Запах медовых трав - Буй Хиен

Один сезон дождей, два, три…

Малыш был сперва как теленочек, Потом вымахал с доброго пса, а после стал как тигренок, настоящий дикий тигренок. Любые заросли и кручи были ему нипочем. А ум у него был светлый. Он знал все на свете, и только страх был ему незнаком.

Всякий раз в сезон дождей Кам отмечал углем на столбе внутри дома рост малыша. Пять черных черточек, шесть черных черточек, семь черных черточек… Кам считал лета племянника, но забывал считать свои собственные…

Но вот случилось великое дело, такое важное дело, что Кам позабыл о столбе с семью черточками и больше не сделал на нем ни одной отметки. В горной деревушке у них побывал Старик. Тогда Кам очень удивился, впрочем, даже сейчас, вспоминая то время, он продолжал изумляться.

Тогда тоже стояла весна, как и теперь. И вода в ручье, вот так же звеня, прыгала с камня на камень. И горы — одна выше другой — замыкали со всех сторон маленькую долину, изогнутую, как рог буйвола. Да, все было именно так. Но случилось тогда небывалое дело. В деревню мео, что стояла на самой вершине и круглый год пряталась за тучами, отроду никто не заглядывал, разве что забежит голодный тигр или заблудившийся в скалах кабан. Никогда человек не приходил в гости в эту деревню; никто еще не перебирался через этот ручей, не влезал на эти кручи, не поднимался по этим ступенькам. Никто из чужих не входил в эти дома и не садился на эти циновки.

И вот однажды пришел неведомый гость. Что он был за человек? Никто не знал. Сосед Лан уверял, будто человек этот — тай. Тха спорил, твердя, что он из племени нянг. Старый одноглазый Ри, который знал все на свете, говорил: этот человек — тоже мео, и все тут. А бабка Киен утверждала: ничего подобного, этот человек — кинь. Но самый древний старик в деревне отозвал Кама к ручью и сказал так: все они не правы, это — человек Революции.

Люди Революции… На какой горе они жили? Кам ничего не слыхал о них.

Кам взглянул тогда на Старика всего один раз, только разок за всю долгую ночь. А теперь сокрушался и сожалел об этом. Знал бы тогда, разглядел бы как следует, чтобы запомнить. Старик-то ведь был не простой гость. Это был дядя Хо[59].

Старик переждал в деревушке мео дождливую ночь. И ушел. Ушел туда, где стоят самые высокие горы. А вскоре после этого и Кам бросил дом, бросил пашню и даже своего маленького племянника и столб с семью черными метками и тоже ушел из деревни. Долгие годы Кам шагал по разным дорогам, но Старика он не встретил больше ни разу. И все же Кам твердо знал, что идет верным путем, указанным дядей Хо. Сколько ни перешел он ручьев и рек, на какие бы горы ни забирался, по каким бы тропинкам ни шагал, Кам всегда думал: «Здесь проходил Старик… Тут наверняка проходил дядя Хо…». И Кам ни разу не усомнился, что идет по правильному пути. День за днем шел Кам по этому пути, и вот настал День Независимости.

Когда началась Революция, Кам возвратился в свою деревню. Ну и дела! Неужто это его племянник, который когда-то говорил ему «дядя»? Точно, он! Только теперь он вымахал в долговязого здоровенного парня. Широкая спина его горбилась — точно у зверя, готовящегося к прыжку. Волосы были черные и длинные. А глаза — поистине, это были глаза юноши мео — чуть раскосые, они горели ярко, точно факел в ночном лесу, и проникали в самое сердце девушек. Сперва он, конечно, не признал Кама, негодник!

— Ты что, не узнаешь меня? А ведь это я кормил и растил тебя, когда ты был еще маленьким и красным-красным, как кровь. Я отмывал твои волосы буйволовым навозом в этом ручье. Значит, не узнаешь меня?.. Это я отмечал твой рост черными черточками!

И тогда он подскочил к Каму, ну точно лесной зверь, бросился, обнял и закричал:

— Ой, дядя Кам, дядя Кам! Вы уходили за Революцией. Как хорошо, что вы вернулись! А Старика нет с вами?

Кам уселся на пол, поставил винтовку между колен и сказал:

— Вот я и дома. — Он закурил длинную бамбуковую трубку. — Да, стар я стал, — продолжал он. — Революция еще не кончилась, а я вернулся. Теперь ты должен идти. А пока Революция продолжается, Старику недосуг возвращаться сюда, к нам. Еще очень трудно. И враги наступают на нас.

Кам и вправду постарел. Всего только и поднялся по лестнице, а колени уже дрожат-от усталости. Прежде, бывало, целый день гоняет оленя по лесу, ноги оленя дрожат и слабеют, однако его, Кама, ноги, словно выточенные ил железного дерева, твердо ступают по земле. А нынче…

Товарищи говорили: «Кам, ты уже стар и слаб здоровьем!» Но Кам их не слушал. Революция еще не кончилась. Как же ему покинуть ее ряды? Товарищи ругали Кама. Ругают — ну и пусть ругают, он все равно останется с Революцией до конца.

Старик ведь не уходит, а он куда старше Кама. Потом товарищи дали Каму задание: «Кам, ты должен вернуться в горы и там, у себя, проводить Революцию. Пусть Революция придет и в вашу общину. Всюду, где людям еще плохо, нужно делать Революцию». И тогда Кам возвратился…

Десять лет прошло, и Кам вернулся проводить Революцию в общине мео, ютившейся на вершинах гор. Дожди приходили, уходили и возвращались вновь, как верный, никогда не обманывающий друг. В волосах Кама заблестели серебряные нити, их становилось все больше и больше. Но Кам не оставил Революцию. Он стал председателем общины. И вот однажды, тоже во время дождей, загрохотали пушки внизу, у Футхонга и близ перевала Зианг[60]. Кам возглавил колонну народных носильщиков[61] мео. Они носили снаряды и патроны, рис и питьевую воду для солдат.

Луна ушла, и родилась новая луна, покуда носильщики мео воротились восвояси. Не хватало только одного человека — племянника Кама. Все эти десять дней он даже рта не раскрыл и не сказал Каму ни слова. Но Кам видел, что племянник о чем-то думает и вид у него хмурый, неприступный. Кам сказал себе: «О чем это он так задумался? Почему он больше не распевает свои песни и даже шутить перестал? А, бывало, ведь пел так, что сердца девушек мео загорались огнем. Может, он пал духом? Я вскормил и взрастил его, а он опозорил меня!..»

Однажды