Опричнина - Александр Зимин

Противоречивы не только показания источников о размерах избиения новгородцев, но и выводы ученых по этому вопросу. Основываясь на сведениях Повести о приходе царя Ивана в Новгород, А.Г. Ильинский высчитал, что в Новгороде погибло не менее 40 тысяч человек[1500]. П.Л. Гусев также падение Новгорода связывает с репрессиями Ивана Грозного[1501]. Обоим этим исследователям возражает А.М. Гневушев, считавший, что «опала и казни Грозного обрушились главным образом на духовенство»[1502]. Он ссылается на данные писцовых книг, где 7078 год не выделяется ничем среди других дат запустения новгородских дворов[1503]. Но при этом автор не учитывает очень важного обстоятельства, а именно^то после разгрома 1570 г. по распоряжению Грозного в Новгороде были поселены многие жители других городов и деревень, конечно, во дворах старых новгородцев. Во время мора 1571 г. и в последующие годы гибли не только коренные новгородцы, но и эти переселенцы.

Горсей пишет, что Грозный приказал «своим ратным начальникам и офицерам тащить силою из городов и деревень на расстоянии пятидесяти миль кругом народ всякого звания… на поселение в обширный и разоренный Новгород». Однако «многие из них умирали от моровой язвы»[1504].

Из этого явствует, что сведения писцовых книг 1583 г. недостаточны для определения степени разоренности Новгорода после похода 1570 г. Впрочем, даже в них мы находим следы переселений из других городов — жителями Новгорода были многие «московские веденцы» (сведенцы)[1505], «тверитин»[1506], полоцкий сведенец[1507] и т. п.

Для Новгорода 40-х годов XVI в. А.П. Пронштейн дает цифру 25 тысяч жителей. Эта цифра минимальная. К 60-м годам XVI в., конечно, новгородское население насчитывало более 30 тысяч человек. Но в таком случае вывод А.Г. Ильинского о гибели 40 тысяч жителей Новгорода и его окрестностей не будет казаться чрезмерным преувеличением[1508].

После разгрома «новгородских крамольников» царь Иван послал карательную экспедицию в Нарву и Ивангород[1509], а сам направился в Псков[1510]. Псковичи во главе с наместником Юрием Токмаковым встречали Грозного хлебом и солью. Это несколько смягчило суровый нрав царя. Впрочем, казней псковичам избежать не удалось. В Пскове погибли игумен Псково-Печерского монастыря Корнилий и келарь (вероятно, упоминающийся в синодиках Вассиан Муромцев)[1511]. Игумен Корнилий давно уже был известен антимосковскими настроениями, а с Вассианом Муромцевым находился в переписке злейший враг царя Ивана князь Андрей Курбский. Дальнейшие казни, как рассказывают современники, прекратил непредвиденный случай. Псковский юродивый Никола якобы пришел к Ивану IV и сказал: «Ивашка, Ивашка, до каких пор будешь ты без вины проливать христианскую кровь? Подумай об этом и уйди в эту же минуту или тебя постигнет большое несчастье»[1512]. Мнительный царь тотчас покинул Псков, направившись в Слободу[1513]. Дело, конечно, было не столько в юродивом Николе, сколько в том, что Псков русское правительство обычно рассматривало своим союзником в борьбе с новгородскими крамольниками. Не случайно именно в Псковской земле жил такой сторонник самодержавия, как создатель теории «Москва — третий Рим» старец Филофей.

Новгородский поход завершился поспешным возвращением царя в Александрову слободу.

Заключительным аккордом новгородской эпопеи явилось взятие в опричнину в 1571 г. двух пятин Новгородской земли (Бежецкой и Обонежской) и Торговой стороны самого города и вывод новгородских помещиков из этих пятин. Одновременно в 1570/71 г. из ведомства новгородского архиепископа к Вологодской епархии причислили находившиеся в опричнине Двину, Каргополь, Турчасов, Вагу с уездами[1514]. Судя по таможенной грамоте 1571 г., в это же время ликвидированы были податные привилегии сурожан — привилегированной группы новгородских торговых людей[1515]. 100 семей «веденых гостей» (т. е. сурожан) переселили из Новгорода в Москву[1516]. Так фактически прекратила существование в Новгороде когда-то мощная купеческая корпорация.

