Нежность к ревущему зверю - А Бахвалов

...Дядя Юра перестал пользоваться ялом, рыба не шла. И Лютров приспособился добираться на нем к городскому пляжу. Там он привязывал ял к бую и вплавь добирался до берега.

С утра купающихся было немного, городок отпугивал приезжих туберкулезными лечебницами, но к полудню пляж почти заполнялся путешествующими вдоль берегов на рейсовых теплоходиках.

Лежа на гальке, уже сильно загоревший Лютров разглядывал пляжную толпу, невольно останавливая глаза на тех женщинах, кто хоть чем-нибудь напоминал Валерию. Одна из них, раздевшаяся неподалеку от него, в откровенном купальнике, почти целиком состоящем из сетки в крупную ячею, высокая, в широкополой войлочной шляпе, больших темных очках, казалась заряженной брезгливым превосходством по отношению к окружающим. Но в глаза бросалось ее неумение сидеть, стоять, лежать на топчане, двигаться, словно она умышленно выбирала самые непривлекательные позы, не понимала, что рождена женщиной. Наблюдая за нею, когда она шла к воде, а затем плескалась и выходила на берег с теми следами игры в движениях, что сами собой появляются у купающегося человека, он не мог не любоваться ее тонким, с такой мерой осторожности изваянным телом, в ней все остановилось, не переступив ни на йоту границ девичьей легкости, все обещало полет, танец, крылатый бег, маленькой головке так естественно было гордо запрокидываться, талии послушно изгибаться. Но вот волосы отжаты, ладони смахнули с лица излишки воды и, небрежно, по-мужски растягивая шаги, расчленяя на составные части, разрушая лепную собранность фигуры, она шла к своему месту, по пути сплевывая горечь попавшей в рот воды. Подходила, наклонялась, нелепо расставив ноги, затем так же садилась и, еще не обсохнув, принималась за карандаш и помаду, обновляя никому не нужную косметику. И всякое сходство с Валерией оканчивалось. Почему? Он и сам не смог бы объяснить.

...Томка и в самом деле отыскала его. Он услышал ее голос, когда в одиннадцатом часу утра подруливал на веслах к бую. Она сидела на гальке пляжа с давешними девицами и двумя парнями.

- Леша!.. - крикнула она, размахивая веером игральных карт.

Лютров подгреб к берегу, и когда ял, хрустнув гравием, остановился, лениво вскидывая корму на небольшой волне, к нему подбежала Томка и ухватилась за высокий борт:

- Покатай, а?

Глядя на ее пляжный костюм, Лютров невольно улыбнулся: узкие тугие плавки, в том же стиле бюстгальтер, обжимавший не более трети того, чем она обладала, держались, видимо, из последних сил.

От баркаса несло рыбой, между досками настила в хлюпающей там воде плавали останки рыбешки. Но Томку это не смущало. Щуря глаза от солнца и улыбаясь, она с удовольствием укладывалась на спину на средней банке, переплетая ноги и покачиваясь вместе с баркасом.

Выбравшись из зоны купания, Лютров запустил мотор, и ял аллюром першерона неторопливо миновал зеленый мыс с башенками санатория, скалу, глядевшую в море наклонной стеной с седыми бородами соляных потеков, и хлопотливо затарахтел мимо завалов серого камня с редкими купальщиками на них, любителями уединений.

Они добрались почти до Кастрополя, и на обратном пути Томке захотелось увидеть краба. Лютров втиснул баркас в знакомую с детства заводь за большой скалой, где сильно пахло разогретыми водорослями, и принялся нырять. Перегнувшись через борт, Томка следила за ним. Несколько раз он пробкой вылетал наверх, жадно дышал ей прямо в лицо, держась за податливо-упругий борт баркаса, и опять, развернувшись вверх ногами, вдавливал себя далеко на дно. И, наконец, вытащил из каменных щелей большого, обросшего мелкими ракушками, краба. Брошенный в баркас, он резво скрылся между шпангоутами и принялся пускать пузыри.

Пока Томка забавлялась с крабом, подсовывая щепку в его клешни, Лютров лежал на носу яла и с каким-то тайным пониманием моря чувствовал, как время от времени баркас властно вздымала долгая, во весь берег, мутно-зеленая ползущая толща воды, вся в пляшущей чешуе маленьких волн. Тайное понимание это, невыразимое, сплеталось из мыслей о вечности моря, его мощи и глубине и еще из того чувства постижения стихии, которое приходит и живет в человеке от колыбели...

Пляж поредел, жара и голод прогнали купальщиков.

- А меня, кажется, укачало! - кокетливо пропела Томка, покидая баркас с помощью Лютрова, наваливаясь на него грудью.

Ее подружки уже оделись и стояли с двумя парнями в ожидании, пока соберется Томка.

- Спасибо, Леша, - сказала она, одергивая сарафан на крутых боках. Отлично покаталась...

- Что за ребята? - спросил Лютров. Томка пожала плечами.

- На катере подсели. Говорят, студенты, звездочеты какие-то... Врут, наверно. А ты один здесь?.. А развлекаешься где? На сегодня какие планы?.. - Растянувшаяся в улыбке верхняя губа приоткрыла выступающий зуб.

- Если у тебя свободный вечер, приходи в "Массандру", это здешнее кафе, - сказал Лютров.

- Заметано, - согласилась она.

Во второй половине дня потянула холодная низовка, и они с дядей Юрой отправились на рыбалку. За два часа им удалось наловить с полведра ставриды.

К вечеру Лютров переоделся в светлый костюм и направился в кафе.

Он успел прослушать весь набор шипящей пианолы, сидя за столиком у перил, пока услышал за спиной:

- А вот и я!

На Томке было открытое платье в больших фиолетовых пионах по красному полю.

- Заждался?.. Я со студентами в кино была. А девчонки мои в Ялту махнули.

Она игриво огляделась, закурила и плотоядно затянулась.

- Что будем робить?

- Есть, пить, слушать "Тишину".

- Здесь водкой торгуют?

- Без ограничений.

- Славненько. У меня желудок - расист, не признает цветные напитки. Она обнажила нахально торчащий зуб.

"Зато все остальное лишено предрассудков", - усмехнулся про себя Лютров.

Пока Томка пересказывала фильм под названием "Полуночные влюбленные", он разглядывал круглое, еще свежее, но уже нагулявшее трещинки у глаз лицо девушки - первые приметы уходящей молодости...

"Что мешает этой породистой бабе обзавестись мужем, семьей, кормить тройню?.. Таскается черт знает где и с кем..." - невесело думал он, вспомнив покалеченного Витюльку.

Кафе быстро заполнилось, люди шли из кинотеатра. ...Когда графин опустел, движения сильных рук Томки стали размашистее, она излишне энергично поворачивалась, вглядываясь во всякого проходящего, уродливый зуб торчал белой кукурузинкой.

- А теперь, я полагаю, нох айн маль? - сказала она, постучав ногтем по графину.

- Смотри... Тебе не к лицу лишнее, ты дурнеешь.

- Но?.. Это аргумент, как говорил один замминистра... Леша, а я тебе нравлюсь?..

- Пойдем-ка гулять, - сказал он, чувствуя, что от нее понесло пьяным откровением.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});