Я путешествую одна - Самюэль Бьорк

– Надо снять их, сделаешь?

– Хорошо.

– Вы установили слежку за этими двумя из общины?

– Да, – кивнул Людвиг.

– Хорошо.

Мунк положил трубку, выбросил сигарету и собирался зажечь новую, когда на крыльце появилась Карен.

– Холгер, с вами все в порядке?

Рыжеволосая девушка посмотрела на него с беспокойством.

– Привет, Карен, все хорошо.

– Мне так не кажется. Вы выглядите очень неважно. Вам нужно немного отдохнуть.

Она спустилась к нему на парковку. Подошла почти вплотную. Он почувствовал аромат ее духов. Его охватило странное чувство, он долго не мог понять, что это. Она беспокоилась о нем. Она заботилась о нем. Давно такого не было. Обычно он, Холгер, заботился обо всех.

– Вы очень заняты? – спросила Карен.

– Я всегда занят, – кашлянул Мунк.

– Вы не можете выделить час времени?

– В каком смысле?

– Пойдемте, – сказала Карен, взяв его за локоть.

– Куда мы идем?

– Тссс, – сказала Карен.

Она провела его за собой в дом престарелых, по коридору и в одну из пустых комнат.

– У меня нет на это времени, – начал Мунк, но она приложила палец к губам.

– Видите вон ту кровать?

Она показала на только что застеленную кровать у окна.

Мунк кивнул.

– А ту дверь?

Мунк снова кивнул.

– Я предлагаю, чтобы сейчас вы приняли душ. И прилегли поспать. Я разбужу вас через час. Никто вам тут не помешает.

– Но…

– Честно говоря, вам необходимо и то и другое, – сказала Карен, чуть сморщив нос. – Полотенце висит в ванной, – продолжила она. – Всего на час, хорошо?

Милая медсестра обняла его и исчезла из комнаты.

Поспать всего часок. От этого хуже не будет. Хорошо для головы. Хорошо для тела. Для всего хорошо.

Мунк послал Людвигу краткое сообщение со списком покупок для Мириам и Марион, не пошел в душ и, завалившись на кровать прямо в одежде, закрыл глаза.

66

Проснувшись, Марион Мунк не поняла, где она. Обычно она просыпалась дома, но в последние дни было по-другому, и она все время просыпалась в странных местах. Сначала маленькая квартира. Потом большая квартира. А теперь новое место.

– Мама? – осторожно позвала она, но никто не ответил.

Она села в кровати и огляделась. Комната была довольно милой. Это точно чья-то детская, предыдущие места были для взрослых, никаких тебе игрушек и детских вещей.

– Мама? – повторила она, вставая и продолжая рассматривать комнату.

В комнате были очень белые стены, такие белые, что смотреть больно, и не было окон. Марион стало жаль девочку, живущую здесь, без окон, – это, наверное, очень по-дурацки. Из окна ее комнаты в Сагене было столько всего видно. Машины, странные люди и все что угодно. А девочка, живущая здесь, ничего не видит. А еще странно, что тут нет двери.

В одном углу стоял письменный стол. С лампой. И альбом с какими-то штуками для рисования. Мама сказала, у Марион тоже скоро будет такой стол, когда она пойдет в школу, а это уже совсем скоро. На одной стене висели маленькие плакаты с буквами. На одном из них была буква «А» и рядом нарисован апельсин, а на другом буква «B» и нарисован банан. Следующую букву она не знала, или немного знала, точно – «C», а рядом нарисована знакомая газировка, та, что мама не любит, а дедушка разрешает пить, «Coca-Cola». Она почти не умела читать, разве что совсем чуть-чуть, могла прочесть несколько слов: «ма-ши-на», «я-бло-ко», «мяч». Еще мама научила ее песенке про алфавит. Она такая классная, и по ней можно выучить буквы. Алфавит. Она даже знала, как это называется. Мама так хотела научить ее читать хорошо, но потом подумала, что же скажет учитель, если Марион уже все будет уметь? Тогда ей, наверное, станет скучно? Поэтому лучше подождать, правда? Плавать она умеет. Не так много людей умеют плавать. И сама ездит на велосипеде почти без поддержки. Она единственная среди друзей, кто так умеет. Нельзя же все выучить сразу?

