Портреты первых французских коммунистов в России. Французские коммунистические группы РКП(б) и судьбы их участников - Ксения Андреевна Беспалова

доверил ему никакой специальной миссии[1283] – и роль капитана состояла «в наблюдении за политическими персонами русского правительства»[1284] и не более.

2. Оценка очевидцев: что полезного для Франции сумел сделать этот офицер? Инженер Луи Жилле сообщал в рапорте, что неоднократно прибегал к помощи капитана Садуля по разного рода вопросам, и если помощь не всегда была эффективной, то по крайней мере честно осуществлялась. Несмотря на «деликатный» характер его миссии, Ж. Садуль с военной точки зрения всегда строго придерживался своей позиции, «всегда самым энергичным и твердым образом старался добиться освобождения своих товарищей и никогда не приходилось призывать к его патриотическим чувствам»[1285]. Генерал Лавернь сообщал, что капитан неоднократно оказывал многочисленные услуги миссии, как второстепенного характера, так и многозначительные. В частности, Жак Садуль указал генералу на опасность разоблачения двух сотрудников миссии, «что помогло не только сохранить им жизнь, но и сохранить их дело»[1286], и его преданность не вызывала у генерала ни малейшего сомнения[1287]. Майор Лелонг соглашался, что Ж. Садуль был полезен французскому правительству, поскольку держал в курсе переговоров в Брест-Литовске, стараясь добиться от большевиков некоторого сопротивления германским требованиям. И никогда в своей личной политике в России он не выходил за рамки, установленные ему военной миссией. Действия Садуля в России были всегда дисциплинированными, чего нельзя сказать о его личных письмах, где он действительно позволял себе высказываться и критиковать официальную политику Франции[1288].

3. Оценка очевидцев: что сделал капитан явно во вред политики Франции? На 27 декабря 1918 г. сообщалось, что Садуль «путается с женщинами легкого поведения и ведет скандальный образ жизни»[1289], что порочило честь офицерского мундира. Его называли «большевиком», который стремится во Франции «развернуть революционную пропаганду»[1290], — желание, явно угрожающее внутренней безопасности Франции. К тому же, после нескольких недель, проведенных рядом с Жаком Садулем, подполковник Верже все чаще и чаще задавался вопросом, а «было ли у капитана чувство патриотизма?»[1291] Примечательно также письмо лейтенанта Плено, который характеризует нашего героя «как гордеца и честолюбца, желающего играть хоть сколько-нибудь значимую роль, заставить говорить о себе», который «польщен сыграть важную миссию при большевиках». Политические убеждения Ж. Садуля кажутся лейтенанту Плено совершенно искренними – Садуль при их личной встрече давал прочесть свои восторженные доклады о большевистском режиме. При этом Плено убежден, что французский офицер целиком расположен встать на сторону большевиков и разорвать всякую связь с ФРАМИС[1292]. Помимо этого, в качестве обвинения в нанесении вреда Франции приводились многочисленные материалы о агитационно-пропагандистских мерах среди французских военнослужащих, проводимых Садулем в России.

4. Почему Ж. Садуль отказался покинуть Россию? Этот факт особенно часто не давал покоя стороне обвинения. Почему нерадивый капитан не последовал приказам ни Клемансо, ни генерала Лаверня, ни майора Шапуйи и остался в России, хотя должен был вернуться в составе ФРАМИС в начале 1919 г.? На этот вопрос дал ответ генерал Лавернь, судя по всему, пытаясь защитись экскапитана. Он сообщал, что генеральный консул Дании фон Хаксхаузен посоветовал ему оставить Ж. Садуля в России, поскольку его отъезд мог скомпрометировать арестованных офицеров миссии[1293] (тех, кто подозревался в контрреволюционных действиях и находился в 1918 г. в Бутырской тюрьме). Очевидно, что генерал пытался взять на себя ответственность за то, что информация об отзыве не сразу дошла до Садуля, ведь как непосредственный начальник капитана именно он должен был проследить за его возвращением во Францию.

Помимо этих материалов судом были рассмотрены и письма лидеров большевиков: например, зачитанное в зале суда письмо Л. Б. Каменева, где автор утверждал, что Ж. Садуль неоднократно высказывал ему свое желание вернуться во Францию[1294], а также показания Л. Д. Троцкого, который вспоминал, что после Октябрьского переворота Ж. Садуль пришел к нему исключительно с ведома французского военного и дипломатического представительств в России[1295], а не по собственной инициативе. Кроме того, Л. Д. Троцкий выступал с защитой Ж. Садуля и отзывался об обвиняемом как «добросовестном, вдумчивом человеке», который «глубоко сочувствовал революции», «не мог не видеть всю лживость обвинений французского правительства и ФРАМИС», «знал всю закулисную сторону Брест-Литовских переговоров»[1296]

Новые слушания по делу, если верить воспоминаниям супруги обвиняемого, состоялись 4 апреля 1925 г.[1297] Но Ивон несколько ошиблась в дате – французские периодические издания публиковали материалы слушаний с 31 марта. Адвокатами Жака Садуля выступали Морис Флэш и Андре Бертон и практически не имели каких-либо трудностей опровергнуть обвинение в дезертирстве, умело оперируя материалами «Дела Жака Садуля».

Кроме предоставленных письменных материалов в суде заслушали показания бывшего посла Франции Ж. Нуланс, показания глав ФРАМИС – генерала Лаверня и генерала Нисселя, а также показания майора Шапуйи. Они утверждали, что Жак Садуль был военным, подчинялся им и исполнял их приказы. А что касается писем, которые он отправлял А. Тома, то они выражали исключительно его личное мнение и не являлись инструментом давления или воздействия большевиков на французское правительство.

Супруга обвиняемого Ивон Садуль вспоминала, что и другие выступавшие на заседаниях суда подчеркивали прямоту и честность ее мужа. Это были А. Тома, П.-В. Кутюрье, П. Амп,Ж.-Р. Блош, А. Барбюс и многие другие[1298].

Завершался процесс выступлением самого обвиняемого, который, объясняя причину невозвращения во Францию, сослался на свою болезнь тифом зимой 1918–1919 гг.[1299] Но, судя по всему, Ж. Садуль не был искренен перед правосудием: в письме Жану Лонге от 17 января 1919 г. он писал, что сражен тифом уже 3 недели[1300] (то есть с конца декабря 1918 г.); в письме супруге от 11 мая 1919 г. он сообщал, что болел в течение шести недель[1301] (то есть к середине февраля Садуль должен был уже быть здоровым). Отсюда главное давление со стороны обвинения – болезнь пусть и была, но недолго, а, значит, по выздоровлении он должен был вернуться во Францию, поскольку ему это предписывалось тремя отзывами от 3 сентября, 21 сентября и 28 октября[1302]. Этого не последовало, соответственно, не отменяло факта неподчинения приказам. Но одну из причин невозвращения тогда во Францию Садуль объяснил сам в письме Ж. Лонге от 17 января 1919 г. Он писал, что хочет воспользоваться отъездом части ФРАМИС, чтобы передать весточку от себя Лонге[1303]. Иными словами, об отправке военных зимой 1919 г. на родину Ж. Садуль прекрасно знал, но у него и в мыслях не было возвращаться, даже несмотря на дурное самочувствие. Кроме того, вероятно, его отказ возвращаться во Францию мог быть связан со