Ночь ворона, рассвет голубя - Рати Мехротра

я должен принести подобную жертву.

– Королева всегда говорила, что мы обе будем знать, когда придет время разорвать связь, – сказала Катьяни.

Ачарья пренебрежительно махнул рукой:

– Она солгала тебе. Ты ничего ей не должна, и все же она год за годом держала тебя подле себя.

Его слова прожгли ее насквозь, словно яд. Да, королева солгала ей. Но, конечно, не во всем. Королева могла похитить ее и держать в заложниках, как пленницу. Но она создала связь, и Катьяни смогла жить той жизнью, которая у нее была.

Или, возможно, Катьяни просто хотела в это верить. Какова бы ни была правда, она умерла вместе с Хемлатой.

Вскоре Ачарья задремал, прислонившись головой к оконной раме. На его шее, там, где сомкнула свои длинные пальцы даян, остались красные отметины. Катьяни могла чувствовать призрак этой боли на своей собственной шее. И она не сомневалась, что при следующей встрече с даян ему не выжить.

Дакш порылся в сумке и достал апельсины, чтобы они могли поесть.

Катьяни бросила на него укорительный взгляд.

– У тебя все это время была еда? Я умираю с голоду.

Его губы дрогнули.

– Еще пару часов назад ты спала.

Он очистил один апельсин и протянул ей.

– И уж прости, что мне было не до этого, когда нас пыталась убить даян.

Катьяни отправила в рот дольку апельсина, и по ее языку разлилась божественная сладость. Она никогда не пробовала ничего вкуснее. Девушка быстро доела первый апельсин и стащила еще один очищенный фрукт у Дакша из рук как раз в тот момент, когда он собирался его съесть.

– Не за что, – сказал он, приподняв брови.

– Я не благодарила тебя, – невнятно произнесла она с набитым апельсином ртом.

– Я представил, что ты это сделала. Я всегда представлял тебя гораздо более вежливой, чем ты есть на самом деле.

И он пристально оглядел ее, как будто на самом деле представлял нечто гораздо большее. Ее бросило в жар.

– Я не могу понять… – начала она, сохраняя легкомысленный тон. – Почему вежливость так переоценивают. Я уже говорила, что скучаю по своему мечу? Сейчас я могла бы просто наставил его на тебя и потребовал все твои апельсины.

Дакш подавился долькой, и ему пришлось прерваться, чтобы выпить воды из единственной оставшейся фляги. Он поднял свой меч и протянул его ей.

– Вот, одолжи мой.

Что? Духовные воины, такие как Дакш и Уттам, ревниво относились к своему оружию, никто другой не мог его брать. А золотой меч Дакша был известен во всем Бхарате. Она не могла поверить, что он предложил его ей. Но юноша, казалось, был совершенно серьезен. Она осторожно взяла меч у него из рук, провела пальцами по серебряным ножнам, украшенным резьбой в виде надписей на санскрите. По ее телу пробежала дрожь. Казалось, что, прикасаясь к мечу, она прикасается к самому Дакшу. Она вытащила клинок из ножен на один дюйм – ровно настолько, чтобы увидеть его огненное сияние, – а затем снова вложила в ножны и вернула юноше.

– Ты не хочешь обнажить мой меч? – спросил он разочарованно.

Она подавила смешок. Если сейчас дать волю смеху, он сотрясет ее тело сильнее, чем движущийся экипаж, и заставит плакать от боли в спине.

– Есть так много ужасных шуток, которые я могла бы сейчас отпустить, – сказала она. – Но я не буду. Не потому, что мне не нравится смотреть, как ты краснеешь, а потому, что я не в том состоянии, чтобы смеяться.

Он озадаченно посмотрел на нее, а затем на свой меч, как будто в нем и заключался секрет ее веселья.

Это было невыносимо. Катьяни сжала губы, но все равно фыркнула от смеха. Она скрестила руки на груди и смотрела на спящего Ачарью до тех пор, пока не почувствовала себя достаточно спокойной, чтобы снова взглянуть на его сына. Он ел дольку апельсина с той же серьезностью, с какой делал все остальное в этой жизни.

– Что смешного? – спросил он, нахмурив брови.

– Ты, – сказала она, пытаясь сохранить самоконтроль.

– Ты невозможна, – сказал он. – Неужели ты никогда не можешь быть серьезной? Ты получила ужасные раны и столкнулась с даян. Тебе, должно быть, очень больно. Как ты все еще можешь смеяться?

– Только представь, Айрия, я через столько прошла, а ты все еще можешь заставить меня смеяться. Этот редкий дар есть только у тебя.

– Дакш, – сказал он.

– Что?

– Ты можешь называть меня Дакш.

Она уставилась на него. Он попросил ее перестать называть его по почетному званию. Помнил ли он тот день, когда она впервые это сделала? Тогда он поцеловал, как будто прежде его сдерживала лишь формальность. Поцелуй навсегда запечатлелся на ее губах; она все еще чувствовала его вкус. Ее пальцы взлетели к губам. Щеки Катьяни вспыхнули, и она разозлилась сама на себя. Это она должна была привести его в замешательство. А не наоборот.

Ачарья пошевелился.

– Мы близко? – пробормотал он. Катьяни опустила руку и отвернулась, глубоко вздохнув со смешанным чувством облегчения и досады из-за того, что их прервали.

– Я проверю, – с готовностью сказал Дакш и высунулся, чтобы поговорить с кучером. – Три часа, – доложил он минуту спустя, – если только мы не столкнемся с новыми проблемами.

Ачарья вздохнул:

– Ничто больше в Нандоване меня не беспокоит.

Катьяни украдкой взглянула на него. Действительно ли даян была его любовницей? Обещал ли он на ней жениться? Или просто заставил ее поверить, что этот брак возможен? Она чувствовала, что, думая о даян, он испытывал лишь вину и печаль. Но она не могла узнать, что случилось на самом деле, если только он сам ей не скажет, что было столько же вероятно, как то, что небо упадет им на головы.

Остальная часть поездки, к счастью, прошла без происшествий. Веталы и яту, возможно, и не могли бы сравниться с Ачарьей и его сыном при обычных обстоятельствах, но встреча с даян их обоих истощила, а Катьяни едва могла сидеть прямо.

Они прибыли к воротам гурукулы поздно вечером. Воздух, влажный в преддверии дождя, был насыщен ароматом созревающих фруктов и овощей. Свет заходящего солнца поблескивал на пагоде.

У Катьяни возникло такое чувство, как будто она вернулась в прошлое. Здесь, в этом месте, она была в безопасности, могла прийти в себя и спланировать месть, на которую ее благословила даян. Ее больше не волновали жесткие правила и нелепое время для купания. Это место осталось последним среди всех мест в Бхарате, где она могла – пусть и ненадолго – почувствовать себя как дома. Ачарья сделает все возможное, чтобы безопасно