Стилист для снежного человека - Дарья Донцова

И сколько таких Иванов Василевых ходит до сих пор по земле? Но, повторюсь, с течением времени их стали ловить с меньшим пылом, чем сразу после войны, а на исходе шестидесятых поиски в массовом порядке прекратились вообще.

Но остались на Земле люди, в основном еврейской национальности, которые никак не хотели примириться со сложившейся ситуацией. И они сделали смыслом своей жизни поиск бывших военных преступников. Нет страны, где бы ни жили граждане, исповедующие иудаизм, поэтому и в Америке, где после войны поселилось много евреев, и в Англии, и в России, и в Европе, и в Африке имелись группы энтузиастов, которые выискивали тщательно законспирировавшихся убийц. Иногда в руки сыщиков попадали крупные фигуры, вроде начальника гетто в городе Белая Церковь, порой вылавливалась мелкая рыбешка. Все подозреваемые личности изучались дотошно. Очень многие из «охотников» специально шли на работу в полицию или в службы безопасности, дабы иметь открытый доступ к документам.

До середины восьмидесятых годов, из-за «железного занавеса», существовавшего между мирами капитализма и социализма, группы эти работали порознь. Вернее, они были объединены в две армии, общение между которыми было очень затруднено, но потом в Советском Союзе произошла революция и появился общий центр управления с богатой казной. Многие евреи не могли сами участвовать в поисках, но охотно жертвовали огромные суммы на благое дело.

– Середина восьмидесятых! – всплеснула я руками. – Да все преступники давно вымерли! И их преследователи, кстати, тоже!

Николай сурово кашлянул.

– Нет. В Россию война пришла в сорок первом году, в армию брали даже тех, кто родился в двадцать пятом, незаконно, конечно, но шестнадцатилетние воины не были редкостью, и предатели того же возраста тоже. А тем, кто появился на свет в двадцатом, сейчас чуть больше восьмидесяти. Да, многие умерли, но кое-кто жив, и наше дело найти и наказать его. Что же касается самих «охотников»… Мой дед, Исаак Шнеер, был одним из активных участников движения. Его сын, мой отец, погиб в лагере, и вообще, у Исаака был длинный счет к гитлеровцам. Понимаете, евреи особый народ, мы ощущаем трагедию нации в целом, не деля ее на судьбы отдельных людей. Если именно у вас в семье никто не погиб в печах Освенцима, то все равно пепел сожженных единоверцев будет стучать в сердце. Кстати, мы разоблачили и тех, кто убивал русских, поляков, французов, болгар, украинцев, белоруссов. Мы ищем преступников и никогда не говорим: «Ага! Вот этот не обижал иудеев, он жег лишь католиков».

Деды и отцы завещали нам бороться с убийцами, и мы будем делать это, пока на Земле не останется ни одного нацистского преступника.

– Следует понимать так, что вы являетесь членом законспирированной организации, – тихо уточнила я.

– Да, – кивнул Николай.

– Но вы же служили в КГБ!

– Так.

– И вас не раскрыли? Не обнаружили?

Шнеер слегка улыбнулся.

– Есть вещи, о которых говорить не стоит. Впрочем… От начальства ничего скрыть было нельзя.

– Оно знало о вашей деятельности?

Николай посмотрел в окно.

– Давайте оставим ваш вопрос без ответа, – наконец сказал он, – почти каждая семья России пострадала от нацизма. Меня пригласили на работу в КГБ в начале шестидесятых годов, а тогда людская память о преступлениях войны была ярче, да и в комитете служили иные личности.

– Хотите сказать, что вас одобряли и поддерживали?

– Сейчас уже ответ на сей вопрос не нужен, – спокойно парировал Николай.

– Так кто убил Милу? – подскочила я. – Она с какого бока примыкает к этой истории?

Глава 33

Николай тяжело вздохнул.

– Я не хочу, да и не имею сейчас права вдаваться кое в какие подробности, но, после того как к власти в СССР пришел Горбачев и началась гражданская война, члены нашей организации решили, что мне следует уйти из КГБ, и я превратился в летучего агента.

– Это кто такой? – разинула я рот.

Шнеер побарабанил пальцами по столу.

– Помните, я говорил, что возмездие не всегда настигало преступников? Более того, попав в руки Фемиды, кое-кто избегал наказания вообще. Суды словно не видели предоставленные нами бумаги, законники начинали требовать живых свидетелей, но чем больше лет проходило с конца войны, тем меньше оставалось людей, могущих воскликнуть: «Да, вот он руководил расстрелами».

