Рискующее сердце - Эрнст Юнгер

Измерением катастрофы превращено в захватывающее занятие для нас, выживших, изучение политических актов из времени после отставки Бисмарка. Великая шахматная игра дипломатии, сети, прядущиеся одновременно из многих центров, страхования, перестраховки, усиления позиций — эта сумма перепутанных движений, напоминающих о том, что урожай следует убрать до грозы, — усиливается и упрощается для нашего оглядывающегося взора, видящего позади на тысячи километров, как дымятся военные позиции.

Но помимо этих договоров, союзов, государственных визитов, застольных речей, марокканских конфликтов и мирных конференций — за работой вторая дипломатия, более скрытная в своей деятельности, но не менее значительная в своих последствиях. Эта деятельность подобна документу, написанному невидимыми чернилами, зримо проступающими лишь тогда, когда бумага коричневеет в пламени. И здесь трудятся немногие, и здесь происходят съезды, в Цюрихе, в Лондоне, в Париже, Вене и Берлине, и здесь вооружаются к решительному дню, готовя мобилизацию хотя и другими, но не менее действенными средствами. Диковинные личности вовлечены в эту работу: странствующие космополиты, ссыльные времен первой русской революции, сибирская аристократия, издатели маленьких подпольных журналов, наполовину ученые, наполовину богема, которых из года в год можно встретить за столиками прокуренных кафе или в читальных залах больших библиотек. Их имена вряд ли известны за пределами узкого круга; никто не знает их лучше полиции, заносящей их в свои списки под рубрикой «нежелательные иностранцы». Чаще всего они пересекают границы не с паспортами, а с указами о выдворении, сопровождаемые неприметными господами в штатском, но в каждой новой стране они с удивительной легкостью оказываются дома, как будто плавая на поверхности подвижнейшего, интеллектуальнейшего слоя над всеми естественными границами земного шара.

Первый же пушечный выстрел застает их в минированных ими ходах, — застает их готовыми к битве. И для них война желанна; они сразу появляются там, где разрушение всего ужаснее.

3

Так или иначе это продолжалось еще три года, до того, как они в России присвоили себе наследие царизма. Человеческий ум любит верить в мощь конспирации — все-таки трудно ответить на вопрос, кто были эти профессиональные революционеры: субъекты или объекты революции. Может быть, они похожи на воронов, где-нибудь ведущих уединенную жизнь и вдруг налетающих по всем направлениям неба, когда в поле лежит падаль? Или они похожи на бактерии, нападающие на открытые раны и опять исчезающие, когда пробуждается целительная сила крови? Может быть, они имеют совсем другое, скрытое значение, а не то, которым их морочит собственное сознание? Во всяком случае, они здесь, и их присутствие достаточно необычно для того, чтобы стать предметом рассмотрения.

Революция, хотя бы в своем первом периоде, руководимом западным интеллектом, обязана Троцкому многим. Если чудо Вальми{127} было многократно пережито в XX веке на рубежах гражданской войны, это исключительно его заслуга. Его личное участие в событиях остается образцовым. Также обладает он нечасто встречающимся даром переходить от чисто догматической деятельности к практической. Он построил Красную армию не в соответствии с теориями марксизма, а так, как приводились в порядок армии во все времена. «До тех пор пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади» (Троцкий). История его бронепоезда, в котором он имел обыкновение появляться на опаснейших участках фронтов, подает обязывающий пример, как сосредоточивать современную военную энергию, и может быть рекомендована для изучения каждому профессиональному военному. То, что удалили именно этого человека, что его вообще могли удалить, — один из отчетливейших знаков того, что революция вступила в стадию новой законности, которая должна была отразиться и на новом слое вождей.

4

Троцкий рассказывает, как он задолго до войны познакомился в Цюрихе со священником{128}, сочетавшим в своей личности христианскую религиозность с крайним социализмом. «Само вооруженное восстание овевалось в его речах какими-то потусторонними дуновеньями, которые во мне (в Троцком) вызывали лишь неприятный озноб. С тех пор как я стал мыслить, я был сперва интуитивным, потом сознательным материалистом».

Этот озноб — весьма поучительный симптом. Троцкий живет в чрезвычайно организованном, чрезвычайно едином, а именно в интеллектуальном пространстве. Здесь он значит много, и здесь его возможности исключительны. Примечательно, что когда такое сознание оказывается перед пространством, где своя, инородная законность, не воспринимаемая средствами логики, на него нападает дурнота. В данном случае это русское пространство, как бездонная пропасть вдруг разрывающее землю у него под ногами. Такова его судьба: силы интеллекта побеждены силами почвы. И таков смысл его книг: интеллект пытается доказать, что почва ошибается, но его логика проходит бесследно, как дым над землей.

Еще одно замечание в этой книге особенно отчетливо выдает врожденную слепоту Троцкого к разнообразию красок, присущих внутренним границам жизни. Начало мировой революции в России, а не в Германии — для Троцкого случайность. Он полагает, что Германия предоставила бы революции куда более мощную исходную позицию, и к такому комплименту стоит прислушаться. Нет никакого сомнения в том, что весь союзный мир не мог бы противостоять нам, если бы мы сочетали руководство мировой войной с притязаниями высшего порядка на мировую революцию. Другой вопрос, насколько это было возможно. Но и сегодня никакое национальное сознание само по себе не придаст нам сил, необходимых для обороны и наступления, если оно не сочетается с тенденцией к мировой революции, когда собственная мощь усиливается в той же мере, как подавляется мощь противника. Книга Троцкого неумышленно показывает нам, что марксизм не дорос до такой задачи не за неимением логической последовательности, а за отсутствием у него глубинных, плодотворных сил жизни. Высвободить их и поставить на службу великим задачам, достойным веры и добросовестного свидетельства, — таков тайный смысл политической борьбы, в которую мы вовлечены вот уже десять лет и конец которой все еще нельзя предвидеть.

Примечания

1

Бурдье П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М., 2003. С. 70.

2

Писарев Д. И. Сочинения: В 4-х т. М., 1956. Т. 3. С. 105.

3

Jünger E. Sämtliche Werke. Bd 11. Stuttgart, 1998. S. 11; перевод мой. — B. M.

4

Ремарк Э. М. На Западном фронте без перемен. М., 1985. С. 28.

5

Там же. С. 148—149.

6

Раушнинг Г. Говорит Гитлер. Зверь из бездны. М., 1993. С. 179.

7

Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 15-ти т. Л., 1991. Т. 9. С. 252.

8

Там же. Т. 10. С. 196.

9

Там же. Т. 9. С. 151.

10

Новалис. Генрих фон Офтердинген. М., 2003. С. 222.

11

Камю А. Бунтующий человек. М., 1990. С. 256.

12

Ernst Jünger im 20. Jahrhundert. München, 1995. S. 285; перевод мой. — B. M.

13

Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. СПб., 2000. С. 453.

14

Павел Флоренский. Иконостас. СПб., 1993. С. 106.

15

Бонавентура. Ночные бдения. М., 1990. С. 10.

16

Идти до конца (фр.). (Здесь и далее — примечания переводчика).

17

«Стаканы и девицы всегда в опасности» (фр.).

18

«Венеры и Приапы, представленные в античных геммах» (лат.).

19

Созерцательная жизнь (лат.).

20

«Кто идет?» (Фр.).

21

«Ave, Caesar! Morituri te salutant» («Радуйся, Цезарь, тебя приветствуют умирающие» — возглас гладиаторов, идущих на смертельный бой).

22

«Вы пленные!» (англ.).

23

«Нет, сэр» (англ).