Одна минута и вся жизнь - Алла Полянская

Дана не узнает своего голоса. Он хриплый и чужой.

– Хорошо-то, хорошо… Пить хочешь?

– Нет.

– Ну, смотри, захочешь – скажешь. А я гляжу – бежишь как угорелая, а место безлюдное. На плечевую не похожа, те в таких мехах не ходят. Как ты тут оказалась?

– Долго объяснять.

– Как знаешь, Красная Шапочка. Ничего, нам теперь не страшен серый волк! Не бойся. Эх ты, птенчик! Отец-мать небось глаза проглядели, обыскались!

– Да нет…

– Как же – нет! У меня двое девок. Одной двадцать, другая на два года отстала. Так веришь, пока дождемся с женой их вечером, спать не ложимся. Они говорят: «Ложитесь и спите!», а как тут уснешь? Совсем жизнь страшная пошла. Тут и там маньяки, да и просто отморозков разных, наркоманов этих – не счесть. Менты на них глаза закрывают, а они и рады. Что захотят, то и делают. Ох, трудно с вами, девчонками. Да и с парнями – беда. Вон, у наших соседей был сын. Парень нормальный, учился хорошо, нарадоваться не могли. И что ты думаешь? Пошел к кому-то на день рождения, а там выпивка, ну и повздорили ребята. Никто потом так и не вспомнил, из-за чего ссора вышла, а парня этого угостили ножом под ребра – и все, конец. Один сын у родителей был. Тебя где высадить, Красная Шапочка?

– Почему вы меня так называете?

– Красная Шапочка и есть. По лесу от волка убегала.

– Спасибо вам.

– А чего там – спасибо? Все мы люди. Мало ли какая беда приключилась. Проехал бы мимо и думал потом: жива ты или нет? Друг за дружку надо держаться, так нас когда-то учили. Жаль, что сейчас народ озверел совсем. А надо дружно, да помогать друг другу – вот тогда не страшно будет детей на улицу выпускать. Или я не прав?

– Правы. Спасибо вам, помогли вы мне очень.

– Ты что так побледнела? Или плохо тебе?

– Ничего, я в порядке.

Дана выходит из машины. Водитель едет дальше, и тут она соображает, что даже имени его не спросила. Она тяжело вздыхает и идет в метро. Виталька и Костя, наверное, ищут ее, но это напрасно. Теперь Дана понимает, что дорога свободна. Она сделает то, что задумала, и уедет домой. К Леке.

20

– Я говорила тебе: будь осторожна. – Сима хмурится. – Ты что, совсем глупая, не понимаешь?

– Симочка, не сердись. Так вышло.

– «Вышло»… Треснуть бы тебя покрепче, да рука не поднимается, рассыплешься ведь!

– Что, так плохо?

– А что хорошего? Ты довела себя до полного нервного и физического истощения. Самое меньшее, что тебе нужно сейчас сделать, это пройти курс витаминов. А лучше всего – уехать куда-нибудь, на Кипр, например. Ну, что смотришь на меня как солдат на вошь? Ты понимаешь, что можешь умереть?

– Уже.

– Что – «уже»? – Сима оторопело смотрит в бледное лицо Даны.

– Уже умерла.

– Приехали.

Сима возмущенно фыркает. Каждый день ей приходится иметь дело с больными, резать, сшивать, спасая их жизни. И смертей она тоже навидалась. Наверное, только врачи, полицейские и гробовщики видят столько смертей. Поэтому у Симы к смерти отношение почтительное.

Когда днем в дверях квартиры вдруг возникла Дана, Сима и Родька страшно обрадовались. Они, сами того не желая, привязались к своей нечаянной гостье. Но спустя минуту Сима наметанным глазом определила: Дана совсем на пределе. Они с Родионом отвели ее в комнату, раздели и уложили в кровать. Дана мгновенно уснула и спала до самого вечера. Сима осмотрела шрам и осталась вполне довольна, но вид Даны ее обеспокоил. Впрочем, Сима не собиралась лезть к ней с расспросами. Это было не в ее правилах.