Мы начали терпеть поражение. В начале восьмидесятых годов нами был передан правосудию некий Роман Злотник, почти девяностолетний старец. Но в свое время он являлся одним из тех, кто массово уничтожал людей в Минске. Мы подготовили кучу документов, имелись снимки и даже парочка живых свидетелей. Все шло к тому, что Злотник получит высшую меру, но… его отпустили.

– Как? – подскочила я. – Почему?

Николай дернул плечом.

– У мерзавца было онкологическое заболевание, его отправили лечиться. Негуманно держать под следствием тяжелобольного старика. А о том, что он, будучи молодым и здоровым, истребил тысячи людей, как-то забылось.

Этот случай очень сильно подействовал на тех, кто занимался поисками, организация раскололась на две части. Одни члены требовали соблюдения строжайшей законности и передачи всех дел в суд, другие были полны решимости самим наказывать убийц.

– Какой толк отдавать преступников правосудию, их все равно освобождают, – заявляли они, – собаке собачья смерть.

В результате получились две партии: «законники» и «летучие агенты».

– Вы стали тем, кто сам наказывал убийц? – уточнила я.

Шнеер кивнул.

– Да. Только поиск предателя и сбор доказательств занимает годы, летучий агент порой вынужден бросить семью. Во-первых, он не может подвергать опасности жену и детей, а во-вторых, нельзя, чтобы на агента оказывали давление. Если вашей семье угрожают, скорей всего вы приметесь ее защищать. А кое-кто из преступников, поняв, что его вычислили, вступал в борьбу, поэтому летучий агент должен быть одиноким, ему нельзя ни к кому привязываться, ясно?

Я кивнула.

– Вот почему вы «умерли»!

– Да, именно так, – кивнул Шнеер, – в то время нас в Москве имелось четыре человека, фамилий не назову, должностей тоже. Все при чинах и возможностях. Естественно, я не один организовывал свою «смерть». Ну а после похорон не оставил семью, Нина регулярно получала деньги.

– Жена не знала о вашем занятии?

– Нет.

– Но почему?

Шнеер вздохнул.

– Нина Алексеевна хороший человек, верная супруга, отличная хозяйка, но этих качеств недостаточно для того, чтобы стать членом организации. К сожалению, Нина невоздержана на язык, слегка глуповата, в историю с возвращением долга она поверила сразу, что характеризует ее с определенной стороны. Вы согласны?

Я кивнула.

– Да. Но неужели вам никогда не было жаль супругу и дочь? Они так горевали о муже и отце.

Николай нахмурился.

– Летучему агенту приходится делать выбор между долгом и личным счастьем. И потом, я ведь все равно умру, и жене с дочерью придется рыдать на могиле, просто ситуация разыгралась раньше, горе пришло быстрее.

Я не нашлась, что возразить, а Шнеер методично продолжал рассказ:

– За годы, прошедшие с начала восьмидесятых, наша группа выявила и убрала пять предателей, возмездие неотвратимо настигло негодяев!

Я молчала. А что было сказать? Позиция Николая и его соратников понятна, но ведь виновность человека определяет суд, лишь после приговора может быть наказана та или иная личность. Но если Фемида делается не только слепой, но еще и глухой, безрукой и безъязыкой, тогда как? Заниматься судом Линча? Разве это хорошо? А оставлять безнаказанными военных преступников правильно?

– Но в последнее время работать становилось все тяжелее, – продолжал тем временем Николай, – мои помощники умирали.

– Их убивали?!

– Нет, увы, возраст, болезни, – пояснил Шнеер, – мы ведь тоже не делались с годами моложе, а новые кадры не находились. Молодежь сейчас не особо готова воевать за справедливость, хочет денег, но иметь дело с платным агентом опасно, он покупаем, как одной, так и другой стороной. И в конце концов я оказался почти в вакууме, срочно требовалось найти надежного человека, который бы подхватил из моих слабеющих рук оружие и довел начатые дела до конца. Я долго мучился, искал необходимое лицо и понял: надо подключать к делу родную дочь, Людмилу Звонареву.

– Господи! – вырвалось у меня.

Николай, не замечая реакции слушательницы, продолжал:

– Мила дочь и внучка Шнееров, она была воспитана мною, Сарой и Исааком в правильном ключе, Нина с ее генетикой и тупыми нотациями не сумела испортить девочку, и я рискнул. Вызвал Людмилу и открылся ей, произошло это несколько лет назад.

– Господи, – тупо повторила я, – вот, значит, что она имела в виду, когда говорила Кате Симонян о какой-то правде, которую никому рассказать не может, вот откуда знала о всяких шпионских примочках. Зашел у нас как-то о них разговор, и я очень удивилась осведомленности Милы!