Феномен СССР: Слово Пацана - Тимур Сытников

была полностью отведена под чаевню. Тут можно было посидеть, заварить и попить чаю, после тренировки. В конце помещения станции, часть помещений планировалось переделать под раздевалку и душевую. Оставалось еще пара помещений, но дядя Миша обозначил их предназначенными для руководства клуба, и поэтому вход туда был закрытым.

Клуб. Так теперь называли бывшую заброшенную станцию. И это место моментально стало популярным среди всего местного населения. Организовалось все так быстро, что я потом долго не мог понять, сколько там было усилий самого дяди Миши, а сколько всех остальных. Кто-то привез трубы из которых сварили паровое отопление, кто-то сделал котел для него котел. Откуда-то завезли дрова, которые теперь были сложены под быстро сколоченным навесом.

Теперь, вечерами, на станции собиралось так много народу, что порой было негде расположится. И с каждым днем, вечерняя жизнь на станции, становилась все веселее. Иногда туда приносили гармошку, под которую пели песни. Или устраивали соревнования по настольному теннису, если удавалось раздобыть шарик. На станцию, ходил даже мой отец, который с удовольствием играл в шахматы и считался одним из самых сильных игроков нашего района.

Порядок на станции, поддерживался самим дядей Мишей, а так же теми, кто постоянно находился возле него, это практически всегда был Жгут, Язва, а так же еще около семи-восьми парней, которым уже было за двадцать. В клубе под запретом было спиртное, причем настолько строго, что пришедшему пьяным или вздумавшим выпивать в клубе, могли отказать в праве посещения клуба. Ну а если кто-то начинал качать права, то такого человека быстро выводили из клуба, а там, за глухой стеной станции, быстро поясняли правила общественного поведения, благо недостатка крепких парней в клубе не было.

Так же под запретом было курение. Тем, кто курил, предлагали не только выйти на улицу, но и отойти от клуба до железной дороги и только там, на перроне, можно было покурить. Вообще, главным приоритетом клуба, был спорт и здоровый образ жизни. Дядя Миша, всегда это подчеркивал в разговорах, если случался к этому повод.

Вот и заметив нас болтающихся без дела, он предложил нам начать заниматься спортом под его руководством. Мы радостно согласились, поскольку и нам хотелось быть такими же сильными и крепкими, как сам дядя Миша или Жгут. С сомнением оглядев нас, дядя Миша предупредил, что он будет тренировать только по настоящему готовых, а если кто-то из нас нытик и слабак, то пусть лучше сразу идет домой. Таких не нашлось, после чего мы начали тренироваться.

Тренировки были простыми, на первый взгляд. Бег по кругу вокруг станции, отжимания, упражнения на пресс, приседания и тому подобное. Но с непривычки, к тому же, дядя Миша действительно не давал спуску, пока не будет выполнено заданное упражнение, все закончилось тем, что у нас теперь болели все мышцы. Но бросать тренировки не хотелось, наоборот, если кто-то из ребят, заикался о том, что бросит эти тренировки, его тут же поднимали на смех, как слабака.

Именно поэтому, я садился на стул придерживаясь за парту и морщась от боли в мышцах ног. А в голове тем временем всплывали мысли, что меня сегодня ждет еще и бассейн. Хотелось отказаться и остаться дома, отдохнуть, ведь завтра, после школы, мне предстояло вновь идти на тренировку к дяди Мише. Но я тут же отбросил эти мысли, поскольку даже перед самим собой, мне не хотелось быть слабаком и нытиком.

В классе тем временем, все было тихо и спокойно. Толстый затих, больше не пытался воображать о себе неведомо что, задирая других ребята. Даже наоборот, я стал замечать, как его задирают те, с кем он раньше, казалось бы дружил. От них он теперь тоже старался держаться подальше, как и от нас. Мы же, впрочем, на него не обращали внимания. Нейтральные отношения были у нас и с бывшими друзьями Толстого. Мы могли поздороваться утром или попрощаться по окончанию уроков, но не более. Остальные мальчишки в классе, тянулись либо к нам, либо к Грачу и его компании. Лично мне это все было безразлично, поскольку для общения в школе, мне хватало Рината и Клина.

С ними же я общался в основном и после школы. С другими ребятами, у меня складывались нейтральные отношения, мы могли гулять в одной компании, играть в футбол, но не более. Порой, мне даже казалось, что они несколько сторонятся меня. Я связывал это с тем, что вокруг меня сложился образ хулигана, а потому ребята лишний раз старались со мной не связываться. Меня же, это не особо беспокоило, даже наоборот, позволяло жить спокойно, без приключений и лишних конфликтов.

На перемене, я подошел к Наталье и попросил у нее текст, который нужно было выучить. Она недовольно сморщила губы и с осуждением посмотрела на меня. Мне вновь стало стыдно и я виновато опустил глаза. Впрочем, Наталья тут же улыбнулась.

— Дима! Я думала, что ты давно уже выучил.

— Так я потерял старый листок, а новый вы мне так и не дали в прошлый раз.

— Хорошо, вот, держи и больше не теряй.

Наталья взяла листок и быстро написала на нем текст, а затем отдала мне. Я пробежал по нему взглядом, читая написанное. В принципе, там не было чего-то сложного, что-то вроде «Я клянусь, я обещаю, я прошу принять меня в ряды». Я вернулся на свое место, где любопытный Ринат, тут же спросил, зачем я ходил к учительнице.

— Да взял текст, который нужно выучить для вступления в октябрята.

— Аа, а чего ходил? Взял бы у меня, он у всех одинаковый.

Я поморщился, поскольку оказалось, что моя проблема была вовсе не проблемой. Ринат тем временем махнул рукой, а затем понизив голос, тихонько прошептал.

— Да ерунда это, туда всех берут. Записывают, хочешь или нет. А толку никакого, только ходи на всякие сборы. У меня брат всегда эти сборы прогуливал, его за это ругали. Даже в пионеры не хотели брать за это, а потом все равно записали.

Услышав Рината, в разговор вмешался Клин.

— Точно. Витяню тоже записали, без его желания. А потом, когда в другую школу перевели, то там сперва записали, потом узнали как он себя вел, хотели исключить, но потом забыли. Теперь говорит, что лучше бы исключили, поскольку приходиться постоянно всякой ерундой заниматься, а если отказываешься, то потом на всякие собрания таскают и ругают.

Это меня вогнало меня в легкий ступор, поскольку родители, особенно отец, всегда с гордостью рассказывали, о пионерах