Книга мертвых - Эдуард Лимонов

Вертикальная структура города — человечнее, слов нет. Вместе с детьми буржуа, я помню, мы ходили к жене Фернана в квартирку с ободранными до деревянных рёбер стенами. Сопливый ребенок, холод, ребята отнесли ей немного денег, Фернан сидел в тюрьме.

Последующие поколения жили уже по горизонтальной схеме: кварталы рабочих — за пределами Парижа; буржуа все в хороших кварталах. Так что следующему поколению воров Фернанов будут помогать только такие же Фернаны, поскольку маленькие буржуи вырастают уже по горизонтальной модели городского общества города Парижа и не знакомы с ворами.

Ален постоянно читал. У него была отличная эрудиция, чувство юмора, элегантность, он был добрый мальчик. Но делать ему на земле было абсолютно нечего. К тому же его первая любовь — некая Лулу — умерла в нежном возрасте от овердозы героина и сломала жизнь Алена, он остался вечным вдовцом. В те годы его сопровождала верная Сесиль, готовая с ним в огонь и в ад, но Сесиль была тоже носатенькая, небольшого роста, аккуратная девочка с ирокезом, выжженным спереди до желтизны подсолнуха. Какая была Лулу, я не знаю. Если такая или подобная юной бестии Николь (я постоянно встречал её тогда, но у неё был хмурый мужлан-парень, говорят, он даже бил её), то она стоила вечной тоски. Ален честно и настойчиво несколько раз пытался покончить с собой. В тот случай, когда его спас Серж, он обставил своё самоубийство исключительно по-эстетски, красиво, в лучших традициях французского дендизма и декадентства. Ведь он был очень культурный мальчик. Это он рекомендовал мне прочесть книгу фашиста Дрие Ла Рошеля «Безумный огонь», крайне эстетское, умное и немыслимое по-русски творение. Такой себе самоучитель для фашиствующих эстетов. Это была, оказывается, его любимая книга. Ален обставил своё самоубийство: он хорошо пообедал, снял номер в хорошем отеле, купил и расставил повсюду цветы. Слушая «Кози фан тутти» Моцарта, он впустил в кровеносную систему порцию героина. Послушал ещё и добавил героина. Затем он честно выпил содержимое целой банки таблеток и стал ждать встречи с Лулу. Что-то не сработало, или Лулу сказала ему, чтобы он жил, или наказала попрощаться с Сержем, но он позвонил Сержу сказать последнее «Прости!». Сказал.

— Где ты находишься, идиот? — заорал Серж.

— В отеле грёз и цветов, — отвечал Аден. — На седьмом небе.

И, продекламировав несколько строчек Бодлера, выронил трубку.

Видимо, интуитивно понимая своего друга и за пределами человеческих смыслов, Серж взял такси и объездил отели седьмого аррондисманта. В одном из них, в название которого, да, входило слово «цветы», он нашёл своего друга Алена Брауна. Доктора откачали юношу. Затем погиб Серж.

А потом появилась Сесиль. С какой-то фамилией вроде Айзеншпиц. Они сняли квартиру на рю Жозефа де Мэстра! На улице мистика и философа, где Ален уснул с пушкой гашиша в зубах и проснулся в эпицентре пожара. Проснувшись, он спокойно взял кота и вышел. Выгорела вся квартира, вся мебель, купленная молодоженам папой Брауном. Перед самой свадьбой весёлых молодых людей (они оба выкрасили себе свои светские ирокезы на головах в жёлтый цвет и ходили в ретро-пальто на три номера больше, чем следует) у Сесиль умер от овердозы брат. Безумный огонь? Навалом, один только огонь. Я тоже попал в это пламя, ненадолго, отделался сотрясением мозга. Впрочем, благодаря сотрясению, я месяц лицезрел апельсинового цвета волосатую гусеницу, ползущую на меня не спеша. История эта описана мною в «Укрощении тигра». Позволю себе привести кусок о гусенице.

«Больной глядел на всегда ползущую и разжимающую тело гусеницу, и ему было хорошо. От гусеницы исходил вечный ровный покой. Её пушистая оранжевая шёрстка одним своим видом говорила больному, что всё хорошо, и всегда было хорошо, и будет хорошо. Что умереть так же хорошо, как и жить, и что умереть сегодня и сейчас так же хорошо, как умереть через тридцать лет».

А случилось вот что. Приглашённые художником Вильямом Бруем на выставку его работ в зале ресторана, находящегося на острове Сент-Луи, мы с Наташей Медведевой быстро там напились. К концу вечера в ресторан явились Ален и Сесиль. Ален, сидя за одним столом с нами, выпил, размешав его в воде, белый порошок. И предложил выпить другой пакетик порошка мне. Привычный к американским экспериментам, когда все предлагают всем таблетки, пилюли и прочую гадость, я выпил. И погрузился в бессознание. В результате чего меня с просто пьяной Наташей, скорее всего, задел автомобиль, когда мы переходили с острова, добираясь домой. В результате: жесточайшее сотрясение мозга, синяки и ссадины, месяц в постели, гусеница. Про порошок я забыл, вспомнил через полгода, найдя в кармане смокинга (я его надевал в ту ночь) второй пакетик с порошком. Знакомый доктор сказал мне, что это сильнодействующее шоковое антиалкогольное средство.