– А где мой чемодан? – Дана приподнимается на локте.

– Отдыхай, горюшко. Там, где и в прошлый раз, – в шкафу. Где ему быть? Ладно, мне пора на дежурство, Родька скоро приедет. Ты отдыхай, я поставлю тебе капельницу с общеукрепляющим коктейлем – витамины, глюкоза, в общем, подробности тебе ни о чем не скажут. Родька придет – вынет иглу. Утром увидимся.

– Сима…

– Ну, что тебе?

– Не сердись на меня. Мне некуда было…

– Да разве я из-за этого?! Ты глупая девочка, мы рады тебя видеть. Я сержусь из-за того, что ты с собой делаешь. Знаешь, я часто оперирую практически безнадежных больных, но у них такая воля к жизни, они так сопротивляются смерти, что она отступает. А ты сама себя похоронила. Мне больно это видеть, понимаешь? Потому что это ошибка.

– Ты не знаешь.

– Не знаю чего? Да, я ничего о тебе не знаю, ты права. Но у меня есть глаза и кое-какой жизненный опыт, чтобы понять: ты поставила себе программу на самоуничтожение. Неужели не осталось ничего, ради чего стоит жить? Дана, летом такие облака! И тополя, и чабрец в поле пахнет. Живи ради них – дело того стоит.

Сима уходит, а Дана лежит и смотрит в окно. Апельсиновым соком наливаются окна дома напротив. Она думает о том, что сказала Сима. Белоснежные летние облака. Она хочет стать таким вот облаком и улететь куда-нибудь далеко, чтобы никогда не чувствовать боли, что постоянно гнездится в ней, а иногда выплескивается наружу. Стать облаком и улететь. Но кто сказал, что облакам не больно? Может быть, они тоже тоскуют – там, в небе. И тоска гонит их вперед, поэтому они всегда в движении. Полет глушит тоску. Или нет? Нет. Полет позволяет не думать о ней.

Дана переводит взгляд на капельницу. Сима смешала для нее какое-то зелье, и теперь оно медленно перетекает в ее кровь. Наверное, ей станет от него лучше, и, может быть, она забудет тот ужас, который подгонял ее там, на далеком пустынном шоссе. Или нет? Нет. Такие вещи остаются с нами навсегда. То, что не убило нас сразу, все равно убивает.

Дана слышит, как в замке поворачивается ключ. Это, наверное, пришел Родька – она просто фиксирует звук краешком сознания, капельница почти пуста, а значит, ей удалось уснуть. Но этот звук… Дана садится на кровати. Нет. Она достаточно долго прожила в этом доме и научилась различать звуки. Родька совсем не так отпирает замок. И Сима тоже. Дана вынимает иглу из вены, соскальзывает с кровати и быстро одевается, достает «беретту» и навинчивает глушитель. Кто-то осторожно идет по коридору в сторону ее комнаты. Дана двигается бесшумно – она быстро сооружает из постели нечто, отдаленно напоминающее лежащего под одеялом человека. Она уповает на то, что в комнате зажжен только ночник. Возможно, незваный гость купится на этот нехитрый трюк. Она тихонько скользит в сторону окна и садится на пол, скрывшись за креслом. Старо, как мир, поэтому, возможно, эффективно.

Дверь тихонько подалась. Дана сжалась в предвкушении опасности. Кошка прижалась к земле, замерла и превратилась в предмет интерьера с часовым механизмом внутри.

В комнату тихо входит человек. Дана никогда не видела его, но с первого взгляда понимает, что это – хищник. И если он появился здесь, значит, ее выследили. И Сима с Родькой теперь в опасности. Дана мысленно отвесила себе пинок: она не должна была сюда приходить. Но пришла. Потому что ей было плохо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});