Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета - Харкурт Альджеранов

Я заказал ванную в отеле и очень удивился, когда обнаружил, что меня будет мыть банщица. Я почувствовал себя четырехлетним ребенком, когда она терла меня, а потом подстригала ногти на ногах. Пожилая женщина очень развеселилась, когда узнала меня, – она видела карикатуру на меня на театральной странице газеты. К этому времени я уже начал делать себе костюм для «Боугимена». Мой опыт кройки равнялся нулю. Я сделал брюки, выкроив две ноги, затем сшил и впрыгнул в них, чтобы разделить их пополам и получить правильную мерку для клина, что предоставило бы мне полную свободу передвижения. Моя система великолепно сработала в тот раз, но я, пожалуй, не стал бы ее рекомендовать для дальнейшего пользования. Я смог скроить жилет с помощью одного из своих старых, приколол трикотажные рукава, а затем пришил их. Когда очередь дошла до парика, я не мог достать сетки для основания, так что отрезал штанину от шортов из сетчатого трикотажа, придал ей форму тюбетейки и принялся быстро и яростно пришивать бахрому – понадобилось время, чтобы я научился делать стежок так, чтобы бахрома не запутывалась в нитке. Я, наконец, закончил его в Осло, где всегда работал при дневном свете. Когда мы выходили из театра около одиннадцати тридцати, закат все еще окрашивал небо в красный цвет, а к окончанию ужина приближался рассвет. Наши представления почтила своим присутствием королевская семья. А как изумительно выглядела Павлова в белом парике и красивом белом шелковом платье, когда направлялась в королевскую ложу, чтобы быть представленной.

Мы закончили турне в Дании. Полагаю, что в умах большинства англичан Копенгаген и Ханс Кристиан Андерсен связаны неразрывными узами (да, я знаю, что он родился в Оденсе!), и действительно, Копенгаген обладает той чарующей атмосферой, что заставляет человека задуматься, вдохновлял ли город великого сказочника, или же город возник под воздействием чар его произведений.

Наш поезд прибыл рано утром, но нас встретило довольно много представителей прессы. Некоторые из репортеров знали, что с нашей труппой в Англии и Америке выступала датская танцовщица, и спросили о ней Павлову, но она не поняла, о ком идет речь. Ее ответ попал в прессу. Бедняжка Бодил была, наверное, очень обижена и имела возможность продемонстрировать это, поскольку присутствовала на приеме, который Датский королевский балет устроил в честь Павловой. Увидев ее, Павлова просияла, радуясь встрече с бывшей танцовщицей труппы.

– Бодил, почему вы не пришли навестить меня? – спросила она.

– Я думала, вы не помните меня, мадам, – ответила Бодил.

– Ах, все та же застенчивая девушка, – сказала Павлова.

На приеме я встретил некоторых танцовщиков, которых видел несколько лет назад, когда они танцевали в «Колизее», включая балерину Элну Йёрген Енсен, там же я познакомился с Бёрге Раловом, впоследствии ставшим ведущим танцовщиком и хореографом Датского королевского балета. Вечеринки и приемы устраивались каждый вечер, и на одном из них знаменитая австралийка Аннетт Келлерман произнесла длинную речь, с похвалой Павловой. Самый приятный вечер состоялся в доме родителей Бодил, куда были приглашены только ее старые друзья. Там стоял огромный круглый стол, уставленный тарелками с закусками. С обычно приходящим после спектакля волчьим аппетитом, характерным для тех, кто привык изображать лебедей, мы, словно стервятники, набросились на добычу. Нам пришлось об этом пожалеть немного погодя, когда нас пригласили в столовую, – хоть закуски и были восхитительными, ужин же можно назвать королевским пиром. Этот старый датский обычай гостеприимства послужил нам уроком, наказав за нашу невоздержанность. Все мы вспыхнули от стыда, когда Пер Фабер, отец Бодил, произнес речь, в которой благодарил нас за доброту по отношению к Бодил. Нам же казалось, что мы очень плохо к ней относились, когда она поступила в труппу, хотя, наверное, это не так, мы не могли быть слишком злыми. Кажется, мы всегда возвращались домой на рассвете, но это происходило отчасти оттого, что ночь очень коротка в такое время года. Для меня самым волнующим событием этого сезона стало первое публичное исполнение «Боугимена» перед зрителями. Я имел успех, но у меня возникло ощущение, что Дандре не одобряет его. Мы возвращались домой кружными путями. Те, которые оставались на континенте, ехали железной дорогой, а те, которые направлялись в Англию, сели на поезд, направляющийся в Берген, а затем пароходом добрались домой. Скандинавское турне было для нас не только успешным, но и очень счастливым.

Во время поездки по Скандинавии мы услышали о смерти Теодора Штайера. Он болел уже восемнадцать месяцев, но, когда я видел его в Лондоне прошлым летом, Штайер, казалось, поправлялся. Узнав о том, что я повредил колено, он настойчиво твердил, чтобы я был осторожен и не слишком переутомлялся, полагая, что именно из-за переутомления он потерял свое здоровье. Мы очень сожалели, что потеряли такого друга, а то, что нас не было рядом с ним, удваивало горечь утраты.

Мы не пробыли дома и шести недель, когда нас вызвали на репетиции для короткого турне по курортам континента. Мы провели несколько дней в Остенде, затем отправились в Висбаден и Баден-Баден. Это было чрезвычайно приятное летнее турне. У нас был новый дирижер Эфрем Курц, который с симпатией относился к танцовщикам, его не снедало тщеславие, и он не считал себя единственным человеком, понимающим, как следует исполнять музыку, так что мы были довольны. С нами выступало несколько актеров-гостей: Анатолий Обухов, Борис Романов, Макс и Маргарита Фроман. Они привнесли несколько своих дивертисментов. Романов и Обухов с великолепным артистизмом исполнили с Павловой «Кокетство Коломбины». Теперь кажется почти невероятным, что британская оккупационная армия в 1927 году все еще находилась в Германии, но я прекрасно помню, что, когда мы танцевали в «Курхауз» в Висбадене, ложа кайзера была заполнена британскими офицерами, облаченными в парадную форму. Много лет спустя я узнал, какое впечатление человек может производить на окружающих. Во время поездки в Дувр официант посадил меня напротив единственной посетительницы вагона-ресторана. Мы попытались завести вежливый разговор и коснулись музыки. Было упомянуто имя Римского-Корсакова; дама сказала, что никогда не слышала о нем, и я выразил удивление по этому поводу, поскольку считал, что каждый знал «Шехеразаду», по крайней мере из-за балета.

– Я только однажды видела русский балет, – сказала она. – Когда Павлова выступала в Висбадене. Кое-кто из труппы жил в том же отеле, где поселился мой муж: девушка-американка (Беатрис Берк), высокий мужчина (Обри Хитчинз) и блондин (я!!). – Я превратился в слух. – Необычайные люди, они в полночь ели бифштекс!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});