Крылья - Кристина Старк

Эланоидес приехала навестить меня, облаченная в тело какой-то русской красотки, погибшей в автокатастрофе.

– Такое милое тельце, мне нравится… Как тебе?

– Прекрасное тельце, – отвечаю я, хотя ее тело интересует меня сейчас меньше всего. Мне просто охота поболтать с ней за тарелкой равиоли и бокалом вина, как в старые добрые времена.

– Хочешь, останусь на ночь? – невинно вопрошает Элли.

– Это ты пытаешься подбодрить меня, что ли? – смеюсь я.

– Типа того. Мне тебя ужасно жаль, маленький больной десульторчик. Который четыре года не видел женщин.

Она явно издевается надо мной и не особо скрывает это.

– Никогда не слышал ничего более возбуждающего, – фыркаю я.

Эланоидес смеется – так же громко и заразительно, как и пять лет назад, когда мы только-только познакомились. И я безмерно рад, что она все еще умеет так смеяться.

* * *

– Ты знаешь, это просто поразительно, насколько органично крылатые мальчики вписались в христианскую религию! Да ведь они – точные копии языческих купидонов, детей Афродиты! А ведь в Библии нет никаких упоминаний о крылатых детях-ангелах. Ну совсем никаких. Вот те раз! Языческое божество сует свою хитрую головку везде и всюду, глядит на нас с полотен Рафаэля и Тициана, а христиане ни сном ни духом…

Мы с сестрой сидим в домашней библиотеке, закинув на стол ноги в теплых носках.

– Тебе очень нравится искусство, да?

– Ага, – кивает Дио, наматывая прядь волос на палец. – И литература!

Боже мой, да она же совсем взрослая… Кажется, шатаясь четыре года по Тибетскому плато, я пропустил все самое интересное.

– Ох, ты должен это увидеть! Верней, послушать. Я рылась в библиотечных архивах и нашла кое-что! Старинные обеты, которые герцоги и герцогини Феррарские читали друг другу в соборе при бракосочетании… Они так не похожи на христианские обеты и, кроме того, написаны на такой зубодробительной древней латыни, что дух захватывает! Когда-нибудь я переведу все это на французский и итальянский! На китайский и русский!

Дио вскакивает и начинает порхать вдоль книжной полки, выискивая нужную книгу.

– Вот она, да, слушай! «Птицеликая, разворачивай крылья, перо к перу, как лепесток к лепестку…»

Дио стоит передо мной и громко читает клятву, которую пятьсот лет назад мой бородатый предок читал своей невесте перед алтарем. Эта тяжелая старая латынь так не вяжется с ее юным звенящим голосом.

– А потом! Представь! Я показала все это маме и… Ни за что не угадаешь! Она сказала, что десульторы до сих пор читают эти обеты в церкви! Я была под таким впечатлением, что сразу выучила женскую часть! Ха-ха! Замужество не застанет меня врасплох!

– Да ну! – изумляюсь я.

– Ну да! – сияет Диомедея. – А тебе придется выучить мужской обет, как только соберешься жениться!

Я смотрю на Дио и не могу сдержать кривую ухмылку.

– Даже теперь, зная, что никогда не сможешь никого полюбить, ты допускаешь вероятность брака с кем-то?

– Конечно, – кивает Дио. – Он, мой будущий муж, все равно будет классным парнем, независимо от того, буду я его любить или нет. И к тому же я когда-нибудь хочу детей!

Я закатываю глаза.

– Детей, которые, вероятно, полжизни проведут в телах умалишенных и калек? А я, пожалуй, пас.

Дио застывает на месте и смотрит на меня, сжав губы. Атмосфера беззаботного веселья, секунду назад царившая в комнате, тут же исчезает.

– Может, ты прав насчет детей и этой мутации нужно позволить просто исчезнуть… – разводит руками Дио. – Но одиночество – это тоже не вариант. В конце концов можно жениться, чтобы просто сделать… счастливым кого-то.

Я чувствую себя злодеем, который только что взял и наступил грязным ботинком на розово-голубую детскую акварель.

– Ладно, герцогиня Феррарская, подайте сюда ваши брачные обеты, так и быть, я выучу мужскую часть… Птицерукая, разворачивай крылья!

– Птицеликая! – покатывается со смеху Дио.

– Вот это не повезло девушке с мордашкой…

* * *

Я удержался в родном теле ровно год. Меня снова выбросило в начале 2004-го, когда я вел машину из Лозанны в Лугано. В лобовое стекло врезалась птица. Я резко затормозил, чувствуя как впивается в грудь ремень безопасности. Это ощущение было последним, что я запомнил.

Точкой выхода оказался Токио.

Мужчина тридцати лет бросился вниз головой с Радужного моста. Его душа покинула тело, когда тело ударилось о поверхность воды. Нырять в его теле пришлось уже мне. Меня вытащили спасатели, которые дежурили на воде с момента поступления сообщений о самоубийце, и доставили в госпиталь. Оттуда я сделал контрольный звонок и уже неделю спустя начал восстановительное лечение в Чешском Раю[26], в одном из реабилитационных центров Уайдбека.

Там-то я и познакомился с Катриной Кубиш. С девушкой, чей ангел-хранитель был величайшим бездельником и пройдохой. Будь он хоть сколько-нибудь компетентней, он бы никогда не позволил ей встретить меня. С каким удовольствием я бы сейчас начистил морду этому крылатому профану. Он должен был уберечь ее, должен был…

4. Катарина

«Параграф 8. Физиология перемещений. Остаточные реакции. Компьютер меняет одну операционную систему на другую, но жесткие диски по-прежнему забиты файлами. К большей части из них слоено теряешь право доступа.

Но время от времени ты обнаруживаешь в своей голове что-то, что никак не может принадлежать тебе. Например, тебе вдруг ужасно хочется поплавать. Потому что, допустим, до того как стать твоим, это тело принадлежало какому-нибудь черному от загара пацану, который половину своей короткой жизни провел на доске для серфинга…»

Я сидел в саду реабилитационной клиники в тени раскидистого дерева и до одури хотел саке[27]. Я никогда не пробовал его, но, видимо, предыдущий хозяин моего тела был от напитка в восторге. Потом я на секунду увидел низкий столик из темного дерева, уставленный расписной фарфоровой посудой. На тарелках суши роллы, суп, дымящийся рис, запеченная рыба и маринованные овощи…

– Itadakimasu[28]… – бормочу я.

Все это здорово смахивает на сон наяву. Дальше я на мгновение вижу сидящую напротив девушку-японку в белоснежном кимоно. Ее волосы рассыпаны по плечам, она наливает саке из маленького кувшина в такую же маленькую чашку…

– Эй, зажигалки не будет?

Я открыл глаза и вздрогнул. Передо мной на расстоянии вытянутой руки стояла японка из моего видения: черные волосы, светящаяся кожа, белое кимоно. Я шумно втянул воздух и протер глаза. Когда я снова открыл их, напротив стояла девушка в белой больничной пижаме. Она не была японкой, скорее европейкой, но что-то в ее разрезе глаз и форме губ ясно указывало на Восток.