Пентаграмма - Ю Несбё

Харри закрыл окно и сел на диван.

— Этой весной мне позвонили по телефону, — продолжал Сивертсен. — Говорил норвежец. Восточнонорвежский диалект. Не знаю, как у него оказался мой номер. Казалось, он знает обо мне все, и меня чуть не охватила паника. Да нет, охватила. Он знал, кем была моя мать, за что меня судили, про красные бриллианты-звездочки, которые я возил уже несколько лет. Что еще хуже: он знал, что я занялся оружием. Ему хотелось приобрести и то и другое. Бриллиант и «ческу» с глушителем. Он предложил баснословную цену. Насчет оружия я отказался, сказал, что его нужно покупать по другим каналам. Но он настаивал, что купить ему нужно именно у меня — без посредников. Он увеличил сумму. Ева, как я уже сказал, женщина с потребностями, потерять ее я не мог. Поэтому мы с ним договорились.

— О чем именно вы договорились?

— Условия доставки у него были весьма специфические. Товар нужно было доставить во Фрогнер-парк, к фонтану под Монолитом. Первая доставка произошла чуть больше пяти недель назад. Прийти нужно было к пяти вечера, когда больше всего туристов и людей, которые приходят в парк отдохнуть после работы. Таким образом, и мне, и ему было бы легко появиться там и уйти незамеченными. В любом случае, шансы, что меня кто-нибудь узнает, были минимальные. Много лет назад в пражском баре, куда я обычно захожу, я столкнулся с типом из Норвегии — мы с ним часто дрались в школе. Он меня не узнал. Кроме него и его дамы, с которой он приехал в Прагу в свадебное путешествие, я больше ни с кем из Осло не виделся с тех пор, как уехал отсюда. Понимаете?

Харри кивнул.

— Клиенту не хотелось, чтобы мы встречались лично, но меня это устраивало, — сказал Сивертсен. — Товар я должен был принести в коричневом пластиковом пакете и положить в зеленую — среднюю — урну перед фонтаном. Для него была очень важна точность исполнения. Сумму, о которой мы договорились, он заранее перевел на мой счет в Швейцарии. Он сказал, что само то, что он меня отыскал, сводило на нет возможность обмана с моей стороны, и был прав. Можно сигарету?

Харри дал ему закурить.

— На следующий день после первой доставки он позвонил снова и заказал «Глок-двадцать три» и еще один «кровавый» бриллиант на следующую неделю. То же место, то же время, тот же порядок действий. Было воскресенье, но народу в парке не убавилось.

— В тот же день и то же время произошло первое убийство. Мариуса Веланна.

— Что?

— Ничего. Продолжай.

— Так повторялось трижды. С интервалами в пять дней. Но в последний раз все произошло иначе. Нужно было произвести две доставки. Одну — в субботу, другую — в воскресенье, то есть вчера. Клиент просил меня переночевать у матери с субботы на воскресенье, чтобы знать, куда звонить на случай, если планы вдруг изменятся. Меня это устраивало, я и сам собирался так сделать. Я с радостью поехал к маме, готовясь сообщить ей хорошие новости.

— Что скоро она станет бабушкой?

Сивертсен кивнул:

— И что я женюсь.

Харри уточнил:

— Значит, найденные в чемодане бриллиант и пистолет предназначались для воскресной доставки?

— Да.

— Хм…

— Ну? — спросил Сивертсен, когда почувствовал, что пауза затянулась.

Харри заложил руки за голову, откинулся на диван и зевнул.

— Как фанат Игги, ты, разумеется, слышал его «Blah-Blah-Blah»? Хороший альбом. Полный бред.

— Полный бред?

Свен Сивертсен ударил локтем по батарее, та откликнулась пустым металлическим звуком.

Харри поднялся:

— Пойду проветрю череп. Тут недалеко круглосуточная автозаправка. Чего-нибудь купить?

Сивертсен закрыл глаза.

— Послушайте, Холе. Мы в одной лодке. Лодка тонет. Ясно? Вы не просто чудовище. Вы еще и дурак.

Харри усмехнулся и выпрямился:

— Я об этом подумаю.

Когда он двадцать минут спустя вернулся, Свен дремал на полу, прислонившись к батарее, словно в приветствии, подняв прикованную руку.

Харри выложил на стол два гамбургера, картофель фри и большую бутылку колы.

Свен протер глаза:

— Подумали, Холе?

— Ага.

— И что придумали?

— Вспомнил про ваши с Волером фотографии из Праги, что нащелкала твоя подруга.

— Какое отношение это имеет к делу?

Харри отстегнул наручники.

— Фотографии — никакого. Я вспомнил, что она разыгрывала из себя туристку. И делала то, что делают туристы.

— И что же они делают?

— Ты же сам сказал. Фотографируют.

