Пришелец - Александр Волков

— Никогда не испытывал жалости к идиотам, — процедил Норман, — и тебе не советую…

— Я убил человека, — сказал Эрних, — но я этого не хотел.

— Ему просто не повезло, — сказал Норман, — такое тоже бывает.

— А зачем тебе золото? — вдруг спросил Эрних.

— Золото? — сказал Норман, откинув кружевную манжету и задумчиво крутя на пальце перстень с жемчужным глазом. — Золото — это все: сила, власть, любовь женщин…

— Жрецы и правители получают власть от богов, — сказал Эрних, — воины и охотники получают свою силу от природы и постоянных упражнений, а девушка соединяет судьбу с тем юношей, чей звездный знак входит в ее созвездие, — золото здесь ни при чем.

— Вы дикари, — жестко усмехнулся Норман, — вы понятия не имеете о том, что такое настоящая власть! Не над кучкой голодной оборванной сволочи, не над сворой полупьяных шлюх истеричек, а над миром, над прекрасными городами, дворцами, храмами, над блестящими армиями, идущими на край света и приносящими к ногам повелителя все чудеса и драгоценности, которые только есть на этой земле! И все это — золото! И нет на свете другого, более могущественного бога, чем оно, — что бы там ни говорил падре со своими святошами!

— А твое золото может воскресить человека? — спросил Эрних.

— Конечно! — захохотал Норман. — Ты разве сам не видишь, как зашевелились эти полутрупы при виде того, что творится на дне благословенной лагуны! Наш благочестивый падре дал бы отрубить себе палец за то, чтобы его слово обладало столь сильным действием! Я прав, святой отец? — крикнул он.

Но падре ничего не ответил. Он стоял под мачтой и, прикрыв глаза от палящего солнца, смотрел вслед удаляющейся шлюпке.

Пока они говорили, матросы убрали все паруса и беспорядочно разбрелись по палубе. Кто-то, перегнувшись через борт, внимательно изучал придонный пейзаж, пока не разглядел сквозь толщу воды полузанесенную илом надпись «Святая Екатерина» на одном из бортов. Тогда он негромко подозвал падре, и они некоторое время вместе разглядывали сгнившие обломки погибшего корабля.

Кто-то внимательно вглядывался в неподвижно стоящих на каменных ступенях людей. Порой кто-то из копьеносцев резко перехватывал свое оружие поперек древка, делал несколько резких стремительных взмахов над головой и вновь замирал в прежней позе.

Кто-то, поднявшись на корму, рассматривал черные жерла четырех пушек, выставленные из рубленых овальных амбразур и направленные в сторону леса, наполненного движением и гамом множества радужных птиц, мелькавших в густых развесистых кронах, как драгоценные камни, которыми перебрасываются невидимые лесные духи.

Дильс, поджав под себя ноги, сидел на крыше капитанской каюты и тщательно осматривал тяжелый пистолет с длинным ограненным стволом. Он отводил изящно изогнутый, украшенный золоченой резьбой курок, осторожно возвращал его на место, опасливо заглядывал в темную дырочку дула, вытягивал руку с пистолетом перед собой, стараясь поймать на мушку птиц, парящих над верхушками голых, оплетенных вантами мачт. При этом Дильс ни на миг не ослаблял внимания, постреливая глазами по сторонам и наблюдая за тем, что творится на палубе.

Но гардары при виде разбросанного по дну золота сделались совершенно равнодушны ко всему остальному. Убедившись в том, что никто не собирается нападать на корабль, они как будто позабыли о голоде, жажде и столпились у бортов, разглядывая дно и стараясь подцепить какую-нибудь маску или статуэтку наспех сооруженными снастями. И когда одному из них удалось-таки подцепить и выбросить на палубу небольшую, длиной в ладонь человеческую фигурку с клювастой птичьей головкой, гардары бросились к ней и чуть не передрались между собой, отталкивая друг друга слабыми неловкими движениями. Они ползали на четвереньках, сталкивались лбами, хватались за руки, за волосы, и Норман напрасно пытался разнять их, нещадно колотя острыми носками сапог их изможденные, едва прикрытые лохмотьями бока. При этом он поминутно хлопал себя ладонями по бедрам и, не найдя пистолетов, оглашал воздух яростной многосложной бранью. Даже падре влез в эту свару и, закинув на спину массивный крест на толстой золотой цепочке, начал растаскивать ползающих по палубе людей неожиданно сильными и цепкими руками. В конце концов именно ему удалось завладеть золотой фигуркой, и тогда гардары окружили его со всех сторон, угрожающе размахивая сжатыми кулаками. И напрасно падре выставлял перед собой крест и выкрикивал какие-то угрозы: гардары остановились лишь тогда, когда он вскочил на пустой бочонок и, взмахнув рукой, бросил фигурку за борт. Послышался звонкий всплеск, все замерли и вновь кинулись к своим брошенным вдоль бортов снастям.

Пленницы в своем дощатом загоне тоже забеспокоились и разразились нестройными разноголосыми причитаниями. Молчала только Тинга. С того момента, как сквозь пулевое отверстие в доске она увидела стройного светловолосого юношу, поднявшегося на верхнюю палубу вместе с остальными каторжниками и с каким-то настойчивым упорством смотревшего в сторону загона, в самой глубине ее существа как будто поселился еще один, доселе неведомый ей человек. Вначале он был некоей смутной бесплотной тенью, беспокоившей Тингу своим неотступным присутствием. Иногда ей даже казалось, что он стоит за ее спиной; она чувствовала его легкое порывистое дыхание на своей щеке, но, резко обернувшись, натыкалась взглядом на плотно сдвинутые доски противоположной стены. И вот теперь при виде юного незнакомца, на широкой груди которого отчетливо проступал сквозь потную грязь стреловидный татуированный след вороньей лапы, она вдруг вспомнила, что ее брачный жребий выпал на юношу из племени Ворона. Но брачное посольство не пришло в назначенный срок, и вместо него на стоянку маанов внезапно налетели кассы. Потом был долгий мучительный путь через девственную степь, жаркая площадь, дощатый помост, и страх, страх перед темным неведомым будущим, в которое уже не могли проникнуть вещие предсказания оставшихся на стоянке или плененных и не выдержавших долгого перехода жрецов. Но в тот миг, когда она выделила этого юношу из оборванной, изможденной толпы каторжников, потиравших задеревеневшие от весел ладони, невидимый дух за ее спиной вдруг исчез, а тревожный страх уступил место робкой нерешительной радости. Такого чувства Тинга еще никогда не испытывала, но чем дольше она приникала глазом к круглому отверстию в шероховатой доске, тем спокойнее становилось у нее на душе. Ей вдруг захотелось протянуть руку и прикоснуться к его широкой мускулистой груди, к впалой щеке, опушенной темным налетом первого мужского пуха, отереть ладонью пот со лба, перехваченного широким кожаным ремнем. Таким же, как у того воина, что дрался с черным слугой капитана. «Да, это кеты», — радостно подумала Тинга.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});