменил облик. Передо мной почтенный седобородый старец восточной наружности.

— Дворкин, расскажите (мы опять на «вы»), как возник этот мир? С чего он начался?

— Разве я еще не говорил? С Великого Кодирования. В 2149-м году некий академик Окада собрался умереть. А перед этим имел глупость завещать свое тело науке. А некий профессор Валерио Каспаро ловко воспользовался этим завещанием и за десять суток сумел переписать 98% содержимого головы умирающего академика на кристаллическую квазибиомассу. Трудно найти более неудачное решение. Но некоторые области кибернетики тогда находились под негласным запретом. К тому же, запись должна быть, по возможности, одномоментной. Результатом Великого Кодирования явились 14 триллионов мегабайт, упакованные в двадцать специально построенных зданий. Профессор Каспаро надеялся вырастить искусственный мозг и запихнуть всю эту прорву информации в него. Но не успел — через год скоропостижно скончался. Так и не узнал, что записывал не то, и не так. В Новосибирском Институте Биологического Кодирования начались разброд и шатание. Никто не знал, что делать с этими четырнадцатью триллионами мегабайт, но просто закрыть такую тему невозможно. Преемник Каспаро — талантливый ученый, он занимается проблемой снятия информации с мозга. Современные мнеморекордеры, кстати, разработаны под его руководством. Но его не интересовало, что будет дальше с этой информацией. Другое крыло ученых интересовалось как раз самой информацией. Но им не на чем было крутить эти самые 14 триллионов. И тогда в группу попал один из участников массачусетского проекта.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});