Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

Заметил двух девчонок, одна играла на флейте пана, держа сомкнутые палочки прозрачными пальцами, вторая ходила вдоль слушателей и, требовательно выставляя пышную грудь, совала кепку с ворошком мятых купюр. Витька вклинился в небольшую толпу, снимал так, чтоб девочки оказывались в рамке оттопыренных ушей и чужих волос, а вот чей-то профиль с поджатыми скептически губами, а на заднем плане у столба, пригорюнившись, слушает пёстро одетый циркач, и на его плече, точно в такой же позе, пригорюнилась мартышка…

— Эй, дядя, сперва кинь, а после снимай! — в видоискатель въехала, заполняя мир, пышная грудь с тонкой серебряной цепочкой в ложбинке.

Витька полез в карман, бросил в подставленную кепку захваченные горстью десятки. Девушка улыбнулась и пошла дальше по кругу, а он снова вскинул камеру. И опустил, хватаясь за проснувшийся телефон.

— Ты, Витя, если не занят вечером, — проговорила трубка голосом Альехо, — приходи в гости. Мама звала, пирог будет. И переночуешь у нас.

— Хорошо, Илья Афанасьич… Спасибо…

Пошел, выбираясь из толпы, прижимая телефон к уху, чтоб не пропустить ни слова.

— Адрес помнишь?

— Да, конечно.

— Ну, ждём. К семи.

Московская бестолковая весна, разгулявшись днём, притихла, пугаясь неопрятных куч синеющего снега. Но на углах у фонарей из-под полы тётки показывали и сразу прятали тугие пучки крымских подснежников.

Витька один пучок Ольге Викторовне принёс, — сперва топтался около яркого ларька, уставленного вёдрами с розами и гвоздиками, но купил всё-таки маленький пучок замученных белых цветочков, скорее для себя, чем для хозяйки. И они втроём сидели на кухне, снова стояла там облезлая сахарница с веночком нарисованных роз и вазочка с домашним печеньем. И посредине в хрустальном низком стакане пахли освобожденные от тугой резинки цветы.

Ольга Викторовна улыбаясь, что-то рассказывала, тарахтел на табурете у батареи огромный рыжий кот, иногда открывал сонные глаза и разглядывал людей. Ели жареную картошку и тушёную курицу. А Витька поверить не мог, что был тут меньше полугода назад, совсем другим. Но тогда хоть понимал немного, каким был. Казалось, что видел дорогу.

«А чем дальше, тем больше туману», — смотрел на запотевшее оконное стекло, кивал, поддакивая, мешал чай тонкой серебряной ложечкой, иногда постукивая по чашке, чтоб звенела.

А потом Ольга Викторовна ушла стелить ему в маленькой комнатке. Альехо пил чай, разглядывал стол. И Витька тоже стал смотреть на стол, со вниманием особенным, но стараться устал, пару раз что-то спросил, получил односложные ответы и замолчал тоже.

— Я тебя, Витя, технологиям учить не буду, — сказал Альехо, стоя у раковины и споласкивая чашку, — ты всякие компьютерные штуки получше меня знаешь. И снимаешь давно. А вот как голову с сердцем помирить и самого себя узнать, это скажу. Покажу, куда идти, а там — дойдёшь или нет, твоя воля.

— Да, Илья Афанасьич.

— Давай чашку.

— Я сам.

— Сиди уже, в гостях ведь.

Перемыв посуду, сел, положил на стол старые руки с короткими пальцами, стал смотреть в лицо. Так редко раньше смотрел, что Витьке от неловкости жарко стало. Вроде как надо изобразить внимание трепетное, но что уж тут изображать перед человеком, глаза которого так видят. Альехо усмехнулся. Сказал:

— Не мучься, слушай лучше. Дерьма не смотри, журналы всякие дрянные не раскрывай, понял? В интернете своем среди недоучек и самоделкиных не крутись. Это самое первое.

— Но там тоже бывают…

— Пусть бывают. Но тебе теперь — нельзя. Другим можно, а тебе — нет. Завтра возьмёшь у меня кое-что из альбомов, изданы хорошо, цветопередача нормальная. Их и листай. Покажется скучно — всё равно листай, не пропускай ни одного снимка. Подумаешь — не твоё, всё равно смотри, даже если плеваться потянет.

— Хорошо.

— Когда что почувствуешь, сразу мне скажешь.

— В смысле что? Почувствую что?

— Не знаю. Как у тебя будет, не знаю, но поймёшь, не дурак. Возьми для начала первых. Стиглиц, Стейхен, Ман Рэй. Не мельтеши, открой и гляди долго.

— Да.

— Не смотри, как сделано, успеешь. Слушай, что внутри появится.

— Хорошо.

Кот у батареи раскрыл глаза от сна без зрачков и глядел на хозяина, не видя. Снова положил голову на лапы, развернулся мягким животом кверху. Заснул.

— Сумеешь рассказать — расскажешь. Не сумеешь — больше читай, слов набирайся. Книги опять же бери проверенные.

— Э-э…

— Да. Классику мировую.

— А кого, например?

— Кого в школе учили, того и читай.

Витька повертел в руках вымытую чашку, поставил рядом с подснежниками. Сказал медленно:

— Хорошо.

— Остальное — как делал, так и делай. Ходи больше, снимай много, думай, смотри. А сейчас, иди-ка спать. Завтра с утра поедем в театрик один, надо там девочку доснять, актрису.

В маленькой жаркой комнате Витька сел на свежую, пахнущую стиркой постель, посмотрел на стеллаж во всю стену. Подошел, наугад вытащил большой, неловко выпирающий широким краем из аккуратного ряда книг альбом в потрепанной супер-обложке. Разделся, рассматривая обложку с черно-белым снимком, завалился на одеяло и раскрыл альбом на первой странице.

— Ну, начнём прямо сейчас.

«Печальная нежность запотевшего стекла, перед которым склонились предметы, думая своё, а за ним, за дорожками слёз — мягко изломанные ветви деревьев и дачные стулья, вросшие в серую траву…»

Витька сел, не отрывая глаз от разворота альбома. Нащупал выключатель настенной лампы, щёлкнул. В новом свете снова смотрел, отводя книгу от глаз и приближая.

Слушал сердце. Оно шевелилось под сбитой футболкой и вдруг заболело. За окном шумел город, а из снимка в комнату, освещённую неярким светом двух ламп — под потолком и за спиной, — лилась тишина. Только шуршал уже прошедший меленький дождь, он остался на кончиках травинок, и капли сползали вниз, впитываясь в землю.

— Ноа? — шепнул, положив руку на грудь. И там, а он думал это только в сердце его, но нет, под рукой, знакомо и так радостно, что снова пришло, возвращается, — она двинулась, шевелясь по коже.

— Ноа? Ты видишь, да?

— Ты — видишь… ш-шь…

— Я ведь смотрел уже. Это помню, видел. Но не так.

— С-смотри по-нас-стоящ-щему.

Он кивнул и смотрел долго, не переворачивая страницу. А после встал выключить свет и снова лег, положив раскрытый альбом на грудь. Заснул, удивленно улыбаясь. И во сне ушел туда, в маленький тихий сад на окраине Праги — трогать рукой мокрые стволы деревьев.

Глава 33

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});