Вечный человек - Гордон Диксон

Он и правда думал, что она права. Джима восхищала целеустремленность Мэри. Гнев оттого, что его силой втянули в это задание, вместо того чтобы спросить, полностью прошел. Теперь Джим признался себе, что с самого начала, с момента общения, в офисе Моллена, Мэри его раздражала; и это раздражение сохранилось и после их совместной миссии по возвращению «Охотника на бабочек» и того, что еще осталось от разума Рауля.

У нее, конечно, тоже были свои проблемы. Джим мог только надеяться, что она их перерастет, как он перерос свои. Он с легкой грустью попробовал представить ее себе без этой защитной оболочки. Джим не пробовал по-настоящему ее узнать, хотя и она сама, конечно, тут не помогла. С первого момента встречи Джим настроился против нее. Во-первых, потому, что она не была пилотом космического истребителя, во всяком случае, не в том смысле, как пограничные пилоты это понимали. Во-вторых, потому, что она кичилась своими знаниями в сфере, о которой он не знал почти ничего, а думал еще меньше, и это ее высокомерие ужасно действовало ему на нервы. Своего собственного высокомерия Джим, конечно, не замечал.

Что-то в ее детстве явно спровоцировало формирование жесткого характера. Джим всегда принимал как должное свое собственное веселое детство с кучей друзей-одногодков, которые взрослели вместе с ним, с тетушками, дядюшками, бабушками и дедушками, с двоюродными братьями и сестрами, которые были ему и друзьями, и, главное, со счастливыми и любящими родителями. Любящими как его, так и друг друга. Понятно было, почему Мэри могла решить, что Джиму все в жизни давалось легко. Она наверняка изучила все его прошлое, перед тем как использовать его в своем проекте. Единственное, что у них было общего, — это отсутствие братьев и сестер.

Только вот в документах не отражался его идеализм, его решимость сделать в жизни хоть одно стоящее дело, достойное доброй памяти... хотя что-то она, должно быть, почувствовала — как-то после благополучного возвращения «Охотника на бабочек» она сказала Джиму, что он по сути был рыцарем.

Рыцарем его, конечно, нельзя было назвать. Может, он иногда и предавался мечтам, но все же был практичен по натуре. Насколько практичен, Мэри еще предстояло узнать, когда он сорвется с гипнотического поводка. Но теперь, когда он лучше ее понимал и она больше ему нравилась, даже это было не так важно, разве что из принципа.

Джим попробовал представить, какие волшебные слова заставят Мэри рассказать, почему она стала такой.

По непонятной причине в глубине души Джим был твердо убежден, что если Мэри хоть на мгновение отбросит свою колючую оболочку, то под ней обнаружится очень хороший человек. Он все больше и больше убеждался, что она прятала свою истинную сущность за щитом агрессивности. Прямо как люди, которые объявляли всем и каждому, как они упрямы, таким образом скрывая свою доверчивость. Джим верил, что жесткость Мэри служила щитом для природной нежности, которую она считала необходимым прятать.

Джим уже и не помнил, как он пришел к этому выводу. Должно быть, он родился из множества нюансов во время их совместных приключений.

Внезапно Джиму пришло в голову, что прежде, чем Мэри сможет открыться ему, ей рано или поздно понадобится подтверждение его собственных сил и способностей. По каким-то своим причинам, часть из которых явно лежала в ее прошлом, Мэри цеплялась за убеждение, что Джим... как это она его однажды назвала? Безмозглый летун. Ее скрытая внутренняя сущность должна была получить убедительные доказательства, что он не такой, прежде чем общаться с ним на равных. Так что вырваться из-под гипнотического контроля Джиму надо было еще и затем, чтобы доказать Мэри: он достаточно силен, чтобы ему доверять.

С другой стороны, конечно, он мог сильно ошибаться насчет всего этого. Но попробовать стоило. Внезапно Джим осознал, что сквонк ретиво марширует по зеленой дороге, все еще ожидая инструкций. Мэри, похоже, ушла в свои мысли, как и сам Джим.

— Сквонк ждет, — сказал Джим.

— Я знаю, — отозвалась она. — Я просто не могу решить, в какое здание зайти сначала. А ты можешь?

— Да нет, — ответил он.

— Наверное, придется пробовать наугад.

— Похоже, что так.

— Тогда прикажи сквонку зайти в следующий вход, который нам попадется.

Так он и сделал.

Сквонк провел их чуть дальше по дороге и, свернув, вошел в здание. Оно было бы типичным офисом, если бы не смахивало так сильно на соты. Точнее его можно было бы описать как соты, переделанные под офис, с несчетным количеством этажей, каждый — с потолком не выше роста взрослого лаага. На каждом этаже были бесконечные коридоры, а по стенам каждого коридора открывались клетушки. В каждой из них сидел лааг и либо нажимал кнопки на панели управления, либо неподвижно стоял, уставившись на нее. Больше ничего там не было.

— Они не общаются, — сказала Мэри.

— Разве что через эти пульты перед ними, — добавил Джим. — Может, это какой-нибудь информационный центр.

— Так или иначе, — сказала Мэри решительно, — мне тут делать нечего. Повтори за мной для записи — я кратко опишу здание. Если потом мы что-то еще полезное узнаем, то всегда можем сюда вернуться.

Так они и сделали — Мэри составила рапорт, а Джим как попугай повторил его за ней по предложению.

— Пошли к следующему зданию, — сказала Мэри.

Но следующее здание, а потом еще три после него были точно такими же.

— Это, наверное, офисы лаагов, — предположил Джим.

— Так много?

— А разве у нас в городах их меньше? Что бы сказал инопланетянин, если бы заглянул в них и увидел, как люди глядят на экраны и говорят в трубки?

— Чтобы у лаагов была бизнес-структура, как у нас, — это уже перебор, — твердо заявила Мэри.

— Ладно, — сказал Джим, когда они вышли из четвертого здания. — А как тебе такая идея? Каждый лааг в этих зданиях управляет какой-то техникой на расстоянии, и все операторы собраны вместе, чтобы лучше координировать их работу.

— Ну, может быть, — с сомнением проговорила Мэри. — Все равно нам придется заглядывать в другие здания.

Следующее здание отличалось от уже исследованных. На верхних этажах размещались офисы-соты, но первый этаж был разделен на просторные аудитории с купольными потолками. Схожесть с аудиториями усиливалась тем, что в каждой из них группа лаагов работала за маленькими пультами, а на одном конце комнаты бурно жестикулирующий лааг, казалось, спорил с изображением другого лаага, увеличенным во много раз на экране у него за спиной.

Пол от входа до экрана на дальней стене был вогнутый, так что лааги в аудитории хорошо видели и «лектора», и изображение. Они, похоже, чередовались — пока один жестикулировал, другой стоял неподвижно, и наоборот. Тем временем толстые пальцы лаагов в аудитории порхали над пультами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});