Красное Село. Страницы истории - Вячеслав Гелиевич Пежемский

по одному горячему блюду к обеду и завтраку. Поэтому нам представлялась возможность официально дополнять наш скудный казенный рацион собственными средствами. Каждый класс разбивался по собственному выбору на артели человек по 10–12 в каждой. Из этого числа каждая артель выбирала своего заведующего, обязанности которого заключались в снабжении нас всевозможными кулинарными деликатесами. Каждая артель старалась превзойти другую в тонкостях своих гастрономических вкусов, и потому при месячных расчетах наш пай намного превышал заранее установленную плату в 15–20 руб. в месяц. Для удобства в этих случаях мы забывали наши неограниченные аппетиты и капризные требования и, ни чем не стесняясь, обвиняли заведывающего артелью в его хозяйственных неспособностях. Последнему ничего другого не оставалось делать, как покрыть из собственного кармана недоимку или, во всяком случае, часть ее. Это было необходимой лептой за „честь“ быть нашим артельщиком. Ввиду этого своеобразного положения, последние выбирались только из имущих и из таких, которые не очень сопротивлялись остальным членам артели.

Заведующим нашей артелью был Дмитрий Ахлестышев, по прозвищу „Хлестаков“. В течение трех лагерных сезонов он исполнял эту обязанность, и мы не могли пожаловаться на наш выбор.

Казарма в Авангардном лагере. Из альбома Николаевского военного училища

После завтрака мы отправлялись на свои участки, как и когда хотели. На ближние участки шли пешком, а на более дальние ехали или на извозчиках, или на подводах. Если была скверная погода, мы по желанию могли оставаться в бараке. Все, что от нас требовалось, – это выполнение съемки в назначенный срок, а как мы подразделяли время для нашей работы, мало интересовало наше начальство.

Скорее для проформы и весьма редко нас посещали на участках курсовые офицеры и наш профессор топографии подполковник Орлов, по прозвищу „Алеха“. Для проверки наших знаний постоянным и неизменным последнего был: „Укажите ваше сегодняшнее место нуля (техническое выражение)“. Если начальство не находило нас на наших участках, это оставалось без последствий.

Наш участок лежал верстах в 2–3-х к востоку от Дудергофа, который в мае месяце еще пустовал. Сезон дачников и „жуков“ (дам легкого поведения) начинался только в июне, по пребыванию полков гвардии в лагерь.

Маркитантская в лагере. Из альбома Николаевского военного училища

Во время съемок мы нанимали на окраине Дудергофа небольшую дачу, где мы могли и отдохнуть, и поесть, и, при желании, выпить. Начальство, конечно, знало о нашей даче, но смотрело на это сквозь пальцы, только бы не было бы скандалов и пьянства. На даче, как и на участках, маркитанты снабжали нас всем необходимым: и питьевыми, и съедобными припасами. Нашими частыми гостями там были юнкера других училищ, главным образом Николаевского кавалерийского, с которыми мы особенно дружили.

Часов в 5–6 вечера мы возвращались домой и, сдав наши планшеты одному из специально назначенных для этого „дядек“ (забыл его имя), мы опять собирались в столовую к обеду (или, вернее, к ужину). Затем опять перекличка, вечерняя молитва и наш рабочий день окончен. И так в продолжение трех недель»[68].

Лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк. Красное Село. 1902 г.

Из фрагмента становится ясно, что в конце XIX в. пажи на маневрах пользовались достаточной свободой, и так как происходили из знатных и состоятельных семейств, могли позволить себе достаточно комфортное существование. Впрочем, ни в гвардии, ни в училищах простое «сорение деньгами» и любые другие проявления заносчивости офицерским и юнкерским сообществом не поощрялись. Об этом говорит и В. С. Трубецкой в своих «Записках кирасира». Кстати, его воспоминания также начинаются с топографических съемок, которые для юнкеров были обязательны.

Маневры «начались с полуинструментальных мензульных съемок и каждому из нас был отведен в окрестностях Дудергофа отдельный участок местности, который мы должны были очень точно нанести на план с масштабом в 200 сажен в дюйме. В помощь нам давали малых деревенских ребятишек, которые таскали базисную цепь и помогали расставлять вехи. Мне попал довольно трудный участок, куда входил один из крутых и причудливых склонов дудергофской горы, усеянной дачными строениями.

Помимо этого склона знаменитой горы, в мой участок входил старинный Павловский редут, пашня, огороды, кустарники и кусочек железнодорожной линии Балтийской дороги, пересекаемый широким проселком. Склоны и вообще весь рельеф нужно было тщательно вычертить на плане горизонталями. Работу я должен был выполнить в недельный срок. С раннего утра и до вечера проводил я на своем участке у треноги с планшетом, визируя отдельные вехи, телеграфные столбы, шпили на дачах и составляя на бумаге причудливую и путаную триангуляцию. (Офицер), верхом на коне, дважды в день объезжал участки, проверял нас. Изредка на наших участках появлялся и сам генерал… на прекрасном гнедом коне.

Оригинальнее всех приспособился к съемкам некий Пр-в, сынок известного Московского миллионера фабриканта, попавший по протекции великой княгини Елизаветы Феодоровны вольнопером (вольноопределяющимся. – В. П.) в Лейб-гвардии конный полк. Этот увалень, женившийся перед службой на миловидной дочке известного думского деятеля и богача, работать теперь никак не хотел. Он выписал из Петербурга опытного землемера, для которого снял под Дудергофом отдельную дачу. Выписанный землемер и выполнял за Пр-ва всю работу, а сам Пр-в ограничивался лишь тем, что сидел на отведенном ему участке в кустиках, где наслаждался с молодой женой прелестями деревенской идиллии. Пр-в нанял в Дудергофе также особых махальных, на обязанности которых было следить, не едет ли начальство. И когда последнее появлялось на горизонте – махальные тотчас же сигнализировали об этом, как Пр-ву, так и его землемеру. В таких случаях из кустов проворно выскакивал Пр-в и становился у своей треноги с видом человека, поглощенного работой, а землемер со всех ног скрывался в канаву или в те же самые кусты, где таилась миловидная жена Пр-ва. Когда начальство, расписавшись на планшете Пр-ва, удалялось, землемер снова выползал из кустов и принимался за свою прерванную работу, а Пр-в возвращался к своим прерванным удовольствиям. Стоит ли после этого говорить, что Пр-в сдал топографию лучше всех нас?.. Пр-в, хотя и отбывал повинность в одном из наиболее „дорогих“ полков гвардии, однако, несмотря на высокую протекцию, офицером туда принят не был, и вышел в один из гусарских армейских полков. На самом деле, нужно сказать, что Пр-в держал себя несколько бестактно, всячески афишируя свое миллионерство, и хвастал богатством, демонстративно швыряясь деньгами, что в его положении было неумно, ибо расценивалось как известный признак довольно-таки дурного тона богатого выскочки. В гвардии это не прощалось. Сорить деньгами можно было там иной, более приличной манерой