— Ваш друг или безумен, или мерзавец — заявил доктор. — Вы могли умереть.

Я попытался позвонить Сесиль и Алену, чтобы… я даже не знал, что: выразить своё негодование? У них в квартире никто не отвечал, в конце концов от Тьерри я узнал, что отец решил удалить Алена из Парижа и купил блудному сыну бутик, магазинчик на Кот д'Азюр (на Лазурном берегу), где теперь Ален и Сесиль живут, дружно и весело продавая тишотки, рубашки с пальмами, яркие бикини, сандалии, солнечные очки и прочую курортную атрибутику. Потому мое негодование повисло в воздухе. Пораздумав, я решил, что Ален явно имеет отношение ко Злу и к носителю этого Зла, Дьяволу. Что Ален даже нежится в адском огне, и что он, конечно, чрезвычайно опасен и для себя, и для окружающих, и ещё более опасен, потому что обаятелен.

«Мотылёк в горошек под горлом, кадык и горбатый нос образуют симпатичную пилу, гортанный голос вместе с улыбками и ухмылками составляет чарующую цветочную смесь…» —

таким я его описал в ночь подсыпания порошка. И ещё:

«Из-за головы Алена, показалось писателю, выглянула, подмигнув Лимонову, физиономия старого французского дьявола. Интеллигентного бисексуального брюнета с крашеными волосами. Дьявол очень походил на Бодлера, может быть, он старался походить на поэта, как современные юноши пытаются походить на Джеймса Дина, а девушки на Мэрилин Монро…

— У каждой нации своя национальная модель дьявола, — решил писатель. — Американский дьявол — скучный и толстолицый масс-мюрдерер, с непропорционально большим задом, затянутым в непристойные джинсы, щёки и кисти рук — веснушчатые. Узкоплеч и животаст. Французский собрат его старомодно приятен, развратен, как старый граф или Жан Кокто».

Так как я писал «Укрощение тигра» в 1985 году, то уже тогда понимал, что дружба Алена со Злом крайне опасна. На Кот д'Азюр у них образовались сложные отношения с мафией. Чего-то, кажется, Ален им недодал или вообще не захотел платить, но бутик ограбили два раза подряд. Пришлось покупать оружие, чтобы отбиваться. Ален купил целых три револьвера и пугал Сесиль, клацая у неё над ухом, зазывая играть в русскую рулетку. Револьверы их не защитили — бутик спалили. Сесиль умолила Алена продать револьверы. Два он продал, а третий, самого мелкого калибра, оставил. В городе Бордо, приморском, славящемся вином Бордо, они проживали в отеле. Сесиль уснула в тот вечер, а Ален в соседней комнате колол себе героин. По его позднейшему признанию, ему стало скучно, Сесиль спит, потому он взял револьвер. И выстрелил себе в голову два раза. Одна пуля не причинила особого ущерба, а вторая аккуратно вошла в один висок и вышла через другой. Ален остался жив, в здравом уме (насколько можно назвать его здравым), но ослеп. Ставший Алену другом Вилли Бруй сообщил мне тогда с восторгом, что Ален держится прекрасно и получает от своего слепого состояния большое удовольствие. Что теперь, когда он ослеп, у него появилось желание жить. Что он счастлив.

Я выразил недоверие по поводу счастливого состояния Алена, но не отказался пойти проверить. Напросился на обед, где должны были присутствовать Сесиль и Ален. Она привезла его на автомобиле. Сесиль была девушка верная, исполнительная, рабочая и деловая. Ален был одет в отличный чёрный, с вызывающей белой полосой костюм, красный платок соплёй стекал из визитного кармана, очки слепого ему шли. Персонаж Тарантило или Дэйвида Линча. Он улыбался, демонстрировал часы, говорящие время женским голосом по-английски. Пробовал разливать вино, но в конце концов, после пары удачных наполнений бокалов, слил часть бутылки на платье Сесиль. Ещё он затушил окурок о руку соседки, и в конце концов заблудился, идя обратно из туалета. Держался он, как реинкарнированный вампир, но потом устал и просто уснул в кресле.

В 1996 году я съездил по делам в Париж на шесть дней. Как-то ночью я шёл по площади Бастилии и увидел, как блистательный, в белом фуляре, с полуобнажёнными двумя красотками по бокам, шествует светский молодой человек в тёмных очках. Он что-то кричал своим спутницам, весёлое, а они хохотали.