Сивертсен потер запястья и посмотрел на еду на столе:

— А о стаканах вы не подумали, Холе?

Харри указал на бутылку.

Свен открутил крышку и, прищурившись, посмотрел на него:

— Неужели рискнете пить из одной бутылки с маньяком?

— Одна лодка — одна бутылка, — ответил Харри с набитым ртом.

Олауг Сивертсен стояла в гостиной и пустыми глазами смотрела прямо перед собой. Она не стала включать свет, надеясь, что они уйдут, решив, будто ее нет дома. Ей звонили по телефону, звонили в дверь, кричали из сада, кидали в кухонное окно маленькие камешки. «Без комментариев», — сказала она и выдернула телефонный шнур. Потом они просто стали ждать перед домом, изготовив свои длинные черные объективы. Когда она пошла занавесить одно из окон, на улице сразу же словно взвился рой насекомых. «Жу-жу-жу, щелк-щелк», — зашумели их аппараты.

Прошли почти сутки, а полиция так и не заявила о том, что все это — недоразумение. Выходные. Может, стоит дождаться понедельника, когда все выйдут на работу и наведут порядок?

Если б только можно было с кем-нибудь поговорить! Но Ина еще не вернулась из загородной поездки со своим таинственным кавалером. Может, позвонить этой девочке из полиции — Беате? Она ведь не виновата, что Свена забрали. Кажется, она понимала, что ее сын не может оказаться убийцей, даже номер свой оставила — на случай, если у Олауг появится что рассказать. Что-нибудь.

Олауг выглянула из окна. Силуэт засохшей груши напоминал скрюченные пальцы, которые тянутся к луне, низко висящей над вокзалом. Такой она луну никогда не видела. Она была похожа на лицо мертвеца. Синие прожилки на бледной коже.

Где же Ина? Она говорила, что вернется самое позднее в воскресенье вечером. Олауг тогда решила, что это очень славно, они попьют чаю, она познакомит Ину со Свеном. Она ведь всегда была так пунктуальна… Ина…

Олауг дождалась, когда настенные часы пробьют дважды.

Потом достала записанный номер.

Ответили с третьего звонка.

— Беата, — услышала она заспанный голос.

— Добрый вечер, это Олауг Сивертсен. Прошу покорнейше извинить, что звоню в столь поздний час.

— Все в порядке, фрекен Сивертсен.

— Олауг.

— Олауг. Прости, я еще не совсем проснулась.

— Я звоню, потому что беспокоюсь за Ину. Она снимает у меня комнату. Ей давно пора было приехать, но тут случилось все это, и… да, и я беспокоюсь.

Ответили ей не сразу, и Олауг уже решила, что Беата снова уснула. Но когда та заговорила, ее голос вовсе не был сонным:

— Так у тебя есть квартирантка?

— Да, конечно, Ина. Она живет в комнате для прислуги. Ах да, я же ее тебе не показала. Это потому, что она находится по другую сторону от задней лестницы. Ина уезжала на все выходные.

— Куда? С кем?

— Мне бы тоже хотелось это знать. С этим человеком она встречается относительно недавно, и меня с ним еще не познакомила. Сказала только, что поедет с ним в его загородный дом.

— Следовало рассказать об этом раньше, Олауг.

— Да? Я прошу прощения… я… — Олауг начала всхлипывать и никак не могла остановиться.

— Я ничего такого не имела в виду, — поспешила уверить ее Беата. — Я ведь сержусь не на тебя. Это моя работа — все проверять. Ты же не знаешь, что для нас важно, а что — нет. Я позвоню в кол-центр, а они тебе перезвонят, чтобы уточнить Инины приметы и объявить розыск. Уверена, ничего страшного не случилось, но лучше ведь перестраховаться, а? После этого, думаю, тебе лучше всего поспать, а утром я позвоню сама. Хорошо, Олауг?

— Да, — ответила она как можно более дружелюбно. Ей очень хотелось спросить Беату, как там дела у Свена, но она себя пересилила. — Да, так и сделаем. Всего доброго, Беата.

Она положила трубку. По щекам катились слезы.

Окончив разговор, Беата попыталась снова уснуть. Она слушала дом. Дом ей всегда что-то нашептывал. В одиннадцать мама выключила телевизор, и сейчас внизу было совсем тихо. Интересно, мама тоже сейчас думает о папе? Они говорили о нем редко. Слишком много это требовало сил. Последний год Беате стало тесно в комнате над маминой, и она начала искать съемную квартиру в центре. А потом она еще стала встречаться с Халворсеном, своим хорошим товарищем из Стейнкьера, которого она называла по фамилии и который относился к ней с искренним восхищением, и Беата это ценила. Она находила маленькие квартирки в городе, но там ей не хватало звуков этого дома, бессловесных монологов, под которые она засыпала всю свою жизнь.