Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка - Владимир Тимофеев

Не склонного? Три раза ха-ха!

Короткий полет. Наконечник из легкого сплава вминается во вражескую броню. Шелуха оболочки растекается по поверхности, прилипая к размякшей, разогретой почти до тысячи градусов стали. Освобождая из плена прочнейший сердечник. Тот, что рвет слоистую толщу преграды, проникая внутрь. Внутрь железной коробки, мнящей себя непобедимой. Раскаленными брызгами врываясь в заброневое пространство фашистского танка. Громя всё на своем пути. И мертвую ткань бездушной машинерии. И мягкую, податливую плоть врагов. Считавших себя неуязвимыми. И просчитавшихся…

* * *

Советский снаряд калибра сорок пять миллиметров пронзил борт фашиста. Именно в той точке, куда и целил сержант. Аккурат между первым и вторым поддерживающими катками. Прямо как по учебнику, точнее, по памятке о наиболее уязвимых местах немецкой "трешки".

— Есть! — победным возгласом танкист лишь подытожил свою правоту. Правоту удачного выстрела. Однако успех стоило закрепить. И следующий снаряд, такую же катушку образца не то нынешних, не то более поздних времен, Винарский послал в башню, в заднюю часть, туда, где, по идее, должен был располагаться вражеский командир. И тоже удачно — дистанция в сто пятьдесят метров не оставила фрицам ни единого шанса. Получивший две сквозные пробоины панцер задымил. Заглохший, печальный, лишенный силы и желания сражаться.

Довольный сержант уже приготовился было добить из пулемета уцелевших германских танкеров, тех, кто еще мог бы попытаться спастись, выскочить наружу из раскрывшихся люков, однако этого удовольствия ему не доставили. Последнюю точку в судьбе немецкого танка поставила тридцатьчетверка, хоть и обездвиженная, но пока сражающаяся. Бронебойным снарядом, разворотившим правый борт вместе с топливным баком. Вспыхнувший бензин разлился по корме, и через несколько секунд объятая пламенем "трешка" превратилась в один большой погребальный костер. Погребальный костер для ее экипажа.

Увы, для тридцатьчетверки этот выстрел также оказался последним. Видимо, то ли от сотрясения при попадании вражеского снаряда, то ли вследствие банальной поломки что-то случилось с орудийным накатником. Или с люлькой. В результате же… в результате ствол танковой трехдюймовки так и застыл в положении отката. "Укоротившись" сразу на пять или шесть калибров. Лишив танкистов последней надежды. На продолжение стрельбы, а, значит, и боя. Сержант, наметанным взглядом моментально определивший "проблему", только и смог, что досадливо крякнуть и выругаться прямо в микрофон.

— Что-что? — переспросил через ПУ Марик.

— Отходить вам надо, вот что, — сквозь зубы ответил командир непонятливому бойцу. — В одиночку нам тут не справиться. Короче так. Выдвигаетесь к гряде, держитесь метрах в двухстах от линии окопов. И чуть что, возвращаетесь к…

— Нет, сержант, не так. Не возвращаемся, — неожиданно перебил Винарского летчик. — От окопов мы отойдем. Шагов на пятьдесят-сто, не больше. Там есть канавка хорошая, в ней и укрыться можем, когда понадобится. Но пока за вами держаться будем. Как-то так.

— Хорошо, — с трехсекундной задержкой пробурчал танкист, нехотя соглашаясь с лейтенантом. — Действуйте. А мы пока к коллегам двинем. Посмотрим, поможем, если что. Макарыч, слышишь?

— Слышу. Уже.

— Что уже?

— Уже едем. Ты, командир, только корректируй меня маленько. А то ж я тут один среди вас незрячий…

Макарыч ворчал еще секунд десять, но Винарский его почти не слушал. Напряженно всматриваясь в "негатив" перископа, сержант прикидывал шансы. Шансы на продолжение боя. Лишь изредка прерываясь для подачи коротких команд. Мехводу. Чтоб не заснул.

С шансами, если честно, получалось не очень — одной семидесяткой и тремя бойцами позицию удержать сложно. Впрочем, с боеприпасами у танкистов проблем не было — одних только подкалиберных десятка два, плюс дюжина иновременных "стрелок", шесть дисков ДТ и до едрени-фени всяких там разных осколочных вперемешку с зажигательными и трассирующими. Да и надежда пока еще оставалась. Надежда на средний танк. Точнее, на его радиостанцию. "Ну да. Доложиться. Запросить поддержку. А там, глядишь, наши подойдут и… протянем как-нибудь… до утра". Как всякий оптимист, Евгений отчего-то считал, что главное — это дождаться нового дня. Будет день — будет, как говорится, и пища.