В чем же причины и каково историческое значение этой кровавой экспедиции Ивана IV? В исторической литературе удовлетворительного ответа на этот вопрос, к сожалению, мы не найдем. Одни историки осуждали царя за бессмысленное уничтожение тысяч и тысяч ни в чем неповинных людей и объясняли все дело свойственной Ивану IV манией преследования или его кровожадным нравом; другие оправдывали поход 1570 г. как необходимое мероприятие в борьбе с боярской изменой[1517]. И то и другое объяснения далеки от действительного положения вещей. Сейчас трудно установить, пытались ли новгородцы войти в какие-либо предательские сношения с Литвой. Ясных сведений на этот счет не сохранилось. Скорее всего, это было вымышленным предлогом.

Гибель многих тысяч новгородских крестьян и ремесленников, конечно, ничем не может быть оправдана. Таковы были варварская сущность феодального строя и разбойный характер власти феодальных правителей. И в этом отношении Россия не была исключением. Многими тысячами гибли горожане и крестьяне во Франции в период религиозных войн. То же самое происходило и в других странах. Конечно, на характер новгородского похода наложила печать и личность его инициатора — царя Ивана IV. Мстительный и кровожадный правитель без всякой нужды залил кровью безвинных людей новгородские улицы и северно-русские деревни. Бессмысленность тех форм, в которые вылилась завершающая страница борьбы Москвы с Новгородом, совершенно очевидна.

Но тем не менее нельзя не признать тот факт, что ликвидация обособленности и экономического могущества Новгорода являлась необходимым условием завершения борьбы с политической раздробленностью страны. В своей интересной книге о России в XVI в. М.Н. Тихомиров верно подметил, что, «игнорируя сведения об особой новгородской старине и вольностях XVI в., историки не могут объяснить крайнюю свирепость Ивана Грозного по отношению к новгородцам в 1570 г.»[1518]. Для Ивана IV Новгород представлял опасность и как крупный феодальный центр, и как союзник старицкого князя, и как потенциальный сторонник Литвы, и как крупнейшая цитадель сильной воинствующей церкви. Не доверял он и новгородскому дворянству (из его состава ни один не вошел в состав опричнины). Именно поэтому столь сокрушительным был удар, нанесенный царем в 1570 г. по новгородским землям. Этот удар по своей форме напоминал новгородские походы деда Ивана Грозного Ивана III, но его сущность и последствия были уже отличными. Новгород после погрома 1570 г. превращался из соперника Москвы в рядовой город Русского централизованного государства, всецело подчиненный московской администрации.

Глава VII

Землевладение и социальный строй опричнины

Создавая в 1565 г. государев удел, Иван Грозный назвал его «опришниною». Слово «опричнина» к середине XVI в. уже редко употреблялось в деловом языке. Происходило оно от предлога «опричь», т. е. кроме. Поэтому Андрей Курбский и называет опричников «кромешниками», намекая одновременно на тьму кромешную и на ее непременного спутника — нечистую силу[1519]. В XIV–XV вв. словом «опришное» обозначали «особую», «обособленную» часть целого. «Опришным», например, мог быть сепаратный мир. Так, в договоре с литовским великим князем Казимиром (1449 г.) Василий II писал: «А с немцы ти, брате, держати вечный мир, а з новгородцы опришнии мир, а со псковичы опришныи мир»[1520]. К завещанию Мясоеда Вислого (1568 г.) была приложена особая, дополнительная запись, содержавшая роспись его долгов («А кому мне что дати, и тому у меня памятця опричняя»)[1521]. Когда митрополит Фотий в своем послании в Псков (1410–1417 гг.) категорически запретил существование общих монастырей для монахов и монахинь, то он также употребил понятие «опришное»: «Черньци бы жили себе одны в монастыри без черниць, а черньци бы жили себе особно во опришнемь монастыри»[1522]. «Опричными» назывались «сторонние» люди, не находившиеся под юрисдикцией феодала иди государственного чиновника[1523]. «Опричные» люди как посторонние встречаются и в посольских делах 60-70-х годов XVI в. В июле 1561 г. строжайше предписывалось, чтобы к шведским послам «не ходил нихто и их бы люди с опричными людми не говорили ни с кем»[1524].

Термин «опричнина» в летописном переложении указа 1565 г. применяется для обозначения всего создавшегося государева двора, т. е. и для его территории, и для его населения[1525]. Для автора Пискаревского летописца опричнина — это «разделение земли и градом». В «опришнину» царь брал «иных бояр и дворян и детей боярских»[1526].