И тут Марион заметила, что на ней не ее одежда. Как странно! На ней же была голубая пижама! Та самая с дыркой, мама хотела выбросить ее, но это любимая пижама Марион, ей нравилось засовывать в дырку палец и засыпать, ощущая что-то вокруг него, теперь, когда она больше не сосет палец. Поначалу было очень трудно, ей так не хватало пальца во рту, и она иногда обманывала маму и папу, и все равно сосала его. Но когда Кристиан в садике сказал, что только дети сосут большой палец, она перестала. Никакой она не ребенок! Она уже плавать умеет. А кто-нибудь из них умеет плавать? Нетушки. Но тут, наверное, ничего странного, никто так часто не ходил в бассейн в Тейене, как они с мамой. Во всяком случае, она не встречала там никого из знакомых. Она посмотрела на себя и засмеялась. Одета, как на карнавал. У них был карнавал в садике. Она хотела одеться как Фрэнки Штейн, но мама была против, поэтому ее нарядили ковбоем. Девочка-ковбой. На втором месте у Марион была принцесса, но, видимо, для мамы очень важно, чтобы не только девочки делали женскую работу, ведь она много говорит об этом папе. Про мытье посуды, пылесос и крышку унитаза – наверно, это важно. Так что она была ковбоем, с пистолетом и усами и всем, что полагается. Это было не самое лучшее, но вполне ничего. А сейчас на ней большое старомодное платье, очень тесное, в нем так сложно двигаться. Только сейчас она заметила кукол на полке. Они сидели, болтая ногами. Не новые прикольные куклы, а какие-то старые, с твердыми белыми лицами, как были у бабушки в кладовке. На одной из них была такая же точно одежда, как и на самой Марион. Белое платье с кучей тружева, или кружева, или как там оно называется. Марион залезла на кровать и достала куклу. На шее у нее была ленточка с именем. Марион. Ее имя. Она хорошо знает свое имя. Умеет и читать, и писать его. Оно написано на ее шкафчике в детском саду, где висит ее одежда. Она посмотрела на других кукол, на них тоже были ленты с именами, но все незнакомые, хотя нет, одно она знала – Юханне, так звали одну девочку в ее группе. Она сидела рядом с Марион.

– Мама? – сказала Марион, в этот раз немного громче.

Никто не ответил. Может быть, она в туалете. Марион сама уже хотела пи́сать. Она подошла к чему-то, что немного похоже на дверь, какие-то решетки без ручки, просунула пальцы в решетку, но не смогла открыть.

– Мама?

Уже очень сильно хотелось в туалет. Разве не странно, что у девочки, живущей здесь, есть ленточка с ее именем? Может быть, она очень добрая? Может она знала, что Марион приедет и сделала эту ленточку, чтобы показать, что она рада, пусть Марион поживет здесь, как обычно пишут на придверных ковриках соседи «Добро пожаловать». Добро пожаловать, я тут живу. Можешь рисовать и учить буквы.

Страшно хотелось пи́сать.

– Мама! – закричала она изо всех сил.

Голос облетел комнату и вернулся к ней.

– Нет, теперь я должна попи́сать.

Вдруг что-то случилось за стеной. Жужжащий звук, что-то заскрипело. Тишина, а потом снова этот звук, сверху вниз, все ближе и ближе, как будто кто-то взял две тарелки и ударил ими друг об друга, они делали так в детском саду, когда придумывали оркестр из ничего.

Марион с любопытством рассматривала стену, пытаясь понять, откуда звук. В стене была дверная ручка. Она взялась за нее и потянула. Это дверца люка. Девочка открыла ее и вздрогнула от увиденного, не на шутку испугавшись. Там лежала маленькая обезьянка. Такая обезьянка, которую можно завести и она бьет двумя тарелочками друг об друга. Рядом с обезьянкой лежала бумажка. Она подождала, пока обезьянка закончит бить и просунула руку за бумажкой.

На ней было всего три буквы. Некоторые повторялись. Т, эту она знала. У, это тоже знакомая. К – и эту она знала. Ей очень надо попи́сать. Подогнув колени, они попыталась прочесть бумажку:

Т-у-к-т-у-к.

Она не поняла, что это значит.

– Маааама! Я хочууу пиииисать!

Она прокричала это очень громко, но никто так и не ответил. Терпеть больше не было сил. Он подняла дурацкое платье. Под ним были странные огромные трусы. Огляделась. Вот там, под столом. Она сняла огромные трусы так быстро, как только могла, и попи́сала в мусорное ведро.

67

Миа Крюгер припарковала машину и прошла пешком последний отрезок до церкви. Церковь Борре. Красивое белое здание показалось вдалеке. Ей стало неспокойно. Четверо похорон в одной церкви. Три камня на одном кладбище. Она не была уверена, что выдержит это зрелище. Поэтому так долго ждала. А теперь там кто-то уже побывал. Осквернил камень Сигрид. Заставил ее вернуться, раньше, чем она была готова. Миа поискала глазами церковного служащего, который обещал ее встретить, но никого не было, и она нехотя, тяжелыми шагами пошла к могилам.

Она остановилась купить цветов. Почувствовала, что не может прийти без них. От запаха цветов ее чуть не затошнило. Цветы. Полный дом цветов. Сочувствующие друзья и соседи. Она продала оба дома. И их, и бабушкин. Два прекрасных белых дома посреди Осгордстранда, недалеко от того места, где жил Эдвард Мунк. Семейное наследство. Но она просто не смогла. Не хотела всего этого. Хотела забыть. Она прошла мимо колонки с водой, взяла лейку, стоявшую рядом. Ей стало стыдно. Три камня. Четыре члена семьи. Сигрид, бабушка и мама с папой. Тут была вся ее семья, а она даже не ухаживала за их могилами.