На подбитой тридцатьчетверке тем временем открылся башенный люк. Выбравшийся оттуда танкист через секунду снова склонился над башней, помогая напарнику, вытягивая его наружу. А тот, видимо, раненый или просто контуженный, цепляясь за плечи товарища, из последних сил пытался покинуть чадящую дымом машину.

— Макарыч, чуть правее возьми, ближе к окопам. Прикроем ребят.

— Понял, командир. Сделаем.

Притормозив гусеницей, мехвод повернул Т-70 углом к строениям и повел танк наискосок, стараясь выйти к тридцатьчетверке справа, прикрывая ее от возможного огня со стороны противника. Горящий в ближнем проулке панцер позволял не опасаться пакостей с этого направления, однако следующий проход между домами вызывал тревогу. Собственно говоря, именно туда и был направлен ствол танковой сорокапятки. И именно туда, в темноту, вглядывался сейчас сержант, боясь упустить момент. Момент появления очередной неприятности. Бронированной и, как всегда, неожиданной.

И всё же Винарский надеялся, что не полезут оттуда фрицы — уж больно хорошо освещался выход из проулка горящим рядом сараем. Жаль, только выход, только самый конец. А вот что творилось дальше, танкист разобрать не мог, как ни пытался.

Надежда сержанта на спокойную жизнь не оправдалась. Растворившись в грохоте тяжелых гусениц. В опасном проходе появилось нечто громоздкое, угловатое, выползающее из-за домов с грацией беременного бегемота.

— Самоходка, мать твою! — и сразу, одним выдохом. — Сима! Короткая!

Танк резко остановился, качнувшись на торсионах подвески, и в ту же секунду прозвучал выстрел. Не раздумывая и почти не целясь, Евгений послал "зажигалку" в сторону вражеского артштурма. Даже не надеясь пробить толстую шкуру чудовища. Желая просто попасть в силуэт, чтобы остановить, сбить прицел, напугать, в конце концов.

Последнее удалось в полной мере. Немецкие самоходчики, поймав лбом снаряд, рикошетом ушедший вверх от скошенного листа бронерубки, по всей вероятности, так не поняли, откуда ведется обстрел, и потому, на всякий пожарный, решили не выеживаться, отведя свою железную коробку назад, в спасительную темноту, под прикрытие кирпичных стен.

— Макарыч, быстрее давай! Пока эти уроды не очухались.

Танк рванулся вперед, сумасшедшим броском преодолевая расстояние до застывшей невдалеке тридцатьчетверки, вставая над бруствером, между ней и теми, кто мог добить подраненную машину, искромсать в клочья, убить, уничтожить всё, что в ней и что рядом.

"Черт! Только б до радио добраться. Только б добраться". Мыслями сержант был уже там, внутри, у гудящей лампами радиостанции, посылающей долгожданный сигнал. О выходе на главный рубеж, о прорыве немецкой обороны. О том, что еще немного, еще чуть-чуть. Последнее усилие, последний резерв. Сюда, к маленькому хуторку в степи. Одну единственную соломинку на хребет перегруженного вражеского верблюда. Тонкую, почти невесомую. Хотя бы один танковый взвод, одну стрелковую роту…

Увы, сержант не знал. Многого не знал. Не знал, что немецкое командование уже извещено о "проблемах в Подсобном Хозяйстве" и что всего в трех километрах к востоку от хутора уже формируется моторизованная кампфгруппа, усиленная пятью танками из состава 16-й танковой дивизии фрицев. И что уже отдан приказ на ее выдвижение. И что через полчаса-час она доберется до места и попытается с ходу уничтожить прорвавшихся к батарее русских. Не знал сержант и того, что некому отправить донесение в советский штаб. Да и нечем. Ничего этого сержант не знал. Но — надеялся. Верил, что помощь придет. Не может не прийти.

* * *

Отработав поворотной рукоятью, сержант плавно развернул башню к селу, не отрывая глаз от прицела, удерживая правую ногу на спуске орудия. Никакого движения у хутора пока не наблюдалось. "Затихарились гады. Видать снова какую пакость готовят".

Что ж, кое-какие козыри в рукаве у танкиста еще оставались. Например, снаряд, что покоился в каморе ствола, ожидая своего часа. Или, скажем, гранатомет, что тащил на себе лейтенант. И эти факты не могли не радовать командира легкого танка. "Повоюем еще. Главное, чтобы подмога успела подойти. А всё остальное в наших руках. Удержимся".

Однако новая напасть проявилась вовсе не там, где ее ожидали, а гораздо левее освещенного пожаром проулка. С грохотом проломив стену какого-то невысокого строения, на поле боя выкатилась немецкая самоходка. Вероятно, та же самая, напуганная чуть раньше рикошетом в рубку.